Но Валерий ее не слушал. Он шел на черную «Волгу», как его деды, Петр и Николай, шли на танки, держа в руках бутылки с горючей смесью. И чертова машина попятилась! Следователь, дипломированный советский юрист, комсомолец и почти коммунист твердой походкой шел на нее, размахивая горящей курткой. «Волга» взревела, попытавшись его испугать, угрожая переехать, раздавить и размазать, но он не дрогнул. И тогда дрогнула она, «двадцать первая». По-настоящему. Дала задний ход и теперь ехала прочь. В тот самый переулок, из которого появилась. — Бегом! — заорал Камышев, швырнув полыхающую куртку на асфальт, преградив «двадцать первой» дорогу. Одежда вспыхнула так, словно была облита бензином. Отражение язычков пламени заплясало на стенах домов, осветило серое небо. И огонь был ярким, оранжевым — в отличие от тусклого красного тления фар «Волги» и глаз местных обитателей. Сыщики подхватили что-то бессвязно бормочущего журналиста и из последних сил потащили его к зданию детского дома. Вика, продолжая что-то неразборчиво говорить себе под нос, бежала следом. Всего минута или две — и они уже были возле нужного здания. Его западный флигель здесь, в анти-Любгороде, оказался целым и не заколоченным. — Почему он так близко здесь? — Камышев уже думал об этом, но только сейчас решил уточнить у Вики. «Хоть одна приятная особенность этого чертова места», — отметил он заодно про себя, обливаясь потом. Лапина они волочили уже из последних сил. — Игры пространства, — ответила девушка, заметно запыхавшись и тяжело дыша. Видимо, у ведуний тоже есть предел выносливости. — Мээр замкнут сам на себя, и все, что к нему относится, словно бы рядом. Но и разлом-то с ним!.. Как тебе удалось вызвать настоящий огонь? Она смотрела на Валерия с неподдельным восторгом. Наивным, почти даже детским. — Наука, — коротко ответил Камышев. — Физика сравняла счет с мистикой. Открой, пожалуйста. Протяжно застонав, Вика отворила тяжелую дверь, помогая Валерию с Эдиком. Изнутри высыпала целая стая возмущенно пищащих крыс с огненными глазами, и Камышев, продолжая одной рукой поддерживать Лапина, второй направил на пасюков «Скилтаву». Полыхнуло огнем, маленьким и слабым, но грызуны с воплями разбежались. — Огонь, — почти ласково сказал калининский следователь, когда за ними захлопнулась массивная дверь. — Надо сжечь здесь все к чертовой матери! — Не надо! — воскликнула Вика. — Мы не знаем, как это отразится на нашей реальности… Если сжечь Мээр, то и на Любгороде это тоже отразится. Они чересчур сейчас друг с другом взаимосвязаны. Помнишь сравнение с одеждой? Если поджечь ее изнутри, снаружи тоже загорится. — А если спалить только это здание? — уточнил Валерий. Внутри у него все шевельнулось. Он догадывался, что пострадать могут все, кто сейчас снаружи — в обычном мире, а точнее, в андроповском детском доме. Но если это не прекратить, то убийства продолжатся… Нужно закрыть этот проклятый разлом. — Я не знаю, сумеем ли мы тогда выбраться сами, — тихо проговорила девушка. — Все равно мы должны попробовать, — твердо сказал Камышев. — Спасем тех, кто в обычном мире. Он не хотел умирать, как и любой другой нормальный человек. Он хотел жить, делать карьеру на любимой, пусть и тяжелой работе. Хотел рано или поздно завести семью… Но Валерий был советским милиционером, и его долгом было предотвратить зло. Неважно в каких проявлениях — в виде матерых рецидивистов или адской машины. — Эдик? — калининский следователь повернулся к коллеге и, пожалуй, уже точно хорошему другу. — Мы должны это сделать, — кивнул он, хоть и нервно при этом сглотнул. — Уверен, что журналист сказал бы так же. — Не сомневаюсь в этом, — ответил Камышев и посмотрел на Вику. — Я не хочу, — она упрямо покачала головой. — Я хочу жить. — Тогда уходите, — твердо сказал Валерий, чувствуя, как бегут по телу мурашки, как все его естество, повинуясь инстинкту самосохранения, отчаянно сопротивляется решению разума. — Действительно, зачем нам ненужные жертвы… — Ты что творишь? — прорычал Апшилава. — Ты думаешь, у меня получится после этого нормально жить? Не знаю, как она, но я точно не смогу. Он отнял у Камышева «Скилтаву», рассчитав и сделав это так резко, что тот