Сильвия пошла за господином Станжерсоном. Ученый предстал перед нами весь в слезах, на него больно было смотреть. – Что вам еще надо? – спросил он следователя. – Нельзя ли хоть в такую минуту не беспокоить меня! – Сударь, – возразил следователь, – мне нужно немедленно поговорить с господином Робером Дарзаком. Не могли бы вы повлиять на него и убедить его покинуть комнату мадемуазель Станжерсон? В противном случае я буду вынужден сам переступить этот порог вместе со служителями правосудия. Профессор ничего не ответил, он только посмотрел на следователя, на жандарма, на всех, кто сопровождал их – так смотрит жертва на своих палачей, – и молча вернулся в комнату. Оттуда тотчас же вышел господин Робер Дарзак. Он был очень бледен и весь как-то осунулся, но когда этот несчастный увидел за спиной Фредерика Ларсана железнодорожника, лицо его и вовсе исказилось; с застывшими от ужаса глазами он глухо застонал. Мы все были потрясены трагическим выражением этого скорбного лица и не могли сдержать возгласа сострадания. Каждый из нас почувствовал: случилось что-то непоправимое, что окончательно погубило господина Робера Дарзака. Один только Фредерик Ларсан весь сиял от восторга и походил на гончего пса, который настиг наконец свою добычу. Указывая господину Дарзаку на молодого служащего со светлой бородкой, господин де Марке поинтересовался: – Вы узнаете этого человека? – Да, я узнаю его, – сказал Робер Дарзак, напрасно пытаясь придать твердость своему голосу. – Это железнодорожник со станции Эпине-сюр-Орж. – Этот молодой человек утверждает, – продолжал господин де Марке, – что видел, как вы выходили из поезда в Эпине… – …этой ночью, – закончил господин Дарзак, – в половине одиннадцатого… Все верно! Воцарилось молчание. – Господин Дарзак… – продолжал судебный следователь с нескрываемым волнением в голосе. – Господин Дарзак, что вы делали этой ночью в Эпине-сюр-Орж, в нескольких километрах от того места, где убивали мадемуазель Станжерсон? Господин Дарзак безмолвствовал. Он не опустил голову, только закрыл глаза – то ли потому, что хотел скрыть свою боль, то ли из опасения, что по его глазам кто-то сумеет отгадать оберегаемый им секрет. – Господин Дарзак, – настаивал господин де Марке, – можете ли вы сообщить мне, что делали в указанное время минувшей ночью? Господин Дарзак открыл глаза. Казалось, он полностью овладел собой. – Нет, сударь! – Подумайте, ибо, если вы будете упорствовать в своем странном отказе, мне придется задержать вас… – Я отказываюсь говорить… – Господин Дарзак, пеняйте на себя! Именем закона вы арестованы! Не успел следователь вымолвить эти слова, как Рультабий метнулся к господину Дарзаку. Он, верно, собирался что-то сказать, но тот жестом остановил его… Да и жандарм уже подходил к своему пленнику… В этот момент раздался отчаянный зов: – Робер! Робер! Мы узнали голос мадемуазель Станжерсон и все, как один, вздрогнули – такая в нем слышалась боль. Даже сам Ларсан побледнел. Что же касается господина Дарзака, то в ответ на этот зов он тут же бросился в комнату… Следователь, жандарм и Ларсан кинулись следом и встали за его спиной, а мы с Рультабием остановились у порога. Глазам нашим открылась душераздирающая сцена: бледная как смерть мадемуазель Станжерсон, отстранив пытавшихся удержать ее двух врачей и отца, поднялась на своем ложе… Она протягивала дрожащие руки к Роберу Дарзаку, которого с двух сторон схватили Ларсан и жандарм… Глаза ее были широко открыты… Она видела… Она все понимала… Она силилась произнести какое-то слово… Слово это застыло на ее бескровных губах… Его так никто и не расслышал… Потеряв сознание, она упала навзничь… Дарзака тут же увели прочь. В ожидании экипажа, за которым послал Ларсан, мы остановились в вестибюле. Все были крайне взволнованы. У господина де Марке в глазах блестели слезы. Воспользовавшись этой минутой всеобщего умиления, Рультабий обратился к Дарзаку: – Вы не станете защищаться? – Нет! – ответил арестованный. – В таком случае я буду вас защищать, сударь. – Вам это не удастся сделать, – сказал несчастный с горестной улыбкой. – Вам не под силу то, чего не смогли ни мадемуазель Станжерсон, ни я. – Я это сделаю. – Голос