– Папа, папочка! – завизжала она, наглядно демонстрируя, что за лето ее сердечные склонности ничуть не изменились. Арчи закружил ее в воздухе с неожиданной теплотой и любовью. Эта внезапная перемена в его настроении транслировала мне некий сигнал, но расшифровать его я пока не могла. Я потянулась к руке Мадж, и она, почувствовав передавшуюся ей тревогу, крепко сжала мою ладонь. Он нежно вернул Розалинду на пол и повернулся ко мне. – Агата, мы можем поговорить с глазу на глаз? – спросил он. – Конечно, – удивилась я, сочтя его просьбу странной и неожиданной. Что он хочет обсудить такое, о чем нельзя поговорить при Розалинде или Мадж? И почему это надо делать, едва успев войти в Эшфилд? Он пошел следом за мной в библиотеку, и я прикрыла за нами двери. Я совсем забыла, что в библиотеке – одной из моих любимых комнат, где я проводила долгие, ленивые послеобеденные часы, снимая наугад книги с провисающих под их грузом полок, – сейчас нет мебели. Нам пришлось беседовать стоя. Он направил на меня взгляд своих голубых глаз. – Я не стал устраивать нашу поездку в Италию. Мне сейчас не до заграницы. Я ощутила мгновенное облегчение. Так вот почему он себя так странно вел: опасался моей реакции на его просчеты в планировании. Я бросилась успокаивать мужа: – Арчи, это неважно. Будет ничуть не хуже, если мы вдвоем отдохнем в Англии. Или даже останемся здесь, в Эшфилде, с Розалиндой. Мы так давно уже не жили все вместе, одной семьей! – Мне кажется, ты не вполне понимаешь. – На его лбу проступила испарина, и я поняла, что это не от жары. У меня самой вспотела спина – ситуация становилась нервной. Что-то не так. – Помнишь ту темненькую девушку, которая раньше была секретарем у Белчера? Они с Белчером приезжали к нам в Стайлз около года назад, и потом мы раз или два виделись с ней в Лондоне. При чем тут эта посторонняя девушка? Которую мы встречали всего пару раз? Она достаточно симпатична – темные волосы и глаза, лет двадцать пять, – но в целом, ничего примечательного. Когда-то работала секретаршей у майора Белчера, того самого, с «Турне по Империи», и была среди многочисленных гостей, которых мы как-то однажды пригласили в Стайлз. – Да, я поняла, о ком ты. Не помню, как ее зовут. Она была у нас в гостях вместе с той компанией. – Нэнси Нил. – Его щеки вспыхнули. – Ее зовут Нэнси Нил. – Да, точно, – произнесла я, по-прежнему не понимая, какое отношение она может иметь к тем неприятным новостям, которые он готовится мне преподнести. С одной стороны, мне не терпелось, наконец, услышать, что такого ужасного он сейчас сообщит, а с другой – я этого не хотела. – Так вот, этим летом в Лондоне мы провели с ней довольно много времени. – Он говорил теперь почти шепотом, уставив глаза в черно-белый паркет. – Ну и что тут особенного? Пару раз пообедать в чьей-нибудь компании, когда больше не с кем. Значит, это и есть его ужасная новость – флирт? Невинное увлечение, несомненно, гораздо лучше, чем рак или увольнение со службы, которое рисовалось в моем воображении. Конечно, я не испытала восторга от того, что мой муж крутит шашни с двадцатипятилетней девушкой, в то время как его собственная жена, которая с ним уже двенадцать лет, в одиночестве переживает самую огромную в своей жизни утрату. Во мне запылал гнев, но я была не настолько глупа, чтобы это показать. Его новость могла быть куда хуже. – Агата, кажется, ты не поняла. Это – не невинная дружба. Я влюблен в Нэнси. – Наконец он поднял взгляд на меня. В этих ясно-голубых глазах читалось, насколько я ему противна. Насколько он разочарован моей стареющей внешностью и не слишком изящным телом – не то что милое молоденькое личико Нэнси и ее соблазнительная – причем, худенькая – фигурка. Как мерзки ему мои дикие стенания по маме на фоне Нэнси, сдержанной и спокойной. Передо мной в тот же миг возникла картина – как эти двое влюбляются друг в друга в