Мы двинулись в обратный путь по галерее. Когда мы были уже возле апартаментов мадемуазель Станжерсон, дверь ее гостиной распахнулась и на пороге показался метрдотель, прислуживавший за ужином (вот уже три дня, как господин Станжерсон ужинал со своей дочерью в гостиной на втором этаже); дверь так и осталась полуоткрытой, и мы прекрасно видели, как мадемуазель Станжерсон, воспользовавшись отсутствием прислуги и тем, что ее отец наклонился, поднимая с пола предмет, который она уронила, поспешно вылила содержимое какого-то пузырька в стакан пожилого профессора. Глава XXI В засаде Этот поступок, который буквально потряс меня, казалось, не слишком-то взволновал Рультабия. Когда мы вернулись в свою комнату, он, ни словом не обмолвившись о замеченной нами сцене, стал давать мне последние указания. Сначала нам предстояло поужинать. Затем я должен был войти в темный чулан и оставаться там до тех пор, пока что-нибудь не увижу. – Если вы увидите раньше меня, – наставлял меня мой друг, – вы должны меня сразу же предупредить. А увидите вы раньше меня в том случае, если убийца проникнет в правое крыло любым другим путем, кроме сворачивающей галереи, так как вам будет видна вся прямая галерея, а мне – только сворачивающая галерея. Чтобы предупредить меня, вам надо лишь отпустить шнурок, который держит занавес на окне галереи, расположенном рядом с темным чуланом. Занавес сразу же упадет и закроет окно, образовав темный квадрат там, где был квадрат света, ведь галерея-то освещена. Для этого вам достаточно всего-навсего протянуть руку из чулана. Я же со своего наблюдательного поста, который образует прямой угол с основной галереей, буду видеть через окна сворачивающей галереи все световые квадраты, образуемые окнами прямой галереи. Если интересующий нас светлый квадрат станет темным, я пойму, в чем дело. – И тогда? – Вы заметите меня на углу сворачивающей галереи. – Что мне в таком случае делать? – Вы тотчас же направитесь ко мне вслед за убийцей, а я уже буду рядом с ним и увижу, вписывается ли его лицо в круг… – …подсказанный вам здравым смыслом, – закончил я фразу, едва заметно улыбнувшись. – Чему вы улыбаетесь? Тут нечему… Хотя, впрочем, веселитесь, пользуйтесь последними оставшимися у вас минутами, ибо, клянусь вам, такой возможности у вас скоро уже не будет. – А если человек этот опять ускользнет? – Тем лучше! – невозмутимо молвил Рультабий. – Я вовсе не стремлюсь схватить его, у него есть шанс убежать, скатившись по лестнице, через вестибюль первого этажа… Произойдет это раньше, чем вы успеете дойти до площадки, ведь вы будете в самом конце галереи. Ну а я, конечно, позволю ему уйти, но только после того, как увижу его лицо. Это все, что мне нужно: увидеть его лицо. В дальнейшем я сумею устроить так, чтобы он умер для мадемуазель Станжерсон, даже если он останется жив. Если же я схвачу его живым, мадемуазель Станжерсон и господин Робер Дарзак никогда не простят мне этого! А мне хотелось бы сохранить их уважение – это славные люди. Когда я увидел, как мадемуазель Станжерсон наливает снотворное в стакан своего отца, чтобы этой ночью его не разбудил разговор, который должен у нее состояться с ее убийцей, мне стало ясно – да и вы обязаны понять это, – что ее признательность по отношению ко мне окажется весьма сдержанной, если я приведу к ее отцу человека из Желтой комнаты и загадочной галереи, – ведь руки-то у него будут связаны, зато язык развязан! Может, это величайшее счастье, что тогда, в загадочной галерее, человек этот растворился, словно по волшебству! Я понял это той ночью, увидев посветлевшее вдруг лицо мадемуазель Станжерсон, после того как она узнала, что он исчез. Да, я понял: чтобы спасти несчастную, необходимо не столько поймать этого преступника, сколько заставить его молчать любым способом. Но убить человека! Убить человека не так-то просто. К тому же это уже не мое дело… Вот разве что он сам даст мне повод! С другой стороны, заставить его молчать, не добиваясь признаний от дамы… Это трудная задача, тут надо отгадать все, не зная ничего! К счастью, мой друг, я угадал… или, вернее, нет, я постиг все путем рассуждений, и потому сегодня ночью я хочу только одного: увидеть его лицо, которое должно вписаться… – …в круг… – Вот именно, хотя лицо его, надо признаться, ничуть не удивит меня! – Однако мне казалось, что вы уже видели его лицо в тот вечер, когда лезли в комнату… – Видел, но плохо… Свеча стояла на полу… И потом, такая бородища… – А сегодня, вы думаете, ее не будет? – Берусь, пожалуй, утверждать, что будет… Но галерея освещена, к тому же теперь я знаю… или, во всяком случае, мой мозг знает… а потому и глаза смогут увидеть… – Если речь идет только о том, чтобы увидеть его и дать ему уйти, зачем нам оружие? – Затем, мой дорогой, что если человек из Желтой комнаты и загадочной галереи поймет, что я узнал его, он способен пойти на все! И тогда нам придется защищаться. – А вы уверены, что он придет нынче ночью? – Это так же верно, как то, что вы стоите сейчас передо мной! Сегодня утром, в половине одиннадцатого, мадемуазель Станжерсон с поразительной ловкостью устроила так, чтобы остаться этой ночью без сиделок, она отпустила их под благовидным предлогом на двадцать четыре часа, а на время их отсутствия уговорила своего дорогого папочку охранять ее и лечь спать в ее будуаре. Он, естественно, с радостью и величайшей