Рультабия звучал на удивление спокойно и твердо. – Я это сделаю, господин Робер Дарзак, – продолжал он, – потому что знаю больше, чем вы! – Довольно! – прошептал Дарзак почти сердито. – Такая напористость кажется странной. – Не беспокойтесь, я буду знать ровно столько, сколько потребуется, чтобы спасти вас! – Не надо знать ничего, молодой человек… если вам дорога наша признательность. Тряхнув головой, Рультабий подошел едва ли не вплотную к Дарзаку. – Послушайте, что я вам скажу, – молвил он тихим голосом, – и пусть это утешит вас! Вам известно только имя убийцы. Мадемуазель Станжерсон знает лишь одну его половинку, а я… я знаю обе половинки убийцы, я знаю его целиком! Робер Дарзак широко раскрыл глаза – это должно было свидетельствовать о том, что он ни слова не понял из того, что сообщил ему сейчас Рультабий. Экипаж тем временем приехал, в нем находился Фредерик Ларсан. Туда приказали подняться Дарзаку с жандармом. Ларсан так и остался сидеть внутри. Арестованного повезли в Корбе. Глава XXV Рультабий отправляется в путешествие В тот же вечер мы с Рультабием покинули Гландье и были счастливы: место это уже ничем не могло нас привлечь. Я заявил, что отказываюсь разгадывать тайну, тем более что, как выяснилось, тайна тут не одна, а Рультабий, дружески хлопнув меня по плечу, шепнул, что ему нечего больше искать в Гландье, так как тот поведал ему о себе все. В Париж мы приехали около восьми часов. Наскоро поужинав, мы, чувствуя себя крайне усталыми, решили расстаться, назначив друг другу встречу на следующее утро у меня дома. В условленный час Рультабий пришел ко мне. На нем был костюм английского сукна в клетку и котелок, в руках он держал зимнее пальто и дорожную сумку. Рультабий объявил, что отправляется в путешествие. – Сколько времени вы собираетесь отсутствовать? – спросил я его. – Месяц или два, – ответил он, – смотря по обстоятельствам. Я не решился ничего у него выпытывать. – А знаете, – продолжал он, – какое слово произнесла мадемуазель Станжерсон, глядя на господина Робера Дарзака, до того как потеряла сознание? – Нет, никто его не расслышал… – Ошибаетесь! – возразил Рультабий. – Я слышал! Она сказала ему: «Говори!» – И господин Дарзак заговорит? – Никогда! Мне бы хотелось продолжить беседу, но Рультабий уже крепко жал мне руку на прощанье и желал доброго здоровья, так что я едва успел поинтересоваться: – А вы не боитесь, что, пока вас нет, будет совершено новое покушение? – Нет, – покачал он головой. – С тех пор как господин Дарзак в тюрьме, ничего такого я уже не опасаюсь. В свое время вы убедитесь, что я прав. После этого странного заявления он простился со мной и ушел. Встретиться с ним вновь мне довелось лишь в зале суда, во время процесса Дарзака, когда Рультабий предстал перед публикой, дабы объяснить необъяснимое. Глава XXVI, в которой все с нетерпением ожидают Жозефа Рультабия 15 января следующего года, то есть через два с половиной месяца после трагических событий, о которых я рассказал, «Эпок» опубликовала на первой полосе сенсационную статью: «Суд присяжных департамента Сены-и-Уазы соберется сегодня для разбирательства одного из самых таинственных в судебной практике дел. Никогда еще ни на одном процессе не возникало столько неясных вопросов, непонятных и так и не выясненных обстоятельств. Однако это не помешало обвинению посадить на скамью подсудимых достойного человека, уважаемого и любимого всеми, кто его знает, молодого ученого безупречной честности, надежду французской науки, смыслом жизни которого всегда была работа. Когда Париж узнал об аресте господина Робера Дарзака, все единодушно выразили свой протест. Вся Сорбонна сочла себя оскорбленной этой неслыханной акцией судебного следователя и выразила убежденность в невиновности жениха мадемуазель Станжерсон. Сам господин Станжерсон громогласно заявил о том, что правосудие совершило ошибку, и ни у кого нет сомнения в том, что если бы несчастная жертва имела возможность сказать свое слово, она явилась бы в суд и потребовала у двенадцати присяжных департамента Сены-и-Уазы вернуть ей человека, которого она выбрала в мужья и которого обвинение собирается отправить на эшафот. Будем надеяться, что