6. Жена Генриха Рита. Есть ли среди шести человек тот, кто совершил убийство отца? Либо способствовал этому преступлению? Либо знает, кто убийца? Есть ли среди шести человек тот, кто организовал попытку покушения на Сильву? Есть ли среди пяти человек тот, кто отравил Грету? (Исполнителем была «Анка» – это понятно, но кто стоял за покушением на хозяйку Шаттена?) На первый взгляд на убийцу никто из этих людей не похож. Однако кто-то из них вполне может иметь отношение к происходящим событиям: догадываться о случившемся, по каким-то причинам скрывать информацию либо участвовать лично. Раздумывая о вероятных причинах происходящего, Сильва решил записать вопросы, которые ему хотелось бы прояснить у каждого человека из этого списка. 1. Грета. Шестиюродная тетушка. (Жаль, что Шлоссер запретил говорить о покушении на ее жизнь. Придется общаться, избегая некоторые моменты.) Вопросов несколько: 1) кому рассказывала Грета о приезде Сильвы? 2) правда ли, что целью семейных встреч, организованных Эльзой и Агнет, был поиск сокровищ? если нет, то в чем состоял смысл этих праздников? 3) каковы отношения были между Карлом фон дер Саксом, мужем Греты, и Генрихом фон цу Аурихом? (От Сильвы не укрылось нежелание Генриха говорить о Карле. Что-то за этим стоит. Скорее всего, личная неприязнь, но почему?) 4) что произошло между Гретой и Эммой? есть ли возможность примирения между ними? какие отношения у Греты с внуком? 5) почему Грета, рассказывая об Эппенштейнах, не упомянула Гуго – отца Риты? Ведь двадцать лет назад, когда отец искал родню, Гуго Эппенштейн был жив и здоров. Умер он, по словам Генриха, не так давно. (Интересно, находился ли он в списке детектива?) Был еще один вопрос (важный вопрос, ключевой!), но Сильва вряд ли осмелится задать его. Грета может счесть его интерес неприличным – слишком щепетильная тема. Но ему ох как хотелось бы прояснить: «Кто наследует имущество Греты после ее смерти?» 2. Урсула. Домработница и замечательная кухарка. Работает в доме Греты более двадцати лет. Кое-какие вопросы к ней, конечно, имеются. 1) кому она рассказала о приезде Сильвы? 2) как часто общаются Урсула с Эммой? (Со слов Эммы – нечасто.) Когда виделись в последний раз? О чем беседовали? 3. Эмма Шпонгейм. 1) насколько правдива ее история? Рассказ Эммы, поведение, манеры, реакции – все казалось искренним и убедительным. Казалось, да. Но было ли так на самом деле? Генрих, например, с недоумением отнесся к ее рассказу: «Эмма насочиняла всякие истории про сокровища и про несуществующую дочь Агнет». Если Генрих прав, то выдумки Эммы выглядят нелепо. Зачем же она вводила их в заблуждение и разыгрывала спектакль? Пусть Сильва. Но морочить голову следователю! 2) почему у Эммы фамилия матери? кто ее отец? Было еще нечто, о чем он не успел спросить Эмму тогда, вечером двадцать девятого апреля. Что-то важное. Но это нечто пока ускользало. 4. Частный детектив Ганс Вебер. Он произвел очень хорошее впечатление: опытный, компетентный профессионал, сыщицкое дело знает. Но после беседы с Генрихом (в истории с письмом и Сильва, и Шлоссер поверили герру Ауриху: он лично детективу ничего не отправлял) к Веберу также появились вопросы. 1) получал ли Вебер на самом деле письмо, подписанное Генрихом фон цу Аурихом? Если нет, зачем он придумал эту легенду? Хотел скрыть за подобным вымыслом нечто другое, более важное? 2) были ли в его практике другие случаи пропажи документов? Или дискета Вольфа Эппенштейна – единственная пропавшая улика. И действительно ли она пропала? Возможно, Вебер по каким-то причинам ее спрятал? Уничтожил? Однако… если так, зачем он вообще о ней говорил? Нет, как-то это все не вяжется. Если бы у детектива был свой интерес в этом деле, он вполне мог бы промолчать и о дискете, и о письме. И вообще сделать вид, что забыл о клиенте по имени Эппенштейн. А если он письмо получал, тогда следует выяснить, кто и зачем его писал. Но этот вопрос надо адресовать Шлоссеру, пусть разбирается. Кстати, выяснил ли подполковник, кто отправлял эсэмэски Эмме? Ведь есть же отправитель. Кто он? 5. Генрих фон цу Аурих и его жена Рита. С Ритой все понятно: страдающая тяжким психическим недугом семидесятилетняя женщина. Но недуг этот у нее проявился совсем недавно. А двадцать лет назад Рита была здоровой и активной фрау. Кстати, в ее ведении была библиотека. Могла ли она написать письмо детективу? Могла. И написать, и подписать вместо мужа. Рита – Эппенштейн. Интересно, от кого из трех братьев – Отто, Максимилиана или Винфрида – ведет свой род ее отец Гуго? Была ли она в списке Ганса Вебера? А ее отец? Общался ли с ними Вольф до того трагического дня? Ого, сколько вопросов! Генрих… Да, Генрих Сильве понравился. Шестиюродный (или Бог знает какой?) брат. Может, дядя? Неважно. Красавец. Умный. Насколько он был правдив? Сильве показалось, на все сто! Но профессия! Генрих работал в разведке. Знает психологию, владеет даром