Исчезли полосы на коже, страшные когти втянулись в ладони, убрались желтоватые клыки, и морда хищника на глазах превращалась в подобие человеческого лица… человеческого лица, перекошенного ужасом и страданием… И из уст этого чудовища вырвались хриплые, едва различимые слова: — Прости, владычица… прости за то, что я сотворил… ты знаешь, что я не властен над собой… Мальчик не выдержал всего, что на него навалилось, и потерял сознание… Когда его нашли, он не мог даже говорить. Все люди казались ему монстрами, оборотнями, он смотрел на них — и ждал, что те превратятся в жутких зверей. Прошло несколько дней, пока он смог снова заговорить. Но когда он рассказал о той ночи, об оборотне, который растерзал его родителей, — никто ему не поверил. Люди подумали, что его детская психика надломилась, не выдержав ночи, проведенной в лесу. Тем более что никаких кровавых останков на поляне не нашли. Получалось, что папа и мама просто исчезли без следа. — Больше года я провел в больницах. А потом меня усыновили дальние родственники, очень хорошие люди, — продолжил Василий свой рассказ. — Они сделали все, чтобы я забыл о событиях той ночи… точнее, о своем видении, о галлюцинации, как они считали. И это им со временем почти удалось — я почти забыл все, что тогда произошло. Почти — потому что иногда мне снились сны, в которых я видел монстра, на глазах превращающегося в зверя. Монстра, который терзает моих родителей и гонится за мной. Но со временем эти сны приходили все реже и реже… Да, вот еще что я забыл тебе сказать. Когда я очнулся в том лесу, в руке у меня был зажат камень. Полупрозрачный серо-голубой камень. Вот этот самый. — Василий поднял камень, который выпал из шкатулки. — Я никому его не показывал, прятал, проявляя чудеса изобретательности. Почему-то я знал, что это очень важно. Когда я подрос, я узнал, что такой камень называется лунным. А потом, когда я уже был взрослым — четырнадцать лет спустя, — случилось вот что. Я проснулся посреди ночи, как будто меня разбудил чей-то голос. Громкий, требовательный голос. В окно комнаты заглядывала луна — огромная, багровая, словно пропитанная кровью. Эта луна смотрела на меня, как будто хотела что-то сказать… — Суперлуние! — проговорила я. — Да, потом я прочел об этом явлении. Но тогда… тогда я словно услышал гипнотический голос луны — и вспомнил ту ночь, когда погибли мои родители. Вспомнил ее в мельчайших деталях. Вспомнил монстра — особенно страшным был момент, когда человеческое лицо превращалось в морду свирепого хищника… когда из него исчезало все человеческое… И тогда я точно понял, что это не было галлюцинацией, видением. Видение не может быть таким подробным, таким достоверным. Это было на самом деле… А через несколько дней я узнал, что в ту самую ночь, когда меня разбудила багровая луна, в Нижнезаводске произошло двойное убийство, удивительно похожее на убийство моих родителей. Я понял, что тех людей убил он — тот самый монстр, который растерзал моих родителей и чудом пощадил меня… — И ты поехал в Нижнезаводск? — Я подумал, что должен любой ценой остановить его. И что у меня даже есть то, что поможет его остановить — вот этот самый камень. Лунный камень, который имеет над ним таинственную власть. А потом узнал, что главный подозреваемый по этому делу погиб в аварии… На какое-то время я успокоился, поверил, что монстр мертв, что убийств больше не будет. Но потом в астрономическом журнале я прочитал, что вскоре снова, как четырнадцать лет назад, как двадцать восемь лет назад, должно произойти суперлуние — и в мою душу снова закрался страх… Я стал сомневаться: в самом ли деле монстр в человеческом облике погиб в том ДТП? — А как ты поселился здесь, в этом доме? Тут жили твои приемные родители? — Нет, они… они умерли, просто умерли, сначала отец от инфаркта, потом мама, она не смогла пережить его смерть. И я… со мной трудно жить, я знаю. — У тебя никого не было? Ни жены, ни друзей, ни девушки… — Мне вдруг стало ужасно его жалко, так что я даже погладила его по плечу. Оська тут же отошел от него и посмотрел на меня с неудовольствием — дескать, чего это ты разнюнилась? Меня только можно гладить… А вот не будешь голову ему на колени класть и хвостом вилять! — А