– Может быть, просто не хватило сил? В одиночку тяжело справляться с такими недугами, – предположила я. Великанов промолчал. Тогда я перевела тему, ведь, по сути, это было совсем не мое дело. – Вы сказали, что Вероника жаловалась вам на дочь? Если я правильно понимаю, Людмила помогала матери, в том числе финансово. – И тем не менее Ника всегда находила на что пожаловаться. Ну а если не находила – выдумывала. – Что, например? – Последнее время у нее была навязчивая идея, что Мила хочет ее отравить. Я нахмурилась и на мгновение вспомнила, как Вероника сидела в комнате дочери со стаканом вина в руке. Тогда она впервые показалась мне настоящей матерью. Сопереживающей и даже любящей. Выходит, она чувствовала какую-то угрозу от дочери. Хотя это могло быть просто-напросто последствие чрезмерных возлияний. – С чем это было связано? – Девчонка целыми днями читала медицинскую литературу и готовила какие-то соединения прямо у себя в комнате, – развел он руками. – Ника просто форменная дура. Другая мать радовалась бы. – И что ваша бывшая супруга называла причиной, по которой дочь желает от нее избавиться? – Она была уверена, что Людмила хочет ей отомстить, – он покачал головой. – За что? – Там было за что: изломанное детство, жизнь впроголодь при неплохом наследстве, отсутствие любви, – перечислял Великанов. – А Мила была способна на месть, как считаете? – Убить собственную мать? Она не монстр, разумеется, нет. – Он одарил меня испепеляющим взглядом. – А на какое-то менее жестокое отмщение? – не сдавалась я. – Решись она на что-то, я бы ее только поддержал. Веронике необходима была если не порка, то порядочная встряска. – Вы поддерживали связь с Людмилой? – Нет, но в общих чертах знал о ее жизни через Нику. – Игорь, как вы считаете, кто мог желать смерти семье Светловых? – У вас есть основания полагать, что их могли убить? – Кажется, он впервые за нашу встречу проявил настоящие человеческие эмоции. Я бы назвала их неподдельным удивлением. – Я просто хочу знать, есть ли кто-то, кто мог желать зла Людмиле, Веронике или им обеим. – Желать зла или убить? – продолжал отвечать вопросом на вопрос Великанов; мне хотелось его осадить, и я уже с трудом сдерживалась. – Игорь, это могут быть враги, недоброжелатели, любовники. Если вам известно что-либо, стоит об этом рассказать. – Думаю, у Вероники были мужчины, но я бы скорее назвал это беспорядочными связями, нежели отношениями, – высокомерно заявил бывший муж. – А у Людмилы? – Я не общался с ней много лет, понятия не имею. Судя по рассказам Ники, Мила была помешана на учебе. Так и жили – одна в отношениях с бутылкой, другая – с книгами. – Кстати, о бутылке, – продолжать этот бесполезный разговор мне совершенно не хотелось, но в голову пришла мысль. – Что она пила? – Вино, портвейн, пиво иногда. – А крепкий алкоголь? Водку? – Я такого не помню, но все могло поменяться в ее предпочтениях. Кто знает, – ухмыльнулся он. Остаток пути мы проехали молча. Водитель учтиво помог мне выйти из машины. Уже на улице Игорь пригласил меня пройти с ним в ресторан. Я вежливо отказалась, поблагодарив его за беседу. Достала телефон, чтобы позвонить Антону, и увидела на экране пропущенный звонок от Субботкина. Тогда я быстро набрала сообщение Селиванову: «Странный тип». Затем перезвонила Виктору. – Привет, – радостно поприветствовал меня он, и я поняла, что сейчас будут новости. – Лысенко лежала в коме в третьей городской больнице на Хвойной. Восьмое отделение интенсивной терапии. – И? – протянула я заинтригованно. – Приезжай, – весело выдал Субботкин. – В смысле? Ты с ними не поговорил? – удивилась я, но тут же поймала себя на мысли, что у Виктора нет таких самоотверженных сотрудниц, как я. В отличие от Селиванова. Мог бы, кстати, давно подарить обещанный букет. По-моему, я уже на три наработала. – Ты и поговоришь. Завтра сможешь? Я договорюсь. – Договорись, – вздохнула я и простилась. Геннадий Михайлович про Аллу Лысенко давно забыл. Тело нашли, родителям отдали. Моя работа выполнена. Родственники уверены, что обе аварии в их семье – несчастливое совпадение. Такое бывает. Оставить бы уже эту историю в покое. Только в моем характере отсутствовала кнопка преждевременного торможения – мне все нужно было довести до конца. Я открыла приложение с железнодорожными билетами и увидела там последнее свободное место на вечерний экспресс. Вверху экрана ярко-оранжевым была выделена реклама: «Незабываемое путешествие по реке Нил». Я покачала головой. Кого я обманываю? Ради кого я жму кнопку, оплачивая этот последний