– Да, спасибо, – произносит он, спускаясь по лестнице и шагая к столику, где стоит телефон. Это может быть его секретарь из «Австрала» или даже его босс Клайв, думает он, радуясь возможности хоть как-то отвлечься. Но тут он вспоминает, что сегодня суббота, и радость сменяется страхом. Кто же это звонит? В первые пару дней после пропажи Агаты его засыпали звонками, но потом – особенно когда он всем дал понять, что хочет покоя, – звонить ему почти перестали, если не считать матери, разумеется, и членов Агатиной семьи. – Алло? – Арчи, это Мадж, – раздается из трубки властный голос свояченицы, и Арчи вздрагивает. Он всегда сторонился этой самоуверенной, состоятельной женщины, всегда чувствовал на себе ее оценивающий взгляд. Недостаточно успешен, недостаточно богат, недостаточно высокий статус – он почти слышал ее мысли. Агата всегда утверждала, что все эти неодобрительные суждения Арчи лишь мерещатся, но ему было виднее. Он слишком хорошо знал этот тип женщин. – Привет, Мадж, – настороженно отвечает он. – Какие известия? Мы же договорились, что ты будешь звонить ежедневно, дважды в день, и сообщать новости, – рявкает она. – Но со вчерашнего утра я не слышала от тебя ни слова. – Просто не было никаких новостей, вот я и не звонил. – Мы договаривались о двух звонках в день при любых обстоятельствах. Арчи вот-вот перестанет контролировать свою ярость. С чего она вдруг решила, что он должен перед ней отчитываться? Но он понимает, что гнев ему сейчас не на руку, и ограничивается простыми извинениями. Мадж переходит к истинной причине своего звонка. – Я думаю поехать сегодня в Суррей и завтра присоединиться к поискам. Насколько понимаю, это будет масштабная операция, и хочу представлять там Агатину семью. – Мне кажется, это не очень мудрое решение, Мадж. Стоит газетчикам узнать, кто ты – а они, несомненно, узнают от местных жителей, – сразу возьмут тебя в осаду. Особенно если учесть, что вокруг этого мероприятия раздули такую шумиху – «Великие воскресные поиски». Там ожидаются тысячи волонтеров. – Тысячи – это хорошо. На фоне тысяч легко затеряться, – отвечает она, но уже без прежней уверенности. – Местные опознают тебя, и репортеры прохода не дадут. Не думаю, что ты получишь удовольствие, став центральной фигурой статьи в «Дэйли мэйл», – продолжает Арчи. Его суждения, конечно, верны, но отговаривает он Мадж совсем по иной причине. Ему невыносима мысль, что в Стайлз вплывет властная Мадж, он приложит все силы, чтобы этому воспрепятствовать. Пока она обдумывает его предостережения, в трубке – тишина. – Хотя бы увезу на время Розалинду. Она, наверное, вне себя от волнений, и ее лучше держать подальше от этого цирка. Я приеду и заберу ее. Пусть поживет в Эбни-холле, пока мы не найдем Агату. Арчи знает, что Мадж и Розалинда сильно привязаны друг к другу. Но он не выдержит и часа в обществе Мадж, даже если предположить, что Агата ему не солгала и что Мадж ничего не знает о проблемах в их браке. Да и потом – что ему делать с Шарлоттой и ее сестрицей, если Розалинда уедет? Сестрам Фишер не на ком будет сосредоточить свое внимание, и они примутся болтаться по Стайлзу, нервируя его своим присутствием и суетой. Нет, Розалинда останется дома. – Это не лучшая идея, – отвечает он. – Ведь Розалинда не понимает, что происходит. Она считает, что Агата уехала писать книгу и что полиция чересчур драматизирует, поскольку серьезно заблуждается по поводу ее местопребывания. Мадж реагирует непривычно спокойно, он слышит, как она затягивается своей неизменной сигаретой. – Давай я с ней поговорю. И решу сама. – Мадж, в этом нет никакой необходимости. Она – моя дочь, и мне лучше знать, что для нее хорошо, а что – нет. – Что, правда? – От ее едкого, жуткого хихиканья у Арчи по спине бегут мурашки. – Так же, как ты знал, что лучше для моей сестры? Когда завел интрижку и разбил ей сердце? Глава 39 Рукопись 7 августа 1926 г. и 14 октября 1926 г. Суррей, Англия, и Гетари, Франция Когда мы с Розалиндой вернулись в Стайлз, на меня снизошло странное спокойствие. Признаться, в первые пару дней после отъезда Арчи в Лондон я с головой погрузилась в те руины, в которые превратилась моя жизнь. Мадж занималась Розалиндой, а в остальное время сидела подле моей кровати, где я спала в детстве, держала меня за руку и давала выплакаться. В состоянии невообразимой до тех пор опустошенности я лежала в постели и мысленно прокручивала те несколько эпизодов за последние два года – после нашего переезда в Саннингдейл, – когда я видела Арчи и Нэнси вместе, я высматривала признаки их тайной связи и предавалась мыслям о предательстве мужа. Но стоило мне покинуть Эшфилд и поездом отправиться в Стайлз, место, которое я теперь не считала своим домом, а лишь промежуточной станцией, плечи мои расправились, и я исполнилась решимости вновь построить нашу семью во что бы то ни стало. Пока поезд с пыхтением ехал мимо буколических, залитых солнцем сельских пейзажей, словно дразнящих меня своей яркой зеленью и оптимизмом, я вдруг поняла, что Арчи – не тот человек, которого я в нем видела. Я его полностью выдумала. Где-то внутри я всегда отдавала себе отчет, что он не является полным воплощением характеристик, коими я наделила Гарри Рэйберна из «Человека в коричневом костюме», но насколько сильно он отличается от отважного, добродетельного мужчины, созданного мной на бумаге? Не имеет значения, – говорила я себе. – Арчи – мой муж, и я приму его таким, какой он есть, даже если это окажется не тем, на что я надеялась. К тому же он увлекся Нэнси, скорее всего, по моей вине. Разве не наказывала мне мама никогда не оставлять мужа надолго? И разве я не покинула его летом в эмоциональном и физическом одиночестве, погрузившись в свое горе? Даже в Испании он знал, что мои мысли и сердце заняты не им, а скорбью по маме. В таком душевном настрое я оставила Розалинду на Шарлотту, которая только что вернулась в Стайлз после выздоровления отца, и села в свой «Моррис Каули». Когда у Арчи кончится рабочий день в «Австрале», я встречу его на выходе, увезу куда-нибудь на роскошный ужин и буду умолять вернуться в семью. Арчи согласился на мое приглашение. Но с огромной неохотой и массой условий. Мы посидели в пабе где-то на отшибе (а то вдруг кто-нибудь из коллег Арчи случайно увидит наш эмоциональный диалог), выпили по рюмочке-другой – а я еще и поплакала, – и он согласился на трехмесячное испытательное примирение и на совместный отдых, чтобы только мы вдвоем. Идеальным местом для воссоединения мне виделись Пиренеи. Заснеженные вершины, вид на которые открывался из пиренейского городка Гетари, при лунном свете выглядели еще божественнее, чем днем. Поначалу я подумывала о другом пиренейском городке, Котре, куда ездила с родителями в детстве. С годами моя память о той поездке ничуть не померкла – наши прогулки по тропам среди сосен, венчики ярких диких цветов, родители держатся за руки, гулкое лесное эхо отражает их смех. Но я забеспокоилась: даже если наш с Арчи вояж пройдет удачно, он все равно никогда не сравнится с тем удивительным летом. И сейчас, наблюдая за поведением мужа, я радовалась, что не стала портить воспоминания и вместо Котре выбрала Гетари. Стоя у гостиничной кровати, где мы спали рядом, но без