«Милый друг! Обращаюсь через толщу лет, уверенный, что у тебя свершилось все, о чем мы разговаривали. Вспомни хотя бы наши вечера в беседке. Я так любил смотреть, как ты идешь к веранде. Но не по дорожке, я среди яблонь, мимо вишни. Никого и никогда я не любил так! Не стану рассуждать о Судьбе и ее превратностях, скажу только о том, что понял совсем недавно: а может быть, не из-за Ариадны помним мы Тезея, а из-за него — Ариадну?» — Вот, видите. — В голосе Сапожниковой звучало торжество. — Он сам пишет, что любил только меня! — Да, да, конечно, — поспешил согласиться Гридин. — Мало кому выпадает такое счастье, наверное: чтобы помнили так долго и любили неизменно сильно. Это, конечно, очень приятно, но письмо ничего не объясняет. Это просто послание через годы, и все. — Ну а вы чего хотели? — изумилась Сапожникова. — Чтобы он за двадцать лет до этого предупредил меня об опасности? — В идеале — да, — кивком подтвердил Гридин. — Не думаю, что ваш возлюбленный не знал о каких-то последствиях. — Но почему вы так считаете? — Да потому хотя бы, что вам они даже не сказали о ребенке, но в завещании он вас упомянул. Какая-то тень пробежала по лицу Сапожниковой, какое-то сомнение потревожило ее, но она промолчала. — Екатерина Кирилловна, — не хотел сдаваться Гридин. — Вы много рассказывали о каких-то видениях и снах, которые вас посещали. Что вы там чаще видели? — Ну, я уже говорила: чаще всего это было что-то такое… ну, как вам сказать… ну, что-то вроде эротических фантазий. Но все происходило с нами в каких-то местах, где мы с Жоржем не бывали никогда, да и одна я не бывала. Что-то, например, подобное тропическому лесу или океанскому побережью. — А в подвале, может быть, что-то еще кроме герба видели? — Сейчас уже трудно вспомнить, что я видела тогда, а что позднее. — А вы рассказывайте обо всем, а там уж посмотрим. — Да ведь, пожалуй, я вам все уже рассказала. Ну, много картин, много золотых вещей, украшения. Честно говоря, я в тот раз мало смотрела по сторонам, — Екатерина Кирилловна улыбнулась самодовольно и весело. — Я тогда думала о другом и занималась другим. — Ясно. В том смысле, что ничего не понятно. Вот что, Екатерина Кирилловна, я возвращаюсь и продолжаю поиски. Если возникнут вопросы, то я буду звонить. И еще просьба: помогите мне повидаться с этим вашим коллекционером. 22 Гридин сидел на Гоголевском бульваре с газетой под мышкой и тихо материл себя: он походил на персонажа из советского фильма о хороших разведчиках и плохих шпионах, и ему казалось, что прохожие посмеиваются, глядя на него. Горицын пришел ровно в назначенное время, и Гридин в двух словах изложил придуманную историю: в деловой поездке он случайно увидел шкатулку, а потом так же случайно разговорился об этом с «тетей Катей». Тетя Катя была весьма удивлена и, в ответ, поделилась своей историей, упомянув и Горицына. Предвидя расспросы, Гридин перенес всю историю в далекий городок где-то в Поволжье. Он был уверен, что там-то Горицын не станет искать следы странной вещицы. Но Горицын за эту фразу уцепился: — Поволжье, говорите? А точнее сказать можете? Пришлось выдумывать, и Гридин вспомнил одну из недавних своих деловых поездок: — Город Волжский, это неподалеку от Волгограда. — Да, знаю, слыхал. Ну, это объяснимо: Поволжье в принципе — это ведь ареал поволжских немцев. — Простите? — не понял Гридин. — Ну, когда-то в Поволжье жили немцы, приглашенные еще Екатериной Великой в восемнадцатом веке. Возможно, кто-то переселился в этот самый Волжский, а, возможно, шкатулка попала туда уже в наше время. Сейчас, знаете, дети стали решительно разрушать дома родителей, чтобы построить свои коттеджи. А в старых домах подчас скрыто много секретов. Я недавно консультировал