Федор сначала меня отталкивал, потом успокоился. Говорит: ладно, мы сюда ночью проберемся и ящик этот заберем. Ну, договорились, выходим из сарайки, а тут как раз Клевцов идет. Ну, тут Федор на него и налетел. Побил он его сильно тогда. Студенты услышали, стали собираться, я Федора и утащила, а то нас обоих там ухайдакали бы, — усмехнулась Ирма. — А потом что? — спросил Воронов. — Убежали, устроились за околицей, решили, что просидим до того времени, когда все утихнет. — Так хотелось ящичек спереть? — усмехнулся Воронов. — А ты не ржи! — вскинулась Ирма. — Ты там не был и судить не вправе! — Ладно-ладно, мир. — Федька, конечно, раз тихо сидеть надо, снова ко мне полез… Ну… после уснул… И я решила, что одна схожу. Ну, думаю, если Клевцов меня одну там поймает, скажу, что к нему шла, а если с Федькой, то уже не отвертеться. — Логично, — кивнул Воронов, снова вызвав гневный взгляд Ирмы. — Пробралась я туда, — продолжала Ирма, — глянь, а ящичка-то и нет. Все обшарила, может, думаю, куда переставили, а ничего не нашла. Ну, пошла обратно. Иду, уже почти подошла к месту, где Федьку оставила спящего, а он вдруг сзади на меня набрасывается и орет: куда, сучка, ящик спрятала! — Так он с тех пор на тебя и грешит? — поинтересовался Воронов. — Ну, а что изменилось-то? — как-то лениво спросила Ирма. — На всю жизнь теперь грех на мне. Да мне, если честно, по фигу! Грехом больше, грехом меньше! Кто считает? Воронов кивнул, глядя на Ирму, потом спохватился: — А я так и не понял: с чего ты мне стала про все это рассказывать, связывая с заимкой? — А! — оживилась и Ирма. — На ящичке том эмблемка такая была… не знаю, как описать… Приедем домой, попрошу у бабки бирюльку тебе показать. — Кого? — переспросил Воронов. — Ну, безделушку, вроде медальона. Этот значок и есть с заимки. — Точно? — Люди говорили. Воронов посмотрел на часы: — Значит, вот что, милая моя, ты сейчас погуляй где-нибудь, посиди в кафе, но только так, чтобы все время быть на виду, ясно? — Да что ты все командуешь? — снова начала злиться Ирма. И осеклась, посмотрев на Воронова. — Делай, как я сказал, если не хочешь вскорости повстречаться с Овсянниковым. Все время будь на виду, не прячься, ясно? Ирма кивнула. — И думай все время, соображай, что могло бы стать причиной убийства Овсянникова? Поняла? — Поняла, — кивнула Ирма. — А что могло стать?.. И снова осеклась. Воронов отсутствовал часа два, не больше, после чего они отправились в обратный путь. Всю дорогу он молчал, а Ирма не хотела начинать разговор, все еще обижалась. Ни она, ни Воронов знать не могли, что через полчаса после того, как они заняли места в ресторане, в номер одной из гостиниц Города вошел модно одетый, уверенный в себе человек лет тридцати пяти и, обращаясь к другому, тому, что, видимо, остановился в этом номере, сказал: — Ты знаешь, кого я сейчас встретил выходящим от скорняка? — Ходжу Насреддина, — хмуро пошутил его собеседник, к которому обращались «Сава». Вошедшему обидеться бы, а он и не подумал. Наоборот, развеселился пуще прежнего и сообщил: — Полкана! Сава посмотрел внимательно: — Ты, Хомяк, знай, чем шутить. — А я не шучу, — плюхнулся в кресло тот, кого назвали Хомяком. — Полкан и есть Полкан. Я его ни с кем не спутаю. — Значит, говоришь, от скорняка выходил? — Ага. — По какому делу был — не знаешь? — Не стал я так светиться, а за Полканом людей отправил. — За Полканом? — удивился Сава. Потом, поразмыслив, спросил: — Кого? — Толика и Немого, — ответил Хомяк и, ощутив что-то неодобрительное в вопросе Савы, спросил: — Может, отставить? Сава снисходительно ухмыльнулся: — Не надо отставлять. От них Полкан и сам уйдет. * * * Внимательный сразу догадался, что под фамилией Скорняков скрываюсь я, и это — правда. Не стану обижаться на тех, кто обвинит меня в примитивизме, в нежелании хоть чуть-чуть поинтриговать. Как и было сказано, все, что мне известно, я узнавал позднее, чем завершилась вся эта история, и это имело свои преимущества, но и свои недостатки. Беседуя с теми, кто принимал участие в этих событиях или узнавал о них позднее, я мог сопоставлять разные повествования и видеть много больше, чем в момент события знали все его участники, вместе взятые, однако в тот момент, когда эти события происходили, я был по большей части в полном неведении. Смерть Ивана меня, конечно, не просто огорчила, а растерзала. Мы с ним действительно нашли друг друга в том возрасте, когда друзья уже не появляются на свет, а чаще уходят. Причем уходят те немногие, кто оставался с нами долгие годы, терпя наше своеобразие. Ну, и, конечно, те, кого терпели мы. Все в этой жизни взаимосвязано. Иван поражал меня отсутствием претенциозности. Он совершенно спокойно относился к тому, что его чего-то лишали или, напротив, не наделяли. При этом он переносил несправедливости не стоически, скрестив руки на груди, прикрыв глаза и скорбно улыбаясь, а так, будто все было совершенно закономерно и где-то в светлом будущем он получит некую компенсацию за то, чего его сейчас лишили. Иногда я думаю, что, не вмешайся я в первый день нашего знакомства, он так и не рассказал бы миру о своих открытиях. Впрочем, скажу еще раз: Иван о таком не спросил бы никогда. Потому хотя бы, что он о таком и не думал! Иван же, и тысячи ему подобных, мозги свои тратил не до, а после. Он не мог начать «думать» раньше того, как мог понять проблему и осознать, что решение возможно. Он не стал бы тратить время попусту. А «чертово городище» он искал всерьез. Конечно, я не сказал всей правды этой паре — Ирме и ее спутнику. Поймите меня правильно: я не знал, можно ли им доверять, а если можно, то в какой степени. Ну, и, кроме того, это были вовсе не мои секреты. Точнее, не только мои. Правда, довольно скоро я свое суждение изменил, потому что увидел в действиях Алексея Воронова желание оградить от бед Ирму, но было бы наивно и неосторожно сразу после этого же кричать: друзья мои, я ошибался в вас, а теперь я вам верю. К тому же поведение Ирмы меня смущало, потому что иногда было заметно ее нежелание рассказывать своему спутнику что-то важное. Вы, конечно, можете возразить, сказав, что убийство — само по себе явное и несомненное злодейство, которое нельзя оставлять нераскрытым, и я должен был выложить все, что знаю. Но, согласитесь, что ни Воронов, ни тем более Ирма не были следователями. В общем, дальнейшее развитие повествования расскажет о том, что мне пришлось изменить не только свое мнение, но и свою роль в этих событиях. Часть вторая 11