близости, я приподнялась на цыпочках, чтобы лучше разглядеть в окне наш известный своими источниками городок, иллюминированный в это время суток сотнями мерцающих свечей. Я открыла было рот, чтобы позвать Арчи полюбоваться живописным видом, но быстро передумала. За сегодняшним ужином в гостинице он делался все молчаливее – даже вторая бутылка каберне и тепло камина не смогли его разговорить. Что я сделала не так на этот раз? Его согласие отправиться со мной в Пиренеи поначалу показалось мне хорошим знаком – может, он откажется от безумной идеи уйти от нас к Нэнси? Но с тех пор, как мы приехали в этот колоритный горный уголок Иберийского полуострова между Биаррицем и испанской границей, общаться с ним день ото дня становилось все труднее. Первое время он охотно совершал прогулки, за ужином поддерживал разговор, пусть и состоявший из коротких реплик. Но на пятый день он словно лишился голоса и перестал вступать в какое бы то ни было общение, ограничиваясь лишь краткими «да» и «нет», а совместное времяпрепровождение стало сводиться исключительно к приему пищи. Стоя в наших апартаментах, состоявших из спальни и гостиной, я озиралась по сторонам. Куда делся Арчи? По мере того как продвигался наш отдых, он пристрастился, молча выйдя из номера, устраиваться с книгой в одном из общих помещений гостиницы. Чтение в одиночестве сделалось одновременно его пристанищем и его бунтом. Приоткрыв дверь, я выглянула в коридор, потом посмотрела вниз, в лобби, но Арчи нигде не было. Я вновь обследовала апартаменты, недоумевая, куда он мог исчезнуть всего за пару минут после ужина. Или отвращение ко мне погнало его прочь из гостиницы в местный паб? Но тут меня осенило: я ведь не проверила балкон – неужто моя компания ему невыносима настолько, что он отважно предпочел стоять на студеном вечернем воздухе? Я потянула на себя тяжелую дубово-стеклянную дверь и вышла на балкон. Мой взгляд уперся в спину Арчи. – Арчи? – позвала я бодрым, как мне казалось, голосом. Мой прекрасный муж – в натянутой на лоб шляпе, замотанный до подбородка в клетчатый шарф, повернулся ко мне. – Неужели человек не может хоть секунду побыть один? – заорал он, выронив трубку, которую курил. – Я всего-то и хотел – каплю тишины и покоя, подальше от твоей непрерывной трескотни! – его лицо безобразно скривилось. Мне словно врезали пощечину. Отступив от него в сторону, я уперлась в балюстраду балкона. – Из…извини. Он решительно подошел ко мне, и его лицо нависло над моим. – Думаешь, мне нравится здесь с тобой? Нравится слушать твое нескончаемое жужжание о культуре, музыке, дурацких идеях для книг, о твоей матери и твоем… горе? Неужели это Арчи говорит мне такие гадкие вещи? Я давно привыкла к его холодности, но ранил он меня обычно молчанием, а не словом. Сейчас он применил новое оружие, и оно сработало. Его лицо вновь трансформировалось, теперь на нем появилась нездоровая, самодовольная улыбка. – Что, наконец-то отнялся язык? Ладно, я сам отвечу на этот вопрос. Я не хочу быть здесь с тобой. С тобой я не хочу быть нигде. – Он приблизил свое лицо почти вплотную к моему, и я почувствовала, как на моих щеках замерзает его слюна. Он занес руку, и я было подумала, что сейчас он меня ударит или толкнет. Но он резко ее опустил. У меня в голове вдруг промелькнула дикая мысль, и мне стало очень страшно. А вдруг он согласился на это трехмесячное примирение, изначально не собираясь воссоединяться? Ведь даже в Стайлзе он появлялся лишь изредка – случайный семейный ужин время от времени да пара мероприятий в гольф-клубе. А если у него единственная цель – привезти меня в этот горный