по аналогичному поводу. Кстати, вас Като предупредила, что я консультирую платно? Сто евро в час. — Засекаем время? — улыбнулся Гридин. Однако Горицын шутку не принял, достал из жилета карманные часы, констатировал: — Половина четвертого. Ну, слушаю вас. — Кстати, почему вы сразу заговорили о немцах Поволжья? — спросил Гридин. — Потому, что «штучка», которой вы интересуетесь, имеет к ним самое прямое отношение. — Какое? — Это герб исчезнувшего рыцарского рода. — Как это «исчезнувшего»? — удивился Гридин. — Ну, вообще-то исчезало и исчезает довольно много родовитых семей, — начал профессорским тоном Горицын. — Представьте себе, например, что в роду перестали рождаться мужчины. Или род поразила какая-то неизлечимая наследственная болезнь. Ну или единственный сын погиб, скажем, в сражении или на дуэли. И тогда род угасает. Возможно, конечно, примыкание боковых ветвей, но это уже частности. По-разному бывает. Ну, а вы что видели? — поинтересовался Горицын. Гридин довольно подробно описал и шкатулку, и цепь, которые он совсем недавно видел у Сапожниковой, скрывая, конечно, что именно у нее. — А что там за секрет? — спросил Горицын, вроде бы незаинтересованно, но даже по голосу было ясно, как он ждет ответа! Гридин ответил сжато, но точно и завершил рассказ своего рода дополнительным объяснением: — Вот мне и стало интересно, что же это за род, который даже в гербе ухитрился спрятать что-то?! — Ну, тогда вы действительно видели то, о чем говорите, — без паузы подхватил Горицын. — Я ведь этим заинтересовался еще тогда, после рассказа Като. Позвонил своим друзьям в Англию, они знали мало, но дали телефон адвоката, который был связан с тем самым немцем, нашедшим медальон. Кстати, нашел в Латвии, в Риге, в каком-то второразрядном магазине сувениров, представляете? — восхищенно воскликнул Горицын. — Такую диковину и — в лавке! — А что же тут удивительного? — не понял Гридин. — Удивительно то, что такая редкость, такая ценность оказалась в руках каких-то совершенно несведущих людей! — возбужденно пояснил Горицын. — Такие вещи известны всем, кто хоть что-то понимает в антиквариате, их судьбу изучают, их передвижение от хозяина к хозяину известно в подробностях. — Ну а предметы антиквариата, они действительно так уж хорошо известны? — перебил его Гридин. — Ведь рассказывают время от времени о таинственных находках и таинственных исчезновениях. Кстати, в случаях, когда происходят такие вот открытия, возникают претензии? Самое время перейти к вопросу о том, как решить первую проблему заказчика, как оградить его от возможных конфликтов. Но Горицын успокоил: — Во-первых, такие «претенденты» появляются довольно редко. Чаще для скандала, и делают это с ведома новых хозяев или антиквара, продавшего раритет. — И зачем это нужно? — Скандал дает известность, а это чаще выгодно всем сторонам кроме проходимцев. Во-вторых, у нового обладателя в руках документы, подтверждающие факт законной купли-продажи, следовательно, те, кто заявляет о своих якобы правах, должен начать претензии издалека. То есть с того момента, как предмет оказался у антиквара. Хотя, конечно, это не самое важное. Люди, заявляющие претензии, должны их подтверждать, иначе все сведется только к разговорам. И серьезные массмедиа в это не полезут. Во всяком случае, на стороне претендентов они не появятся. — Почему? — Да потому, что законный обладатель потом их затаскает по судам за намеренное распространение заведомо ложных сведений. В общем, с этой стороны опасностей нет. Вы мне лучше скажите, где и у кого видели это сокровище? — свернул рассуждения Горицын. Видно было, что теперь уже он заинтересован в разговоре не меньше, чем Гридин, а может быть, и больше. И это нельзя