признательностью принял эти новые возложенные на него обязанности. Странное совпадение, не правда ли? Отъезд господина Дарзака (после всего мне сказанного) и необычайные меры, предпринятые мадемуазель Станжерсон, с тем чтобы остаться в полном одиночестве… Какие же могут быть сомнения? Мадемуазель Станжерсон сама готовит приход убийцы, которого так опасается господин Дарзак! – Это ужасно! – Да. – А то, что мы сейчас видели… По-вашему, она хочет усыпить отца? – Разумеется. – Значит, нас останется только двое? – Четверо. Сторож и его жена будут на всякий случай на страже… Я думаю, их помощь не понадобится до того, как все произойдет… Но сторож окажется полезным после, если мы все же убьем нашего невидимку. – Вы полагаете, что придется его убить? – Придется, если он сам этого захочет! – Вы не хотите привлечь папашу Жака? – Нет, – резко ответил Рультабий. Некоторое время я хранил молчание, затем, желая проникнуть в тайну мысли Рультабия, внезапно спросил его: – Почему бы не предупредить Артура Ранса? Его помощь стала бы неоценимой… – Вот как! – с нескрываемым раздражением воскликнул Рультабий. – Вы что, намерены всех посвятить в секреты мадемуазель Станжерсон?! Пойдемте ужинать… Пора… Сегодня мы поедим у Фредерика Ларсана, если только он снова не пустился вдогонку за Робером Дарзаком… Он ведь не отстает от него ни на шаг. Ну ничего, если сейчас его нет, ночью-то, я уверен, он будет! Вот уж кого я проведу! В этот момент послышался шум в соседней комнате. – Похоже, он, – заметил Рультабий. – Я забыл спросить вас об одной вещи, – спохватился я. – В присутствии полицейского ни слова о нашей ночной экспедиции, не так ли? – Ну конечно! Будем действовать одни, на свой собственный страх и риск. – И вся слава достанется нам? – Так точно, тщеславный человек! Ужинали мы с Фредериком Ларсаном в его комнате. Мы застали его у себя… Он сказал, что недавно вернулся, и пригласил нас к столу. Ужин прошел в приятнейшей обстановке, и мне не составило ни малейшего труда понять, что этим мы обязаны благодушной уверенности, в которой пребывали и Рультабий, и Фредерик Ларсан, каждый со своей стороны убежденный в том, что добрался наконец до истины. Рультабий сообщил великому Фреду, что я приехал к нему по собственному почину и что он задержал меня, дабы я помог ему закончить одну большую работу, которую он намеревается отправить сегодня же в «Эпок». По его словам, я собираюсь уехать обратно в Париж одиннадцатичасовым поездом и увезти с собой его рукопись – что-то вроде романа с продолжением, в котором юный репортер описывал основные эпизоды таинственных событий, имевших место в Гландье. Выслушав его объяснение, Ларсан только улыбнулся, давая понять, что его не проведешь, однако, как и подобает вежливому человеку, не позволил себе ни единого замечания по поводу того, что его никоим образом не касается. Соблюдая величайшую осторожность в словах и даже в интонациях, Ларсан с Рультабием довольно долго обсуждали присутствие в замке господина Артура Ранса, говорили и о его прошлом в Америке, о котором им хотелось бы знать гораздо больше, в особенности если это касалось его отношений со Станжерсонами. В какой-то момент Ларсан, который, как мне показалось, почувствовал себя вдруг неважно, с усилием произнес: – Я полагаю, господин Рультабий, что в Гландье нам скоро нечего будет больше делать; по-моему, нам осталось провести здесь считаные вечера. – И я того же мнения, господин Фред. – Вы считаете это расследование законченным? – Я не отрицаю, что оно закончено и что ничего нового мы уже не узнаем. – И вам известна личность виновного? – спросил Ларсан. – А вам? – Да. – Мне тоже, – кивнул Рультабий. – Это одно и то же лицо? – Не думаю, если только вы не переменили своего мнения, – заметил юный репортер и, помолчав, счел нужным добавить: – Господин Дарзак честный человек! – Вы уверены в этом? – вскинул брови Ларсан. – Ну, что касается меня, то я уверен совершенно в обратном… Итак, значит, война? – Да, война. И я побью вас, господин Фредерик Ларсан. – Молодость не знает сомнений, – со смехом произнес великий Фред, обращаясь ко мне. – Не знает, – словно эхо вторил ему Рультабий. Вдруг Ларсан, поднявшийся было, чтобы пожелать нам доброй ночи, поднес обе руки к груди и пошатнулся. Чтобы не упасть, ему пришлось опереться на Рультабия. Он страшно побледнел и повалился в кресло. – Ох, ох! – простонал он. – Что это со мной? Неужели меня отравили? Он растерянно воззрился на нас… Напрасно мы пытались расспрашивать его, он уже впал в беспамятство, и нам не удалось вытянуть из него ни слова. Мы были крайне обеспокоены и за него, и за себя, так как ели все то же, к чему прикасался Фредерик Ларсан. Мы бестолково суетились вокруг него. Теперь он, казалось, уже не испытывал боли, но его отяжелевшая голова упала на плечо, и веки сомкнулись. Склонившись над ним, Рультабий стал слушать его сердце… Когда мой друг распрямился, лицо его было абсолютно спокойно, хотя только что он казался очень взволнованным. – Он спит, – сказал Рультабий и потащил меня к себе в комнату, предварительно закрыв дверь комнаты Ларсана. – Снотворное? – вопрошал я. – Уж не хочет ли мадемуазель Станжерсон усыпить сегодня вечером всех? – Не исключено, – хладнокровно ответил Рультабий, думая о чем-то своем. – А мы-то как же? Как же мы? – кричал я. – Кто поручится, что и мы не проглотили точно такое же снотворное?