Федор ответил с раздражением: — Ты его не знаешь, что ли! Сейчас нет, а через пять минут нарисуется. Дверь скрипнула, открываясь, и стукнула, закрываясь. Потом снова скрипнула. Ирма, видимо, вышла во двор, чтобы закрыть ворота, и Воронов решил, что ему пора возвращаться в постель. Во всяком случае, пока надо делать вид, будто он ничего не слышал и, следовательно, знать ничего не знает. Ждал Ирму, но она так и не шла, и Воронов уснул один. Да оно и лучше, спокойнее спится… Тем не менее утром обнаружилось, что Ирма сопит под боком, а после пробуждения всем поведением стала показывать, что всю ночь провела рядом с Вороновым и терпела его пьяное состояние. Это Воронову нравилось еще меньше, чем ночной разговор с таинственным Федором, но играть в сыщика он не хотел, да и не знал, как начать. После завтрака бабка неожиданно сказала: — Идите-ка вы на речку, чего тут мне шары-то мозолить. — «Шары» — это бабушкины глазки лазоревы, — любезно пояснила Ирма, но идею подхватила. — В самом деле, пошли. Шли долго. Сперва до берега, потом вдоль него, миновав шумную компанию местной ребятни, игравшей на песке. — Долго еще? — поинтересовался Воронов. — Терпи-терпи, я тебя на настоящий пляж веду. Пляж с золотым песком, — ответила Ирма. Через несколько десятков метров женщина остановилась и стала снимать халатик. Воронов огляделся. Тут не было вообще никакого песка. Просто земля с кустиками довольно чахлой растительности, на которой просто лежать было бы неудобно, а о том, чтобы комфортно загорать, и речи быть не могло. — Это и есть твои «Золотые пески»? — скривился Воронов. Но Ирма уже поправляла купальник: — Заголяйся, давай, столичный житель, реку форсировать будем, — усмехнулась она и вошла в воду. Поежилась: — Нежарко! Ладно, там согреемся. Пошли. Она бросилась в воду и поплыла, крикнув Воронову: — Твоя очередь одежду тащить! Вода была действительно холодной, да и грести одной рукой неудобно, поэтому на то, чтобы проплыть метров шестьдесят, Воронов потратил много сил и выбрался на берег, задыхаясь. Бросил комок одежды на землю: — Обратно сама неси. Ирма с улыбкой подняла одежду — и свою, и Воронова — и пошла вперед через кустарник. — Ты куда? — А мы еще не добрались, — ответила женщина через плечо. — Не отставай, заблудишься. И смотри под ноги, тут змеи водятся. — Правда, что ли? — недоверчиво спросил Воронов. — Правда, конечно. Но если их не трогать, то и они не тронут. Просто смотри под ноги. Воронов шел с обреченностью путника, плутающего в пустыне, но, когда они миновали кусты, понял, что цель путешествия стоила того. Перед ними простиралась метров на сто, если не больше, гладь светло-желтого мелкого песка. — Вот тут и есть наше Эльдорадо, — пояснила Ирма, снимая купальник. — Ничем не хуже Ибицы. Ты был на Ибице, Воронов? Ты занимался там сексом прямо на пляже? Она обнимала его и целовала, встав сперва на одно колено, потом на оба. — Воронов, сегодня ты мой бог! И потянула его на песок… Резко поднявшись, она отправилась к реке, оставив Воронова на песке одного… Потом расстелила простынь, легла на нее и посмотрела на Воронова. — Простынь-то надо было с самого начала достать, — сказал он. — Не будь занудой, Воронов, — улыбнулась Ирма. — Мы с тобой сегодня натуралисты, у нас даже презервативов нет. И вообще, ты чего такой серьезный. Воронов плюхнулся на простынь, потянулся. — Спал плохо, — проговорил он, глядя на Ирму. Ирма взгляд почувствовала, посмотрела в ответ, понимающе кивнула: — Слышал все? И замолчала, глядя на него, будто в ожидании ответа. — Ты на меня не гляди так пристально, — проговорил Воронов. — Ты мне лучше абрис сделай. Ирма села, и лицо ее приняло игривое выражение: — Что ты называешь «абрисом»? Воронов перевернулся на живот. — Ну, ладно, не прикидывайся. Что это за мужик был? О чем он говорил? Чем угрожал? Что тут вообще творится? Ирма легла рядом. — У тебя сигареты есть? Закурила. — Что рассказывать. Обычная, в общем, история. Первая любовь. Городская девица приехала в таежную глушь, где, по ее мнению, слаще морковки ничего не видели, и попалась на своей наивности. Я-то думала, что тут сплошь недоумки, а тут люди ухватистые, во всем разбираются уже с первого класса. По весне-то сучки с кобелями не прячутся, а ребята все видят. А я приехала вся такая правильная. А Федор тут первый красавец, все девки возле него крутятся. Ну, думаю, я вам, сучки таежные, покажу, кто тут самая красивая! Показала. Неделю водила его за нос, а потом сама в кровать затащила. Ну, любовь тут началась неземная, каких прежде и не бывало. В голосе Ирмы переплетались и обида, и злость, и раскаяние, и неясно было — на кого все это направлено: на себя или на Федора. Или — еще на кого? — Ну а потом май, последние уроки перед каникулами, и что-то у меня настроение такое весеннее, превосходное. Говорю Федору: иди к нам и жди меня, а я все сделаю, приду, обедать будем. У нас должна была репетиция быть, а репетировали мы каждый раз долго. Я и решила, что к обеду вернусь. А учителку, которая драмкружком руководила, куда-то вызвали. Репетицию отменили, я бегом домой. А там… Ирма закурила новую сигарету и продолжила уже наигранно веселым тоном: — А там новая любовь зарождается прямо на моей кровати! Ну, я — девочка городская, гордая! Побежала в школу, сказала, что телеграмма от родителей, срочно надо уезжать, попросила справку об окончании десяти классов. И, как говорится, первой же лошадью — вон отсюда! После долгого молчания подвела итог: — Вот такая история, Воронов. Воронов сел, посмотрел на нее, помолчал. Потом спросил: — Ну, а о чем он говорил, будто ты забрала? И кем еще он тебя пугал? Ты рассказывай, рассказывай, я слушаю… — А это я тебе расскажу не сейчас и не сегодня, любимый мой, — спокойным голосом ответила Ирма, поднялась, шлепнула себя. — Ты лучше моей задницей любуйся, мужчина! И побежала в воду. …С реки возвращались, когда солнце уже двинулось к заходу. Едва заметно, но тронулось. Шли быстро. Во-первых, потому что у Ирмы подгорели плечи, а во-вторых, на природе зверски проголодались, но обнаружили это, лишь когда стали собираться домой. Они сначала и не услышали, как кто-то кричит. Обернулись лишь тогда, когда и кричавший уже был близко. К ним приближался быстрым шагом, почти бегом Овсянников. Глядел почти неотрывно на Ирму, но несколько раз как-то оценивающе поглядел на Воронова. Подошел, остановился. Махнул рукой: — Чего уж там! Ирма, мне кажется, я сегодня видел Клевцова. — И что? — спросила Ирма, и Воронов почувствовал, как она напряглась. — Да, так-то оно бы и ничего, — пожал плечами Овсянников. — Но он как-то странно себя повел. Я, видите ли, без очков плохо вижу, так что, пока «глаза обувал», он уже меня разглядел и повернул в сторону. И — шире шаг! — Ну… Иван Герасимович… может, это и не Клевцов был? По голосу Ирмы было ясно, что она и сама не верит в ошибку учителя.