было не использовать. — Вы меня поймите правильно, Василий Петрович, чужими секретами я не распоряжаюсь, — начал Гридин. — Мне дали на него глянуть и только. Все, что я делаю теперь, я делаю по своей инициативе, без их ведома. И люди могут неправильно понять мои слова и поступки. Но если вы так уж заинтересовались, то я попробую связаться с этими людьми, и, может быть, они согласятся на какие-то контакты с вами. — Будьте любезны, голубчик, — расплылся в просящей улыбке Горицын. — И им скажите, что я, по старости лет и по своей искренней заинтересованности, возьму минимальный процент за услугу. — Простите, какую услугу? — удивился Гридин. — Ну, — смешался Горицын, — на случай, если они захотят шкатулку эту продать, понимаете? — Да, конечно, — кивнул Гридин. — Итак, что же это за род? — Ах да! История немецкого рыцарства хранит имя Гогенбергов, рода, возникшего почти ниоткуда и ушедшего почти в никуда. — Как это? — удивился Гридин. — Есть легенда, будто во время одного из Крестовых походов, кажется, третьего, доблестный рыцарь фон Зеннинг, кузен знаменитого Рейнальда фон Дасселя, канцлера великого императора Барбароссы, в одном из сражений был сбит со своего коня. Ему грозила неминуемая смерть, но вдруг неизвестный юноша, почти мальчик, лет четырнадцати, невесть откуда появившийся, подскочил к рыцарю, схватил его на руки и, стремительно вскочив на коня, бросился в лагерь. Мальчику пришлось проехать через все поле боя, но рыцарь фон Зеннинг был спасен. Когда же они оказались в лагере, все увидели, что из бедра юноши торчит древко копья, а острие глубоко вошло в ногу. Мальчика едва спасли, а пока он был между жизнью и смертью, благородный рыцарь фон Зеннинг дал клятву: если мальчик останется жив, то он отдаст ему в жены свою дочь и подарит один из своих замков. Учтите, что юному спасителю пришлось закидывать на коня примерно около полутора центнеров общего веса, не меньше. Именно столько должен был бы весить рыцарь в доспехах. Так что деяние мальчика было воистину необыкновенным. Говорили, правда, что дочь была уже почти старухой, хотя по тем временам, старухой вполне могла считаться женщина лет в двадцать пять. Кроме того, обещанный замок был расположен так высоко в горах и так далеко от людей, что в нем можно было умереть от скуки. Тем не менее рыцарь так или иначе выполнил свою клятву. Мальчик выжил и стал основателем нового рода, рода Гогенбергов. Гогенберг — это наше, русифицированное произношение. По-немецки это звучит, как Хёенберг, и означает что-то вроде высокогорья. То есть владелец замка, расположенного высоко в горах, понимаете? — Очень интересно. Но какое отношение это имеет к нашей истории? — Хёенберги оказались фамилией плодовитой. Была дочь того рыцаря старухой или не была — неизвестно, но стала она рожать своему юному мужу и господину сыновей с завидной регулярностью и наградила его сыновьями числом семь, что по тем временам в рыцарской среде было почти кощунством. — Почему? — удивился Гридин. — Потому что свой феод, то есть землю, полученную от сюзерена, и все, что там находилось, рыцарь мог передать только одному сыну, старшему! Все остальные становились кем-то вроде его иждивенцев и никакой перспективы не имели. Ну, впрочем, все могло измениться, когда умирал старший брат. Если у него не было сыновей, то ему наследовал следующий брат. Ну и так далее. — А если были сыновья? — А если были сыновья, то отцу наследовал старший из них, и тогда бы уже от него зависела судьба его дядьев. Все это — особенность феодального порядка. Потому вторые и третьи сыновья знатных фамилий так охотно шли в Крестовые походы. Они надеялись получить за службу владения в новых землях. — Интересная картина, — ухмыльнулся Гридин.