– Главный детектив-констебль Кенворд несколько раз спросил, не известно ли мне, что было в вашем письме. Суперинтендант Годдард почти все время молчал. – Кенворд делал собственные предположения по поводу содержания письма? – Нет, сэр. – А тебя он об этом просил? Бледное лицо сразу стало румяным, подсказывая, каким будет ответ. – Да. – И что ты ответила? – Я сказала, мол, если бы меня спросили – хотя я догадок не люблю, – то я бы предположила, что в вашем письме, скорее всего, было примерно то же, что и в моем. А в моем речь большей частью шла об изменениях в планах на уик-энд: она просила отменить заказ в йоркширской гостинице и написала, что свяжется со мной, когда определится с новым местом. Я подумала, что в вашем письме – то же самое. Отлично, думает про себя Арчи. Это поможет ему воссоздать Агатино письмо. Впрочем… Ведь он сказал полиции, будто письмо не имело никакого отношения к ее исчезновению, так что информация Шарлотты тут едва ли поможет. – Он спрашивал, как мы ладили с миссис Кристи? Раз уж Шарлотта проболталась о письме, хотя ей велели этого не делать, то не исключено, что она могла выдать что-нибудь еще. И именно для этого вопроса он пригласил ее в кабинет. Покрасневшие щеки Шарлотты становятся совсем пунцовыми, и он начинает опасаться, что она с перепугу замкнется в себе. Ему нужно знать, что именно она рассказала Кенворду и Годдарду, и подготовиться к их вопросам о Нэнси, которые они наверняка зададут. Он подходит и кладет руку ей на плечо, пытаясь – как ему кажется – утешить, но, судя по тому, как она отпрянула, этот жест возымел обратный эффект. – Я д-должна сказать, сэр. – Конечно. И умоляю, не бойся задеть мои чувства. Она снова делает глубокий вдох, ее дыхание дрожит. – Я ответила, что мне стало известно о вашем с ней разладе, из-за которого вы еще с осени бо2льшую часть вечеров проводили вне Стайлза. И еще я рассказала, что самая серьезная ссора между вами произошла утром в день ее исчезновения. Но когда я позднее позвонила из Лондона (я отпросилась у нее туда съездить), у нее был абсолютно нормальный голос, и она даже сама предложила мне остаться и полюбоваться вечерним городом. – Что-нибудь еще? – Он усилием воли заставляет себя говорить спокойно. Ему нужно знать, что ей известно, и что она успела разболтать. Пару мгновений – которые кажутся вечностью – она колеблется. – Только поделилась своими подозрениями, что причина вашего разлада – какое-то обстоятельство или какой-то человек. Глава 37 Рукопись 5 августа 1926 г. Эшфилд, Суррей, Англия Столовую, где другой иллюминации не было, освещали семь ярких свечей, превращая традиционный белый ванильный крем на Розалиндином торте в оранжево-алый десерт. Мы с Мадж и Арчи встали полукругом возле нашей маленькой именинницы, пытаясь симулировать праздничное веселье. Мне оставалось лишь молиться, чтобы Розалинда не заметила мои мокрые щеки и покрасневшие глаза. Арчи намеревался отбыть в Лондон – читай, к Нэнси – сразу после своего убийственного сообщения. Во время Великой войны это называлось прицельным бомбометанием – когда по конкретной цели наносят выверенный удар, и в моем случае его действие оказалось не менее губительным. Я упрашивала мужа остаться хотя бы на сегодня – ведь у его дочери день рождения, как-никак, – и он нехотя согласился. Нэнси была для него более сильным магнитом, чем даже нежные чувства к Розалинде, но, на наше счастье, приличия и долг пока оставались для него не совсем уж пустыми словами. – «С днем рожденья, Розалинда!» – пели мы хором. Мой голос дрожал, вот-вот – и надломится, и Мадж крепко сжала мою руку. Я еще не рассказала ей о нашем разговоре за дверями библиотеки, но она чувствовала, что случилась какая-то катастрофа. – Задуй свечи, дорогая! – веселым голосом напомнила Мадж Розалинде. Я ценила ее попытки поднять мрачное настроение, воцарившееся в нашей недружной компании, и создать атмосферу праздника. Мне было невыносимо смотреть Арчи в глаза. Как он может хотеть уйти от меня? Я знала, что отношения у нас с некоторых пор далеки от идиллии, но желать разрушить нашу семью и наш очаг? Ведь жизнь в Стайлзе только-только успела наладиться, войти, так сказать, в свой ритм, и потом, ведь это ради него мы выбрали Саннингдейл. Ради его счастья. Розалинда улыбнулась тете Комарихе, как она называла Мадж, и стала что есть сил задувать свечи, одну за