не успел среагировать. А даже если бы и успел, то непременно уронил бы Лапина — Эдик и это учел. Он щелкнул зажигалкой и поднес ее к старым обоям. Огонь лизнул их, но те не вспыхнули. Курчавый следователь, выругавшись по-абхазски, снова нажал на спуск и поднес пламя к своей одежде, затем сунул в огонь руку. — Что происходит? — беспомощно пробормотал он. — Почему? — Видимо, физика повинуется только Валере, — усмехнулась Вика. — Дай попробую… Камышев наблюдал за их телодвижениями, в одиночку удерживая журналиста. Он был уверен, что получится только у него. Не знал почему, не мог объяснить, но понимал, что именно так и будет. Ведунья тем временем чиркнула зажигалкой и проделала все те же манипуляции, что и Эдик до этого. Результат получился таким же — призрачное пламя не причиняло вреда ни одежде, ни старым обоям, ни коже Вики. — Уходите, — потребовал Камышев и, передав бесчувственного Лапина Эдику, отнял у девушки зажигалку. Курчавый следователь хотел было возразить, но не успел даже рта раскрыть — из коридора восточного флигеля кто-то шел в их сторону. Шел тихо, почти бесшумно, вот почему они не услышали сразу, пререкаясь на тему того, кто должен остаться. И теперь в холле, где они были, стало гораздо теснее. Валерий сразу узнал Ираиду Петровну и молодую преподавательницу, чье состояние и поведение ему показалось странным еще там, в обычном мире. А здесь на них было просто страшно смотреть. Желто-зеленая кожа, как в страшных рассказах воспитанников, глубоко запавшие красные глаза, острые крючья вместо ногтей и неестественно ломанные движения. Как будто бы они умерли, и их кто-то оживил, чтобы натравить на двух милиционеров и ведунью, посмевших бросить вызов вечному Злу. Камышев, понимая, что другого выхода нет, справился с шоком и достал из кармана пачку сигарет. Щелкнул «Скилтавой», поджег плотную твердую бумагу и с силой швырнул в обезображенное лицо Ираиды Петровны. Чудовище в теле помощницы директора завыло, моментально вспыхнув, как факел, и отшатнулось, врезавшись в свою товарку. Изуродованная девушка тонко заверещала, когда пламя перекинулось на нее с Ираиды Петровны. Обе принялись беспорядочно метаться, сталкиваясь друг с другом и врезаясь в стены, и Валерий понял — медлить нельзя. В любую секунду твари бросятся на них, и тогда уже сгореть могут все… Впрочем, им даже этого не потребуется, подумал он, увидев, как пламя начинает пожирать обои. Они разгорались быстро, и спустя несколько секунд главный холл уже был охвачен огнем. — Вперед! — крикнул Камышев, понимая, что это их общий шанс спастись. Подхватив вместе с оторопевшим Эдиком Лапина, они быстрым шагом направились ко входу в западный флигель. Вика не отставала, но и огонь догонял их, поглощая стены и потолок. Когда они добрались до заветной двери, та к этому моменту оказалась тоже объятой пламенем. — Помоги Эдику! — бросил Валерий девушке и, едва она подставила свое хрупкое плечо, схватился левой рукой за железную ручку. Ладонь сразу же обожгло, словно тысячи иголок впились в нее одномоментно. Камышев стиснул зубы, чтобы не заорать, и провернул тугой металлический кругляш. Дверь открылась, и они ввалились в западный флигель. Валерий сменил Вику, вновь ухватив Лапина. В знакомом коридоре уже бушевало пламя, но провал в полу никуда не делся — до него было всего метров десять. А белесое марево, которое в изнанке сменило черную клокочущую массу, словно манило отчаявшихся людей. Внезапно кто-то заревел позади. Камышев обернулся, насколько это было возможно, и увидел, что в коридор флигеля ломятся крысы. Красноглазые крысы, которые должны были бояться огня, но отважно преодолевали свой страх. Некоторые бежали по полу горящими комками, другие дымились. Но каждая стремилась первой достичь ненавистных людей и впиться зубами в их плоть. А потом в дверном проеме появилась жуткая объятая пламенем фигура. Она лишь отдаленно напоминала человека, имея с ним общего только число конечностей. Непропорционально длинные руки с огромными кривыми когтями, острые клыки, с которых словно бы капал горящий воск… Лицо его было безобразным настолько, что вызывало тошноту, но даже в этих искаженных чертах Камышев увидел что-то