тихой, серьезной атмосфере ужина при свечах в Лондоне и на поле для гольфа в Саннингдейле. – Я же когда-то говорил тебе, что терпеть не могу, когда кто-то болен или несчастен. Для меня это сразу все портит. Это погубило наши отношения, Агата. Это что же, он оправдывается за интрижку? – удивилась я, пребывая в ужасе и шоке от его слов. – Если так, то извинение воистину так себе. Но тут я поняла по его лицу и интонации, что это – не извинение, а лишь пояснение. Даже скорее заявление. – Я хочу развод. Чем скорее, тем лучше. – В его голосе не слышалось ни капли сомнений. При этих словах я рухнула на пол библиотеки, и все мое существование рухнуло вместе со мной. Глава 36 Исчезновение. День восьмой Суббота, 11 декабря 1926 г. Стайлз, Саннингдейл, Англия Арчи обращает внимание на смех с кухни. С тех пор, как полиция – к немалой досаде кухарки (ведь готовку никто не отменял) – превратила кухню в свой штаб, веселого там происходило мало. Что же такого забавного там случилось, что десять полицейских хохочут до хрипоты? Особенно после взбучки от министра внутренних дел Джойнсон-Хикса за затягивание дела. Ему сейчас некогда – нужно заниматься дословной реконструкцией Агатиного письма (он никогда с этим не справится!), – но любопытство берет верх. Он выходит в коридор и неслышным шагом крадется к кухне. Встав за толстой стенкой у раздаточной, он принимается слушать, о чем говорят. – Да ладно вам, шеф, – говорит с сильнейшим акцентом молодой, судя по голосу, бобби. – Вы наверняка нас разыгрываете. – Веди себя как следует, Стивенс, – грохочет в ответ знакомый голос Кенворда. – Мы хоть и не в полицейском штабе, однако это не дает тебе право забывать о чинах и манерах. Не говоря уже о том, что мы сейчас работаем в чужом доме, а значит, надо быть особенно внимательным. И помни, что тут есть дети. – Прошу прощения, сэр. Я услышал ваше сообщение и забылся, – извиняется бобби. Далее Кенворд, вероятно, продолжает там, где остановился: – Я предельно серьезен. Мы вчера получили публичный разнос от министра внутренних дел. Он говорит, что мы намеренно тянем резину, хотя, как все мы знаем, это абсолютно не соответствует действительности. Вы, парни, работаете день и ночь, а некоторые не видят своих родных сутками. Но Джойнсон-Хикс предупредил, что призовет на помощь лондонские «синие мундиры», этот чертов Скотланд-Ярд, если мы не дадим результат как можно скорее. Так что найти эту женщину нужно в авральном порядке. Между тем, если Джойнсон-Хикс считает, что в аврале должен участвовать Конан Дойл, то кто мы такие, чтобы ставить под сомнение его решения. Не может быть, чтобы речь шла о сэре Артуре Конан Дойле, говорит про себя Арчи. С чего вдруг министр внутренних дел решил, будто создатель Шерлока Холмса в состоянии помочь разыскать Агату? Нелепа уже сама идея. Наверняка это какой-то другой Конан Дойл. Полицейские начинают перебрасываться репликами, и в кухне поднимается гам. Арчи слышит, как некоторые хихикают, а один бобби понахальнее выкрикивает: «Шерлок Холмс!». – Прекратить шум! – громко приказывает Кенворд. – У нас полно работы, а времени – ноль. Сегодня мы приступаем к планированию самой масштабной поисковой операции в истории Англии. Завтра мы начинаем Великие воскресные поиски, мы мобилизуем не только полицию всех соседних графств, но и любых волонтеров, которые выразят желание поучаствовать. Мы думаем, их наберется несколько тысяч, не меньше. Один из офицеров набирается смелости: – Сэр, прежде чем мы приступим к планированию поисков, не могли бы вы рассказать нам, что ответил сэр Артур Конан Дойл? Если что-то важное, нам не мешает об этом знать. – Его голос звучит неуверенно, он понимает, что рискует нарваться на Кенвордов гнев. – Рассказывают, будто министр, – отвечает, тяжело вздохнув, главный детектив-констебль, – связался с писателем через общего знакомого. Джойнсон-Хикс, наверное, считал, что