к мадемуазель Станжерсон в ближайшем будущем вернется разум, который на время помрачила ужасная тайна замка Гландье. Неужели вы хотите, чтобы она окончательно потеряла рассудок, узнав, что человек, которого она любит, погиб от руки палача? Этот вопрос мы обращаем к суду присяжных, которому придется иметь дело с нами, и не далее как сегодня. Мы в самом деле исполнены стремления оказать помощь двенадцати честным людям в лице присяжных и предотвратить чудовищную судебную ошибку. Разумеется, ужасные совпадения, следы, которые наводят на мысль о виновности господина Робера Дарзака, непонятное молчание со стороны обвиняемого, его загадочные исчезновения и отсутствие какого бы то ни было алиби – все это могло повлиять на следствие. Попытавшись установить истину, оно потерпело поражение и решило, видимо, поискать ее таким странным способом. Обвинения, предъявляемые господину Роберу Дарзаку, на первый взгляд кажутся столь тяжкими и неопровержимыми, что это, пожалуй, некоторым образом извиняет такого опытного, умного и обычно удачливого полицейского, как Фредерик Ларсан, ибо ясно, что на этот раз он позволил ввести себя в заблуждение. До сих пор в глазах следствия все было против господина Робера Дарзака, все оборачивалось ему во вред: сегодня мы собираемся защитить его перед судом присяжных, мы прольем свет на это дело, и тайна замка Гландье перестанет существовать, растворится в ослепительных лучах этого света. Ибо мы знаем истину. И если мы не говорили об этом ранее, то потому лишь, что интересы дела, которые мы хотим взять под защиту, настоятельно требовали секретности. Читатели наши, вероятно, помнят опубликованные нами безымянные сенсационные расследования касательно “левой ноги с улицы Оберкампф”, знаменитого ограбления банка “Креди универсель” и дела о золотых слитках Монетного двора. Они приоткрывали нам истину еще до того, как несравненный талант и удивительная находчивость Фредерика Ларсана демонстрировали ее во всем блеске. Расследования эти вел наш самый молодой репортер, восемнадцатилетний юноша Жозеф Рультабий, который завтра станет знаменитым. Как только началось расследование дела в Гландье, наш юный репортер отправился на место событий и, преодолев все препятствия, сумел остаться в замке, куда представителей прессы не допускали. Он искал истину бок о бок с Фредериком Ларсаном и с ужасом видел, какая ошибка подстерегала прославленного полицейского: на этот раз гений, видно, изменил ему, но напрасно пытался Рультабий заставить его свернуть с ложного пути. Великий Фред не желал слушать наставлений скромного журналиста. Нам известно, как это отозвалось на судьбе господина Робера Дарзака. Так пусть же Франция знает, пусть знает весь мир, что в тот самый вечер, когда арестовали господина Робера Дарзака, юный Жозеф Рультабий явился в кабинет нашего директора и сказал ему: “Я отправляюсь в путешествие. Сколько времени мне потребуется, я не могу сейчас сообщить. Может быть, месяц, а может, два или три… Не исключено, что я никогда не вернусь… Вот письмо… Если я не вернусь в тот день, когда господин Дарзак предстанет перед судом присяжных, откройте конверт во время заседания, после того как кончится допрос свидетелей. Договоритесь об этом с адвокатом господина Робера Дарзака. Господин Робер Дарзак невиновен. Это письмо содержит имя убийцы и – я пока не могу привести доказательства, ибо я как раз еду искать их, – неоспоримое объяснение его виновности”. И наш репортер уехал. Мы долгое время ничего о нем не знали, но вот наконец неделю назад какой-то незнакомец пришел к нашему директору и заявил ему: “Действуйте согласно инструкциям Жозефа Рультабия, если это станет необходимым. Письмо содержит истинную правду”. Человек этот не пожелал назвать своего имени. Сегодня, 15 января, настал великий день суда. Жозеф Рультабий не вернулся; вероятно, мы никогда его больше не увидим. Среди журналистов тоже есть свои герои, ставшие жертвами профессионального долга, первейшего в ряду всех прочих. Если он погиб, исполняя свой долг, мы сумеем за него отомстить. Наш директор придет сегодня на заседание суда в Версале и принесет письмо – то самое, которое содержит имя убийцы!»