потом… — Василий не заметил нашего обмена взглядами, — потом я вдруг понял, что мне нужно уезжать из того города, где я жил, и переезжать сюда. Не спрашивай, как я это понял, просто понял — и все. Продал родительскую квартиру и купил этот дом, тут как раз хозяйка умерла, наследники мне и продали. И я стал ждать. И случилось то, что случилось. Ты знаешь. Он снова убил… Значит, он вовсе не умер. И никогда не умрет… Так и будет убивать и убивать, не оставляя никаких следов. — Ты искал следы там, да? — Я вспомнила про сапоги. Василий закрыл лицо руками. Его плечи вздрагивали, и я подумала, что этот мужественный человек, несший в одиночку страшный груз, плачет. Но когда он отвел руки от лица — его глаза были сухими, только полными ненависти. — Он будет убивать снова и снова, и в этом — моя вина! — Твоя? Почему твоя? — Потому что я давно должен был его остановить. Это — дело всей моей жизни… — Не вини себя. Ты не виновник, а жертва. Никто не пострадал от него больше, чем ты. Я сделала паузу, а потом задала Василию давно мучивший меня вопрос: — Скажи… в ту ночь, в ночь багровой луны… я видела, как ты сидел в своей комнате на полу и что-то бормотал. Что-то, похожее на молитву. Что это было? — Я сам не знаю. Когда восходит огромная багровая луна, во мне просыпается какая-то древняя вера. Я вспоминаю слова давно забытого языка и повторяю их, надеясь, что они смогут остановить монстра и прервать бесконечную цепь убийств. Я хотела задать ему еще какой-то вопрос, да и не один, но в это время зазвонил мой телефон. Номер на нем был незнакомый, но я все же ответила. — Лизавета Сергеевна, — раздался в трубке знакомый голос, — это вас капитан Кокушкин беспокоит… — Который не Кукушкин, — не удержалась я. — Совершенно верно. Вы не могли бы подъехать к нам в отделение? Тут нужно одного гражданина опознать. — Ну, я не знаю… какого еще гражданина… — Очень вас прошу! Тут я услышала, как рядом с капитаном кто-то плачущим голосом сказал: «Лиза, это я, они меня задержали и не отпускают…» — Ладно, так и быть… минут через сорок буду… — вздохнула я, узнав голос своего муженька. Бывшего, разумеется. — В полицию зовут! — ответила я Василию на безмолвный вопрос. — Лучше съездить, а то ведь не отвяжутся… Еще сюда припрутся. Кстати, они ведь уже были, тебя, наверное, искали. Так что ты уж схоронись как-нибудь, а то как бы они тебя не… На самом деле мне хотелось узнать, что там в полиции творится и до чего докопался настырный капитан. Вот если бы не это, из-за Мишки ни за что бы не поехала! Часом раньше задержанных у дома Василия доставили в отделение, капитан Кокушкин пошел доложить начальству, а когда вернулся, то увидел только Михаила, который сидел на жестком стуле в приемной и подвывал, баюкая забинтованную руку. — Мне срочно в больницу надо! — скулил он жалобно. — Я кровью истекаю! И правда, сквозь бинт просочилось уже кровавое пятно. — А остальные где? — хмуро спросил капитан, поскольку разговор с начальством вышел тяжелый. Начальство, как всегда, было недовольно. Ему было велено двойное убийство расследовать, а не тащить в отделение четверых лбов. Они что, все подозреваемые? Капитан ответил, что это вряд ли, просто он прихватил их в доме потенциального свидетеля. Он хотел сказать, что хозяин дома может быть и подозреваемым, но вовремя придержал язык. Начальству только намек дай — тотчас распорядится этого типа взять и рапортует, что дело раскрыто. Его, начальство, тоже можно понять, на него сверху давят, но капитан Кокушкин твердо настроился расследовать это двойное убийство. А для этого ему нужно обязательно найти хозяина дома, где живет Лизавета. Да и ее саму неплохо бы найти, хотя бы для того, чтобы поинтересоваться, что от нее нужно было этим троим лбам в черных костюмах на черной машине. — Так где эти трое? — повторил он. Ему ответили, что троих посадили в камеру, а этого оставили здесь, потому что он умолял его с ними не оставлять одного, боялся очень, прямо трясся как заяц, смотреть противно. — Мне в больницу надо! — снова подал голос Перышкин. — Куда его еще в больницу, — рявкнул дежурный, — звонили туда, там у завотделения сложная операция, а Палыч с дежурства мимо поедет, сказал, что заскочит к нам, посмотрит.