знакомое. Размашистое и тонкое, как сказали бы раньше, аристократичное. Как у известного теледиктора или, к примеру… Нет, это уже перебор, подумал Валерий. — Добавь жару! Сможешь? — неожиданно весело крикнула Вика. И Камышев, посмотрев на нее с удивлением, только сейчас понял, что новый обитатель подземелий детского дома движется очень быстро. Опасная тварь… Но действительно, как сказала Вика, почему бы просто не добавить огня? Взгляд следователя заметался из стороны в сторону в поисках чего-то подходящего и почти сразу же зацепился за одну из торчащих балок. Горящие крысы подпалили старое сухое дерево, и теперь еще недавно монолитная конструкция начала опасно крениться. — Эдик! — только и крикнул Камышев, а Апшилава уже оказался рядом с ним. Кажется, они начали понимать друг друга с полуслова. * * * Когда в коридор западного флигеля ворвались крысы, Вика еще думала, что им удастся спастись. Всем. Но появление нового зарождающегося охотника свело на нет все шансы. Теперь ей стало понятно, кто заправлял всем в этом детском доме — Зло не просто изменило директора, оно превратило его в настоящее чудовище. И лишь дар ведуньи позволял Вике узнать в этом изуродованном существе Гальперина. Огонь пожирал его, однако недостаточно быстро — настолько силен был этот новый слуга вечного Зла. И пусть сегодня Камышев устроил настоящее чудо, удивив даже ее, но иногда и этого бывает мало. За один короткий миг Вика вспомнила, как завязывался ее роман с молодым следователем. Татьяна, его старшая сестра, попросила присмотреть за братом, пошедшим по стопам их отца и выбравшим опасное дело. И ладно бы проблема была только в этом — нет, Валерий еще в детстве столкнулся с разломом. Совсем маленьким, быстро закрывшимся, но все же опасным для человека. Исчезнув, он оставил на будущем следователе отпечаток, и теперь до конца жизни Камышев был обречен стать лакомым кусочком для Зла. Татьяна, тоже ведунья, знала об этом. Но защитить не могла — и не только потому, что ее сил хватало лишь на мужа и сына. Камышев упорно не верил во всякие порчи и сглазы, и все старания прабабушки Маши убедить его носить оберег не нашли у него понимания. Прабабушку он любил, но к советам ее не прислушивался. Разумеется, Вика вряд ли бы согласилась помочь, если бы Камышев ей не нравился как мужчина. Более того, ей самой требовалась защита — от обычных мирских забот. И сильный волевой следователь максимально подходил на роль ее покровителя. Поначалу все шло идеально. Но потом Камышев всерьез разозлил Вику своим рациональным подходом ко всему. Он действительно не верил в приметы, хотя знал о них от собственной прабабушки. Морщился при упоминании гороскопов, отметал любое неведомое, подыскивая подходящее материалистическое объяснение. И этим Валерий, к собственному удивлению девушки, в итоге еще сильнее привлек ее, особенно после того свидания на ипподроме, когда заметил и убил разведчика Зла из изнанки. Правда, для него это была обычная крыса… Но потом Вика все же поняла, что изначально затеяла все ради своей защиты, а ее избранник всегда будет выбирать закон. Насколько бы близки они ни были. И тогда она ушла — тихо, как уходят только ведьмы. А еще так же больно, как тоже бывает при романе с ведьмой, потеря которой затмевает все в жизни. Вика даже хотела просить Татьяну поддержать брата, но потом увидела, что тот справляется сам. У него было дело всей жизни, и оно помогло ему преодолеть расставание. Камышев верил в себя, в свои силы, верил, что многого стоит в этой жизни и многого же добьется. И он действительно смог. Что тогда, с этой крысой-разведчиком, что сейчас — с «Волгой», которую напугал настоящим огнем. И тогда юная ведьма улыбнулась. Зло может многое, подумала она. Но оно ограничено самим собой, своими способностями. А люди — такие, как Камышев — могут все, что не запрещено законами физики. Как все-таки жаль, что они не могут быть вместе… Кому-то придется остаться и задержать вставшую на их след тварь. Или, может?.. Девушка тряхнула головой, отгоняя мысли о том, что не зря они тащили журналиста — им было бы выгоднее всего пожертвовать. — Добавь жару! Сможешь? — она задала этот вопрос Камышеву, заранее