городок на отшибе и покончить здесь со мной раз и навсегда, чтобы потом спокойно жениться на Нэнси Нил? Глянув вниз, я поняла, что Арчи легко может столкнуть меня с этого балкона, висящего в сорока футах над оледенелой каменистой землей. Если такого не было пока в моих книгах, то в реальной жизни может произойти запросто. Глава 40 Исчезновение. День восьмой и день девятый Суббота, 11 декабря и воскресенье 12 декабря, 1926 г. Стайлз, Саннингдейл, Англия Прессе достаточно инсинуаций и догадок, чтобы разделаться со мной. Сожженное письмо, уик-энд отдельно от жены, сплетни горничной об интрижке на стороне. И бульварные газетенки, и уважаемые издания вместе со всеми их читателями моментально ухватываются за непроверенные факты, сплетают их воедино, и вот в их воображении – готовый муж-волокита, ставший убийцей. Но у них нет ни тела – по крайней мере, пока, – ни доказательств моей неверности, – говорит он себе. И теперь, подобно толпе с вилами в руках, они жаждут окончательных результатов расследования и правосудия, которое, несомненно, воспоследует. Разнося в пух и прах беркширскую и суррейскую полицию, они требуют, чтобы к делу подключился Скотланд-Ярд. «Исчезновение писательницы остается неразгаданным», «Местной полиции не хватает компетентности Ярда», – кричат газетные заголовки. После того как Скотланд-Ярд вновь отказал – под тем же предлогом, который Арчи слышал почти неделю назад, – газеты начинают искать собственные пути. Откопав кучу отставных полицейских и судей, пройдясь по писателям, «Дэйли ньюз» обскакала конкурентов и выудила комментарии у Дороти Сэйерс, чьими детективами восхищалась Агата. Та заявляет, что какими бы причинами ни было вызвано исчезновение – будь то добровольное бегство, самоубийство, потеря памяти или убийство, – нельзя решить эту загадку, основываясь на одних лишь газетных публикациях, но при этом она задает ряд вопросов, ответы на которые, по ее убеждению, приведут к местопребыванию миссис Кристи. Все взбудоражены предвкушением: а вдруг знаменитая писательница и впрямь разгадает тайну, и Сэйерс приглашают принять участие в Великих воскресных поисках. Пресыщенный всеми этими спекуляциями и обвинениями и в ужасе при мысли о том, куда они могут завести, Арчи бросает пачку газет на пол кабинета. Закурив, он принимается вышагивать по комнате. Видит бог, ему больше всего хочется обо всем рассказать, но он скован хитроумными кандалами изощренного автора письма. Теперь ему остается лишь ждать – но не завтрашних Великих поисков. – Папа, ты пропустил пятнышко, – хихикает Розалинда, оттирая влажной тряпкой крошечную кляксу грязи. Не находя себе места в ожидании и отчаянно пытаясь как-нибудь отвлечься, он предложил дочери помочь ему вымыть «Деляж». Это его воскресный ритуал, и он предпочитает совершать его в одиночку, но сейчас ему нужно залатать трещину в отношениях с ребенком. Тем более Шарлотта с сестрой сейчас в церкви, и Розалинда осталась на него. Дочь тоже обожает заведенные правила и строгие расписания, и, хотя теперешняя работа отклоняется от привычного ей воскресного спокойствия, эта задача все же не выходит за рамки распорядка и потому ей нравится. Розалинда, как и он сам, понимает, насколько важна организованность. Это то, чего Агата никак не могла постичь – даже ради него. Глядя на эту кроху, он улыбается, признательный судьбе за эти минуты покоя. Хорошо, что он решил отказать Мадж и не позволил ей забрать Розалинду в Эбни-холл. Потоп грядет. Уж в этом он уверен на все сто. Все сроки были предельно ясны с самого начала, с того момента, как он серебряным канцелярским ножиком вскрыл конверт.