В нем толпился весь цвет местного общества. Дамы не столько занимались покупками, сколько общались и обменивались информацией. В основном эта информация касалась поведения и морального облика местных жителей из числа тех, кто в данный момент по какой-то причине отсутствовал в магазине. — А про Зинку слышали? — начала одна из теток, округлив глаза. — Вчера пришел домой Константин, а там сидит тот, прежний, Гена… ну, тут и началось… Все готовились услышать увлекательную историю, но тут рассказчица увидела вошедшего в магазин Михаила. В присутствии постороннего человека у нее пропало желание продолжать рассказ. Она поджала губы и неодобрительно замолчала. Продавщица Нюша, напротив, проговорила: — А вы, молодой человек, по какому вопросу пришли? Купить что-то из продуктов или, наоборот, насчет крепких напитков? — А я жену свою ищу, — ответил Михаил проникновенным голосом. — Мы с ней расстались по независящим обстоятельствам, и вот теперь я хочу вернуть ее, как говорится, в лоно семьи. — Лоно, это, конечно, хорошо, — с некоторым сомнением протянула Нюша. — Но только вот интересно, какие это были обстоятельства? — Она пригляделась к физиономии Михаила, на которой отчетливо просматривался огромный синяк. — Я же сказал — независящие! — твердо повторил Михаил. — А если вы думаете, что я в ее отношении что-то позволял, то это вы совершенно напрасно! — С этими словами он непроизвольно дотронулся до подбитого глаза. — Напрасно там или не напрасно — это мы не знаем, — продолжила Нюша. — Только вы, молодой человек, своими глазами видите, что вашей супруги здесь нет. — Это я вижу, но, может, кто-то из вас ее встречал… — затянул Михаил. — Было бы очень хорошо… соединить семью… восстановить, так сказать, ячейку… — Нет, никто не встречал! — отмахнулась Нюша. — Постойте, вы даже не спросили, как она выглядит! — А мы здесь никого постороннего не встречали. — Но все же… она сейчас брюнетка… в смысле, с черными волосами. И губы у нее тоже черные. — Ужас какой! — Нюша всплеснула руками. — Чтобы губы черные — такого я не видала. Если только когда черники много съешь или карандаш чернильный оближешь… — Нет, это у нее помада такая. И даже ногти у нее черные… — Нет, таких не видала! — не моргнув глазом ответила Нюша, хотя не далее как вчера она говорила с этой девицей через забор. Ну да, и губы черные, и ногти, и волосы. Живет она в поселке уже несколько дней, ну и что такого? Девка хозяйственная, в магазине не водку берет, а продукты нужные, опять же в саду у Василия убралась. А этот тип, кто его знает, муж он или не муж, свидетельство о браке не предъявлял, опять же синяк под глазом не в его пользу говорит. Морда побитая, и глаза бегают. Нет, не уважает Нюша таких мужиков, так что пускай он идет себе лесом, не станет она ему помогать жену искать. От хорошего мужика жена не сбежит, это всякому известно. Михаил уже хотел было сдаться и покинуть магазин, но тут к нему подошла вертлявая тетенька лет шестидесяти, в яркой китайской куртке, в красной шапке с козырьком и меховыми наушниками. Оглянувшись на остальных посетительниц, она вполголоса проговорила: — Выйди на крылечко и подожди минутку… я тебе кое-что рассказать хочу. Михаил кивнул и поспешно вышел на крыльцо. Через минуту к нему присоединилась тетка в красной шапке. — Видела я твою супругу! — сообщила она вполголоса. — Только она тогда еще не брюнетка была, а рыжая. Это она после перекрасилась. — Вот как? — оживился Михаил. — Рыжая, говорите? Ну, это точно она! Скажите, где она сейчас? — Скажу, только ты мне должок за нее отдай! — Должок? — Ну да, я ее сюда привезла, сказала, что здесь жилье можно снять, а она мне за это не заплатила. А такого нету закона, чтобы бесплатно что-то делать. Так что с тебя должок… — Хорошо, не сомневайтесь, я заплачу. — Вот когда заплатишь — тогда и будет разговор! — И сколько она вам задолжала? Тетка назвала несусветную сумму. Михаил крякнул, но не стал спорить и отсчитал деньги. Я играла на участке с Оськой: бросала ему палку, он ее с радостным лаем приносил