зная, что любая знакомая ей ведунья просто сказала бы «нет». Но они и огонь в разломе никогда бы не смогли зажечь. Вика так и стояла с застывшей улыбкой, не смея даже поверить, что Камышев скажет «да». И он не сказал… Не стал тратить время. Просто улыбнулся в ответ. А потом они с Апшилавой бережно положили журналиста и, ничуть не боясь сгореть, помогли упасть накренившейся балке. И вместе с ней на Гальперина, уже почти полностью переродившегося в охотника, рухнул, придавив его, потолок. Тварь вопила, пытаясь выбраться, но завал крепко держал его. Теперь у них получится уйти вместе. Вика не могла поверить, что все оказалось так просто. Впрочем, так порой и бывает, когда с нерешаемыми задачами сталкиваются те, кто не знают, что они нерешаемые. Подхватив Лапина, Валерий с Эдиком из последних сил рванули к спасительному провалу, скрытому светящимся белым туманом. Камышев пропустил вперед Апшилаву, держащего на плечах журналиста, затем ее, Вику, и только потом сам шагнул в переход. Она помогла ему выбраться на той стороне, где тоже уже бушевало пламя. Ладонью погладила по лицу, покрытому копотью. И, пока он ничего не успел сказать, мягко поцеловала в губы. — Говорят, если это сделать на границе миров, то люди друг друга потом не вспомнят, — сказала Вика, с грустной улыбкой глядя, как мутнеют глаза напротив. Теперь Камышев уже точно ничего не услышит и все забудет. — Во всяком случае пока снова ее не пересекут… Не хочу, чтобы воспоминания обо мне мучили тебя еще раз. Просто живи. Девушка повторила последнюю фразу, словно боясь, что в первый раз не сработает. А потом, не переставая смотреть на замершего Валерия, слегка прикоснулась ко лбу Апшилавы. В следующий миг все вокруг завихрилось искрами, и потерявшие сознание следователи уже не увидели, как из горящего флигеля прочь несется черная кошка. * * * В заколоченном флигеле детского дома было жарко и дымно. В окна, закрытые грубыми толстыми досками, проникал неверный оранжевый свет, словно танцующий. Что-то оглушительно гремело и трещало, будто ломали стену. Валерий очнулся, закашлялся, покрутил головой — Эдик по-прежнему был рядом. Он, видимо, тоже надышался дыма и отключился, а теперь приходил в себя. — Горим! — воскликнул курчавый следователь. — И когда успело-то? Мы что, вырубились? — Похоже на то, — ответил, хрипя, Камышев. — Где Лапин? Он осторожно, чтобы не упасть в провал, поднялся на ноги и увидел лежащего ничком журналиста, которого поначалу не заметил из-за густого дыма. Валерий помог Эдику встать, повернулся, словно ища кого-то глазами, но потом спохватился — сюда они полезли с Апшилавой вдвоем, Круглов должен оставаться за старшего в детском доме. Лапин тоже здесь, с ними, они нашли его без сознания, но живого. И теперь нужно вытащить его наружу, пока здесь не стало по-настоящему жарко, как в крематории… Раздался еще более оглушительный треск, затем с грохотом упала тяжелая дверь. Та самая, которая была заколочена толстыми досками — ее выломали милиционеры, которые теперь пристально вглядывались в задымленный коридор флигеля. — Есть кто живой? — крикнул один из них, на пару секунд убрав ладонь от лица, и закашлялся. — Есть! — хором ответили Камышев с Апшилавой и потащили Лапина к спасительному пролому. Коллеги приняли из их рук журналиста, помогли выбраться им самим. В коридоре, ведущем в главный холл, было менее дымно, но дыхание все равно перехватывало. Камышев обернулся в зияющий пролом двери в западный флигель, и на миг ему показалось, будто в густых клубах сверкнули зеленые огоньки. Он тряхнул головой, и наваждение тут же пропало. — Что случилось? — спросил он у одного из милиционеров, с которыми они теперь бежали к выходу. — Замкнуло проводку! — ответил тот. — Пожарные уже едут! Словно в тумане Камышев видел, как из кабинетов и спальных комнат другие милиционеры выносят на руках детей, воспитанники постарше и преподаватели помогали им. Тяжелую входную дверь тоже выломали, через нее вытаскивали пострадавших. Валерий с Эдиком, передав Лапина людям в белых халатах, не сговариваясь, вернулись в здание. На фоне криков и треска огня тревожно гудели сирены приближающихся пожарных машин и карет «скорой помощи».