Получив еще в феврале письмо от мамы, написанное явно нетвердой рукой, я встревожилась и тут же отправилась в Эшфилд, где застала ее в ужасно плохом состоянии – вирусный бронхит подорвал ее и без того слабое сердце. Она практически не могла передвигаться, использовала лишь две из многочисленных комнат Эшфилда, и все ее пожитки лежали там, сложенные штабелями чуть не до потолка, чтобы ей было легче найти нужную вещь – платье или книгу. По дому ей помогала пожилая горничная, одна из тех самых двух Мэри. Я провела там две недели, кормила ее питательными супами, делала все, чтобы она отдохнула и набралась сил, а сама наводила чистоту в остальных комнатах, подстригала бордюры на свежем приморском ветру, следила за запасом продуктов, договаривалась с садовником, чтобы тот навел порядок во дворе, когда в воздухе запахло весной. Я бы ни за что не уехала, но мама сама настояла, и всю дорогу в поезде я проплакала – мне так хотелось остаться с моей любимой, увядающей мамочкой. Взгляд и без того темных глаз Шарлотты совсем почернел. – Если бы от вашей матушки, миссис Кристи, я бы сразу принесла. И вы прекрасно это знаете. – Разумеется, Шарлотта. Извини. Как мне могли прийти в голову малейшие сомнения, что будь это письмо от мамы, секретарь не принесет мне его в ту же минуту? Она прекрасно знает, в каком состоянии сейчас мама и как я о ней тревожусь. Если бы мама сама не приказала мне отправляться к Арчи, не запретила бы возвращаться в Эшфилд, – я была бы сейчас там, с нею. Но ее забрала Мадж к себе в Эбни-холл. Эбни-холл и был указан на конверте как адрес отправителя. Надо было сразу сказать Шарлотте, чтобы письма с этого адреса она доставляла мне без промедления – как если бы это были письма от мамы, – особенно учитывая наши постоянные проблемы с телефонной связью. Письма от Мадж – дело высочайшей срочности, но Шарлотта вовсе не обязана это знать. Впрочем, она могла бы обратить внимание на доставку – ведь письмо принес не почтальон, а курьер. В конверте лежал лист с шестью словами, написанными рукой Мадж: «Агата, приезжай немедленно. Мама совсем плоха». Глава 32 Исчезновение. День шестой Четверг, 9 декабря 1926 г. Стайлз, Саннингдейл, Англия – Арчи, зачем ты это сделал? После ужина он отвечает на телефонный звонок и слышит в трубке вопрос матери. Голос – сдавленный и слабый, отнюдь не та требовательная, твердая интонация, к которой он привык в отрочестве и юности. Да и вопрос неожиданный. По крайней мере, из ее уст. От полиции – да, пожалуй, но не от собственной матери. И у него нет готового ответа. – Арчи, ты здесь? Ведь я же слышала, как ты снял трубку. – Да, мама, я тут. – Тогда что же ты не отвечаешь? Зачем ты согласился на это жуткое интервью с «Дэйли мэйл»? Его тело, застывшее при ее первом вопросе, теперь расслабляется. Слава богу, она только о статье, – думает он. И ни о чем больше. По крайней мере, не о Нэнси. И сразу первая мысль, стоило в голове промелькнуть имя возлюбленной: Как Нэнси все это выдерживает? – Мама, я просто хотел изложить свою версию. Я надеялся, что смогу хоть как-то исправить мой образ, который сложился у читателей газет. – Правда? Ты хотел именно этого? Если так, то у тебя вышло весьма своеобразно. – Да, теперь вот она – старая знакомая интонация матери. – Ты о чем? – Вокруг чего она ходит кругами? У него и без того голова не на месте после беседы с Розалиндой, и едва ли он сегодня потянет еще один груз. – Если весь свет с твоих слов узнаёт, что у вас в семье заведено проводить уик-энды порознь, то всем сразу все ясно про ваш брак. Ты хоть об этом подумал? Потом продолжает, не дав ему ни секунды на ответ: – И как по-твоему? Ты заявляешь, дескать, общение с прессой для тебя – пустая трата времени и ты не желаешь отвечать на все эти – я цитирую – назойливые звонки, и ожидаешь, что читатели проникнутся к тебе симпатией? – А вдруг так и есть? – В его голосе недоумение. И надежда. – Неужели ты не видишь, что выглядишь черствым и бездушным? Человек, которому не наплевать на то, куда пропала его жена, ответит на каждый звонок, для него важна любая мелкая наводка, и он будет за нее благодарен. Разве не ясно? – Он слышит, как мать делает глубокий вдох и едва сдерживает слезы. – Разжечь газетные сплетни о якобы размолвках между тобой и Агатой – такое могло прийти в голову только чертову идиоту. Теперь любые слухи про ваш брак могут показаться правдой, поскольку никакой правды больше нет. Будь тебе не все равно, что скажут, ты бы и речи об этом не заводил. Бранные слова из уст матери Арчи слышит впервые. Он не знает, как поступить – извиниться, обосновать свое поведение, нагрубить в ответ? И единственная фраза, которая приходит ему на ум: – У меня были совсем иные