билет? Который мне, к слову, никто не возместит. Ради справедливости и семьи Лысенко или ради Лазаря – будь он хоть Нилом, хоть Кимом? Прибыла я довольно поздно, села в такси и назвала адрес. Смотрела на огни ночного города и до последнего не знала, какое решение принять. Когда машина остановилась возле дома Лазаря, я все еще не понимала, чего хочу, а главное – что будет лучшим решением. В этот момент к нужному мне подъезду приближалась молодая пара. За хозяевами, весело виляя хвостом, бежал очаровательный коричневый пудель. Они достали ключи, и я решила, что это знак. Вошла за ними в подъезд, поднялась на нужный этаж и уже без лишних раздумий нажала кнопку звонка. Мне никто не открыл. Я зачем-то посмотрела на часы, хотя прекрасно знала, что для сна рановато. Я снова позвонила – тишина. Потопталась у двери несколько минут, постучала сначала кулаком, а потом и ногой. В итоге пришлось заключить, что дома никого нет. Внизу я убедилась в этом, поговорив с консьержем. Он не видел Лукашова уже несколько дней. Я вышла на улицу и вызвала такси. Попросила отвезти меня в ближайшую гостиницу. Она оказалась всего в пяти минутах езды. Я быстро зарегистрировалась и поднялась в скромный, но чистый номер на втором этаже. Опустилась на кровать и стукнула кулаком по одеялу. Почему-то я решила, что Лазарь будет меня терпеливо ждать двадцать четыре на семь. Он мог отлучиться по работе. Знать бы только, какой именно. Деятельность айтишника не предполагает длительных командировок. Работать он может откуда угодно. А вот люди для ответственных и опасных поручений вроде Кима Барзина как раз могут сорваться по первому зову. В том числе неожиданно. Мне не хотелось думать об этом, я стала гнать эти мысли прочь. Я попыталась придумать, где еще он может быть. Возможно, прямо сейчас Лазарь нежится у океана с длинноногой подружкой. Эта мысль не понравилась мне еще больше. Я отправилась в душ в надежде, что вода смоет все мои переживания. Утром я отправилась в третью городскую больницу. Субботкин обо всем договорился, как и обещал. Я заглянула в ординаторскую, представилась, и навстречу мне поднялся высокий мужчина лет пятидесяти, в очках и колпаке как у доктора Айболита. – Да-да, меня предупредили, – заверил он. – Сейчас Лариса Петровна вернется с утреннего обхода. Она интересующую вас пациентку вела. Я поблагодарила мужчину и устроилась на стуле, который он мне любезно предложил. Не прошло и пары минут, как в ординаторскую вошла женщина в белоснежном халате и с безупречно уложенными темными волосами. Коллега кивнул в мою сторону и вышел, а я поднялась со стула. – Чем могу быть полезна? – поинтересовалась она, когда мы остались одни. – Хотела поговорить с вами о Лидии Лысенко, она попала после аварии… – Да-да, я помню. Что конкретно вы хотели бы узнать? – Разрешены ли посещения больных в таком тяжелом состоянии? – Только близким родственникам в строго отведенные часы, – ответила Лариса Петровна. – Вы не помните, были у нее посетители? – Ее сыновья тут бывали каждый день. То вместе, то по очереди. Все надеялись, – развела она руками. – Но мы не волшебники. Пациентка была очень тяжелой. – А был ли кто-то еще? – Ее невестка, жена одного из сыновей. Она приезжала, но в палату мы ее не пускали. Не положено. Она в коридоре ждала, смотрела через стекло на пациентку. – А этого мужчину вы здесь видели, пока Лысенко находилась в вашем отделении? – Я открыла на телефоне фотографию Шувалова. – Может быть, он пытался попасть к ней в палату? – Это же из нашей администрации, да? Лицо знакомое. – Лариса Петровна задумалась. – Я видела его здесь. В коридоре. Но не припомню, чтобы он к кому-либо конкретному приходил. – Когда это было? – спросила я с замиранием сердца. – Я точно не вспомню, – начала она и покачала головой, а потом вдруг добавила: – В тот день у нашей главной медсестры день рождения был, я как раз в ординаторскую торопилась, мы всем коллективом поздравляем коллег. Она назвала дату, но я и так уже догадалась, когда и к кому он приходил. Замаливать вину или просто проститься. Из больницы я направилась к Субботкину, изложила ему все, что мне удалось узнать. Он встал из-за стола, подошел к окну и тяжело вздохнул. – Значит, Шувалов на старости лет влюбился в сотрудницу цирка? Не какую-то молодую любовницу завел, а свою ровесницу. – Лидия была красавицей, – высказалась я в ее защиту. – Замужней, – поднял палец вверх Субботкин. – Именно. Разводиться она категорически не хотела. Все, на что она пошла ради Шувалова, – это переезд в ваш прекрасный город.