писатель обладает талантами своего знаменитого героя. Но когда он обратился к Конан Дойлу за содействием в поисках миссис Кристи, тот – а он, похоже, увлекается каким-то оккультизмом – предложил услуги одного своего друга-ясновидящего. Этот телепат, малый по имени Хорас Лиф, взял перчатку миссис Кристи… – Одну из тех, что мы обнаружили в ее «Моррис Каули»? – вставляет один из полицейских. – Я же только что просил вести себя как следует! – Голос у Кенворда снова суров. – Ты перебил меня, сержант. – Прошу прощения, сэр! – отвечает пристыженный бобби. – Да, это была одна из перчаток, найденных в ее автомобиле, – продолжает Кенворд. – На чем я остановился? Ах да. Этому мистеру Лифу дали перчатку, не пояснив, чья она, и он сказал, что ее владелица не мертва, но пребывает в не вполне ясном сознании, и что она объявится в следующую среду. Не знаю, насколько можно этому верить. Забавно, – думает Арчи, – что за содействием в поисках Агаты обратились к достопочтенному сэру Артуру Конан Дойлу, чьи книги она обожает. Кенворд прочищает горло. – Теперь к делу. К нашей операции. Купер и Стивенс, вы оба займетесь объявлениями… Арчи слышит топот туфелек и оборачивается. Это Розалинда вернулась с прогулки с Шарлоттой и ее сестрой Мэри. Щеки у дочери раскраснелись от холода, на губах – улыбка, которая при виде отца сразу вянет. Им ни к чему знать, что он подслушивал или что его вообще хоть каплю волнует ход расследования, но нужно же как-то объяснить, что он делает возле кухни. – Ты не в курсе, где у нас кухарка? – обращается он к Шарлотте. – Я был бы не прочь выпить еще чаю, а Лилли куда-то запропастилась. – Кухарка, скорее всего, на рынке, полковник Кристи, – отвечает Шарлотта, стараясь не смотреть ему в глаза. – Она изменила свой режим и ходит теперь за покупками, пока полиция проводит утреннее совещание. Наверно, так рациональнее. И всем меньше беспокойства. Арчи не ожидал, что прислугу так огорчает исчезновение Агаты, он был слишком сосредоточен на собственной роли в расследовании, чтобы задумываться о реакции других людей, кроме Розалинды. Они что, в самом деле так пекутся о ней? Может, стоит сказать прислуге хотя бы пару слов? Для таких вещей нет протокола, но он хочет вести себя, как подобает человеку, которому небезразлична судьба жены. Он обязан. Шарлотта, ее сестра и Розалинда выжидающе смотрят на него. Погрузившись в мысли о прислуге, о них он совсем забыл. А они ждут его реакции, он должен им что-то сказать. – Мне жаль это слышать, – произносит он. Розалинда тянет Шарлотту за руку, и та смотрит на его дочь с облегчением. Ей не терпится уйти отсюда, он это видит, да и ее сестрице тоже, судя по постному лицу. Как он раскаивается, что пригласил Мэри в Стайлз! Но сейчас не время об этом думать, сейчас нужно обсудить кое-что с Шарлоттой. – Шарлотта, можно тебя на пару слов? – спрашивает он. – Конечно, сэр, – отвечает она, тревожно морща лоб. Потом наказывает сестре отвести Розалинду наверх в детскую и поворачивается к нему. – Чем могу помочь, сэр? – Давай поговорим в кабинете, – произносит он и ведет ее за собой по коридору. По пути в кабинет они молчат. Лишь войдя и закрыв за ними дверь, он начинает говорить: – Насколько мне известно, ты рассказала о письме, которое оставила мне миссис Кристи. Лицо обычно стоической Шарлотты становится мертвенно-бледным, она словно вот-вот разрыдается. – Простите меня, сэр. Знаю, вы не хотели, чтобы я сообщала им о письме, но они спросили о нем напрямую, а лгать полиции противозаконно. – Я понимаю, Шарлотта. Мне не хотелось бы, чтобы ты думала, будто я на тебя злюсь. Я завел с тобой этот разговор по единственной причине – мне любопытно, о чем они тебя спрашивали. – Я ничего больше не рассказывала им, сэр. Только то, что вам оставили письмо, как и мне. – Знаю. Но какие именно вопросы они тебе задавали? Она делает глубокий вдох.