обратно и просительно заглядывал в глаза — мол, брось еще разик! Это ведь так интересно! И вдруг он насторожился и зарычал, глядя в сторону калитки, шерсть у него на загривке поднялась. Я оглянулась. Через калитку заглядывал не кто иной, как мой муж Михаил. Вот новости! Откуда он взялся? Интересно, как он меня нашел? А Михаил посмотрел на меня умильно и крикнул: — Лизанька, слава богу, ты нашлась! — Ты как здесь? — спросила я растерянно. С одной стороны, я была рада, что он цел, с другой — не понимала, как он нашел меня, и беспокоилась, не приведет ли он за собой «хвост», людей Аргольда. — Как ты меня нашел? — повторила я. — Лизанька, впусти меня! Что мы через забор разговариваем? Мы же не хотим, чтобы нас все слышали! И то верно — незачем кричать на всю улицу. В поселке слухи распространяются быстро, как сезонный грипп… Я отперла калитку, впустила Михаила, заперла за ним. И тут Оська снова угрожающе зарычал и подскочил к нему. — Придержи своего пса! — испуганно заверещал Михаил. — Оська, ты что? — прикрикнула я, схватив собаку за ошейник и оттаскивая в сторону. — Это же Миша! Нельзя сказать, что эти двое там, давно, когда мы жили все вместе, безумно любили друг друга, но все же Оська никогда не позволял себе такого поведения. — Ты это нарочно… — забубнил Михаил. — Ты его против меня настроила… — Да с какой стати? — Я оттащила Оську подальше и строго выговорила ему: — Ты что? Это же Миша, твой хозяин! Ты же его прекрасно знаешь! Что ты вдруг так на него вызверился? Но Оська рычал и рвался из моих рук, явно намереваясь порвать Михаила на куски. Всем своим видом он давал понять, что хозяйка у него одна, и это — я. А этот тут ни пришей ни пристегни, сбоку припеку… Еще хозяином его считать… Видали мы таких хозяев! — Да сделай с ним что-нибудь! — верещал Михаил, испуганно пятясь. — Он, наверное, сбесился… — Да подожди… сама не знаю, что с ним… Я с немалым трудом оттащила Оську к дому и заперла его в сарай, где Василий хранил садовые инструменты. Оська оттуда обиженно скулил и взлаивал. Я покосилась на Михаила и провела его в дом — в чем-то он прав, незачем выяснять отношения на улице, тут наверняка из каждого дома кто-нибудь незаметно наблюдает за нами! Хоть дом Василия стоит на отшибе, у соседок глаза лучше полевого бинокля… Михаил вошел в сени, тщательно вытер ботинки о коврик (что-то новое, никогда не замечала за ним такой показной аккуратности). Мы прошли в комнату, и он сразу сел на стул, всем своим видом давая понять, что он здесь всерьез и надолго. Я смотрела на него, пытаясь понять, что в нем изменилось. А в нем определенно что-то изменилось. Конечно, он неухожен, плохо выбрит, глаза запавшие, но это как раз неудивительно для человека в бегах. Но было в нем еще что-то. Появилась какая-то опасливая суетливость, он то и дело вздрагивал и оглядывался. И втягивал голову в плечи, и смотрел испуганно. Ну, нервничает, конечно, — говорят же, что пуганая ворона каждого куста боится. А еще я заметила на его скуле здоровенный синяк, кое-как замазанный тональным кремом. Маскировочка, значит. Что-то мне этот синяк напомнил, но мысль эта мелькнула и ушла. — Лизанька, — проговорил он, потирая руки. — Как я рад, что наконец нашел тебя! — Вот, кстати, я тебя уже спрашивала — как именно ты меня нашел? Ведь я не оставила тебе никаких зацепок! — Любящее сердце, Лизанька, всегда приведет куда надо! Ишь как выражается! Опять же что-то новое. И что это он меня называет Лизанькой? Что-то раньше такого не припомню! Лизой — да или даже Лизаветой, Лизкой иногда, когда недоволен, но Лизанькой… никогда! Не было такого! — Лизанька, — щебетал он тем временем, — как хорошо, что мы вместе! Мы с тобой так тесно связаны… вместе мы все преодолеем… нам все нипочем… Слова и голос его звучали так фальшиво, что я не выдержала: — Что же тогда ты меня бросил в тот день? Наврал все про поезд, а сам поехал совсем в другую сторону. — Что значит бросил? — Он нахмурил брови и выглядел от этого как-то по-детски, как ребенок, у которого отняли любимую игрушку.