намерения. Она реагирует спокойно, что весьма нехарактерно для женщины, у которой всегда есть мнение по любому поводу. – Если хоть кто-нибудь сомневался, что ты, Арчи, причастен к исчезновению своей жены, – произносит она после долгого молчания, – то после твоего интервью сомнений не осталось. Эти едкие слова – последнее, что сохранилось в памяти Арчи от той беседы с матерью. Видимо, он в какой-то момент попросту отключился, поскольку пришедшие к нему Кенворд и Годдард застают его сидящим с телефонной трубкой, откуда раздаются долгие гудки. Он смотрит на часы и обнаруживает: прошел уже целый час, а он совсем не помнит, что происходило все это время. – Полковник Кристи? – произносит Годдард с ноткой озабоченности. – Да? – У нас появились вопросы. – В голосе Кенворда никаких подобных ноток не чувствуется. – Мы можем пройти в мой кабинет, – предлагает Арчи, вставая со стула. Он весьма устал. – Нет, думаю, нам лучше обсудить это на кухне, – говорит Кенворд. Почему вдруг кухня? – думает про себя Арчи, но не произносит вслух. По лицу Кенворда видно, что сейчас лучше не спорить и не пререкаться. По пути на кухню им в коридоре попадаются Шарлотта и ее сестра Мэри, они перешептываются и так похожи друг на дружку – обеих портит короткая стрижка, – но в то же время разнятся: у Шарлотты в глазах веселый огонек, а взгляд у Мэри всегда насупленный. Завидев Арчи с полицейскими, они умолкают, но Арчи успевает расслышать кусок последней фразы: «расскажи им». Интересно, о чем это они? Вероятно, полицейским приказали очистить кухню, поскольку там никого нет. – Ваше интервью в «Дэйли мэйл» – это, конечно, был сюрприз, – произносит Кенворд, когда они уселись на три из четырех разномастных стульев у простецкого деревянного стола, где обедает прислуга. – Да, я слышал такую точку зрения, – отвечает Арчи, вздохнув. Годдард поднимает было бровь, но Кенворд гнет свою линию: – И ведь вы прекрасно понимаете, какой ваш образ сложился у публики? – И он, конечно, не может себе отказать в своей гадкой ухмылке. Арчи не отвечает. Во-первых, ему противно ликование Кенворда, а во-вторых, он не хочет поощрять дальнейшие расспросы. Этой темы ему хватило в беседе с матерью, и теперь он понимает, что совершил громадную ошибку. – Ведь из-за этой статьи, полковник Кристи, были вынуждены высказаться и другие участники, которые прежде молчали. Что мы не можем не приветствовать, хотя, полагаю, в ваши намерения это не входило. – Теперь говорит Годдард, и Арчи немало удивлен, ведь он полагал, что текущая беседа – всецело идея Кенворда. Но, судя по всему, Годдард тоже по уши во всей этой каше. – Не входило. Годдард изучает только что вынутую из кармана пачку бумаг. – Одна из горничных в Хертмор-коттедже у Джеймсов, прочтя ваше интервью, решила поделиться своими наблюдениями. Она говорит – цитирую дословно, – что почувствовала необходимость разоблачить вашу ложь. – Он переводит взгляд на пораженного Арчи. Что же такого он сказал или сделал в доме у Джеймсов, за что теперь придется отвечать? Он прокручивает в памяти тот уик-энд, но на память ничего не приходит. И никакой горничной он не помнит. Да и на кой он должен помнить горничную? Ведь роль прислуги в том и состоит – быть незаметной. Тут в беседу вмешивается Кенворд. Почти сам не свой от восторга. – И знаете, что она нам поведала? Арчи не отвечает. Он заледенел от ужаса. – То есть не знаете? Мы давно подозревали, но подтверждений не было. До недавнего времени. Но вот теперь-то мы их заполучили! – Они обмениваются взглядами с Годдардом, и Арчи расшифровывает это так: ну что, ты ему скажешь или я? Кенворду уже не терпится: – Горничная сказала нам, что вы поехали в Хертмор-коттедж не просто поиграть в гольф. А собирались отметить помолвку с вашей любовницей, мисс Нэнси Нил. У Арчи кружится голова, он чувствует, будто летит в пропасть, хотя на самом деле сидит на кухонном стуле. Он пытается припомнить, что же было в тот вечер – они шептались с Нэнси, потом Сэм Джеймс поднял тост, а потом он пошел в комнату Нэнси, – и Арчи прекрасно понимает, что опровергнуть слова горничной у него нет никаких шансов. Но признать хотя бы один слог из этого чертового ужаса тоже нельзя. Нэнси Нил – женщина, которую он любит, на которой собирается жениться, и он сделает все, чтобы защитить ее доброе имя. Теперь настала очередь Годдарда, и он посматривает на Кенворда, словно их диалог уже расписан по ролям: – У нас одно не выходит из головы, полковник Кристи. О какой такой помолвке с мисс Нил может идти речь, если вы, вообще-то говоря, женаты на миссис Кристи? – Разве только вам доподлинно известно, что миссис Кристи мертва, – отвечает Кенворд на вопрос Годдарда. Глава 33 Рукопись 18 апреля 1926 г.