убеждения. Разве трудно ему… сыграть? Но почему же Сильва ему верит? Интуиция: верит – и все тут. На кого же он похож? Вопрос крутился в голове, мешал сосредоточиться. Он закрыл глаза. Представил лицо Генриха. Открыл. Перевел взгляд на Лоэнгрина. Подошел к картине, стал не по центру, а чуть левее: при таком ракурсе полотно не давало отблеска. Рыцарь следил за ним и, похоже, усмехался. У Сильвы похолодело где-то внутри – с картины на него смотрел Генрих фон цу Аурих, только помоложе. Так вот на кого похож его шестиюродный брат! Или дядя… «Твою мать… Шайсе26… Прямо Баскервиль-холл какой-то! Хьюго Баскервиль! Кажется, так звали предка сэра Генри?» В памяти всплыла сцена из советского фильма «Собака Баскервилей» с Ливановым и Соломиным – Холмсом и Ватсоном: сыщик и доктор рассматривали портреты предков Баскервилей. Блики свечи, напряженная музыка, неповторимый тембр Ливанова и… портрет того самого Хьюго – основателя рода. Именно этот портрет поставил точку в понимании происходящего: сосед сэра Генри – энтомолог Джек Стэплтон (его потрясающе сыграл Янковский) и был убийцей. Он как две капли воды походил на Хьюго с портрета, значит, он тоже Баскервиль! Стэплтон хотел получить в свое владение Баскервиль-холл, поэтому и совершал преступления, избавляясь от наследников. Знаменитый английский детективщик Артур Конан Дойль придумал отличный ход: с помощью портрета вскрыть мотив преступления. А что доказывает сходство картинного Лоэнгрина и Генриха? Сильва отошел чуть правее. Может, ему показалось и никакого сходства нет? Просто разыгралось воображение? Однако и с правой стороны на него смотрел молодой Генрих. Не просто смотрел, а следил за ним. Это может означать только одно: существует связь между Генрихом и тем человеком, с которого был списан рыцарь Лебедя. Может, это портрет молодого Генриха фон цу Ауриха в образе Лоэнгрина? Но почему тогда это полотно находится здесь, в доме у Генриетты? Да и вообще, картина никак не походила на современную. Сильва не был большим знатоком живописи, однако по манере письма, деталям, атмосфере резонно предположить, что полотно принадлежит кисти художника как минимум девятнадцатого века. Может, и более раннего. Или это имитация? Вернее, стилизация под старину? Или… …человек на портрете и Генрих – родственники. Как Хьюго Баскервиль и Джек Стэплтон. Ну, хорошо. Допустим, они родственники! В каком колене? В пятом? шестом? девятом? Это очень интересное занятие – находить родственные связи до десятого колена. Почему до десятого? Потому что десятиюродные и более дальние родовые линии в шутку называют «десятой водой на киселе». Получается, что Сильва и Грета (а также Сильва и Генрих) никакие не дальние! До «десятой воды» у них впереди (или сзади) еще четыре поколения. Сильва, например, с энтузиазмом разыскивал архивные документы о своих предках по мужской линии. Он выяснил, что является потомком в седьмом колене приехавшего в Россию Генриха Эдуарда Эппенштейна, внука того самого Луитпольда – предка Греты, Генриха и других потомков, многие из которых давно имеют другие фамилии, живут в разных странах и говорят на разных языках. А ведь на самом деле Луитпольд жил не так давно. Всего восемь поколений прошло. Все это интересно, конечно. Но как эта информация может помочь в конкретном расследовании? Сильва так и стоял у картины, раздумывая о сходстве Лоэнгрина и Генриха, пока его не отвлек Теодор. Коту стало скучно и одиноко, он подошел к человеку, заурчал и полез обниматься: встал на задние лапы и потянулся вверх. – Хочешь на ручки, Тео? Скучно тебе? – спросил Сильва. – И зачем я спрашиваю… – рассуждал он вслух, – и так понятно, чего хочет кот. Кот хотел обниматься. Он прищурил глаза от удовольствия и возил своей мордочкой по лицу Сильвы: целовал нос, щеки, губы. – Мне будет не хватать тебя в Москве, Тео, – признался Сильва Теодору. В дверь заглянула Грета. – С кем ты разговариваешь, Сильва? – С котом. – А я думала, с рыцарем, – пошутила она. – Э-э… к нему у меня тоже есть вопросы, – серьезно ответил ей Сильва. – Но он не отвечает. Грета, я тут… внимательно рассматривал детали и кое-что увидел странное. Откуда она у тебя? – кивнул он на картину. – А что странного ты увидел? Рыцарь как рыцарь. В лодке с лебедем, как ему и положено быть. – Ты разве не видишь, на кого он похож? – А, это… – она усмехнулась. – То есть ты видишь, да? И что это значит? Это портрет Генриха в образе Лоэнгрина, да? Но почему портрет находится у тебя? Грета удивленно посмотрела сначала на Сильву, потом на картину и рассмеялась. – Дорогой племянник, этому полотну не менее двухсот лет. Ты что же, не можешь отличить живопись восемнадцатого века от современной? – Я могу… – неуверенно ответил Сильва. – Мог… – уточнил он. – Но как объяснить это сходство? – А у тебя самого есть объяснение? Сильва покачал головой. – Ну что ж… – Грета направилась к двери. – Пойдем, дружок. Поможешь мне разжечь камин…