другой. Пламя, поколыхавшись, гасло. – Ну и что ты загадала? – дразнясь, спросила Мадж. – Ты же знаешь, тетя Комариха, я не расскажу! – ответила Розалинда с улыбкой до ушей. Они с Мадж любили подтрунивать друг над дружкой, чего я никогда так и не достигла в общении с обычно хмурой дочерью. Размышляя о нашей с ней связи – или об отсутствии таковой, – я винила Арчи, который требовал всегда оставаться на первом плане моей жизни. Из-за этих его претензий я все годы была очень осторожна в отношениях с Розалиндой. И чем все обернулось? – Просто расскажи, о чем были твои желания. Ты не обязана вдаваться в подробности, – предложила Мадж, заговорщически подмигнув. – Ну ладно, – согласилась Розалинда, и тут улыбка на ее лице сникла. – Все мои семь желаний были про маму и папу. – Как это славно с твоей стороны – связывать свои желания с родителями, – похвалила Мадж, слегка пожав ее ладошку. Меня вдруг охватила паника. У меня слова дочери вызвали совсем не такую реакцию, как у Мадж. Неужели Розалинда подслушала наш разговор в библиотеке? И поэтому все ее желания – про меня и Арчи, а не про какую-нибудь голубую мечту вроде, не знаю, пони? Если так, то я не могла этого вынести. Чтобы не разреветься прямо в столовой, я удалилась на кухню. Выдержав еще пару секунд, прежде чем заплакать, я успела крикнуть: – Сейчас принесу тебе подарки, дорогая! Пока я шла по коридору, за мной эхом следовал цокот каблуков Мадж, которая обнаружила меня на кухне стоящей, прислонясь к грубой оштукатуренной стене, в попытках успокоить дыхание. – Агата, что происходит? – Ничего. Все в порядке. – Мне казалось, что если я сейчас расскажу Мадж правду, то уже не смогу продолжать притворяться до конца торжества. В ее взгляде наверняка появится сострадание, а я не выдержу и разрыдаюсь. – Прекрати ничегокать. Я же вижу, что ты расстроена, да и Арчи ведет себя весьма странно, словно он болен или что-то вроде того. И какие-то таинственные беседы в библиотеке. Я не могла произнести это вслух. Если вновь отправить в мир те ужасные слова, которые сказал мне Арчи, они могут воплотиться в реальность. А если держать их в тайне, то они, быть может, исчезнут. – Агата! – Мадж взяла меня за плечо и посмотрела мне в глаза. – Ты слышишь меня? Что, ради всего святого, здесь происходит? – Тебе нет нужды оставаться в Эшфилде с Розалиндой, – произнесла я. Это все, что я смогла выдавить, не осмеливаясь подойти к истине еще ближе. – Ты о чем? Прекрати говорить загадками! – У моей уравновешенной сестры начали сдавать нервы. – Что случилось в этой чертовой библиотеке? Я буду вынуждена спросить у Арчи, если ты не расскажешь сама. Нет, только не это, – подумала я. Мне было невыносимо представить, что Мадж услышит о моей отставке от ее виновника, и потом, а вдруг он передумает? Чем чаще он будет повторять те жуткие слова вслух, тем сильнее он с ними сроднится. Но выбора мне не оставили, и я произнесла невообразимое: – Арчи собирается меня бросить. Глава 38 Исчезновение. День восьмой Суббота, 11 декабря 1926 г. Стайлз, Саннингдейл, Англия Арчи перерывает комод и гардероб в главной спальне. Из выдвинутых ящиков свисают носки, на полу лежат перевернутые вверх дном коробки. Наверху он уже почти все перелопатил, и теперь нужно привести здесь все в порядок, прежде чем вернуться вниз, где он уже один раз проделал все то же самое. Нельзя, чтобы хоть одна живая душа застала его за этим занятием. Где же бумаги? Он полагал, что уничтожил все письма и сувениры от Нэнси. Тем более что это его обычная практика – ликвидировать любое полученное и прочтенное послание. Но сегодня у него появились сомнения – а вдруг что-то уцелело? Ведь от наличия доказательств его романа сейчас столько зависит! Он понимает, что письма от Нэнси, исполненные любви и планов на будущее, сразу снабдят Кенворда мотивом, который тот ищет. Арчи спешно возвращает нижнее белье в комод, верхнюю одежду – в гардероб, а коробки с обувью – на их полку в стенном шкафу. Не успевает он закончить, как слышит голос зовущей его Шарлотты. Что ей еще надо? Не утруждая себя напускной улыбкой, он подходит к краю лестницы. Внизу стоит Шарлотта, которая, задрав голову, в панике смотрит на него. – Да, Шарлотта? – спрашивает он. – Прошу прощения, сэр! Я не ожидала, что вы наверху. Знай я, не стала бы кричать, а поднялась бы к вам. – Не волнуйся. Что ты хочешь? – Там телефон, сэр. Вам звонят.