– Во всяком случае мой долг – успокоить его, как сейчас успокоил вас, и раз навсегда развеять дурацкие подозрения, которые на меня возводят. Г-н Лалуэт с совершенно перекошенным лицом бросил отчаянный взгляд на г-жу Лалуэт. – Ах, детка! – простонал он. – Это была слишком прекрасная мечта! – Он упал в объятия жены и, не стыдясь, залился слезами на ее плече. Элифас обратился к г-же Лалуэт: – Похоже, у господина Лалуэта какое-то большое горе. Я, право, не совсем понимаю, что все это значит. – Это значит, – всхлипнула в свою очередь г-жа Лалуэт, – что если они узнают наверняка, будто вы в Париже… вернулись из Канады… и к этим смертям в Академии не имеете никакого отношения, то никогда господину Лалуэту не бывать академиком! – Да почему же? – Ах, они не отдадут ему это кресло, – прорыдала она. – Страшно такое выговорить, но никто, никто этого не захочет! Так не спешите же, дорогой господин Элифас, заявлять на весь свет о своей невиновности, хоть это и истинная правда, в которой здравомыслящие люди и без того не сомневались! Вы же понимаете! Подождите, пока моего мужа выберут! – Сударыня, – попросил Элифас, – успокойтесь. Академия не будет столь несправедлива, чтобы отвергнуть вашего супруга, который единственный протянул ей руку в дни невзгод. – А я вас уверяю: они его не пожелают! – Да нет же! – Да! – Нет! – Да! Гаспар, я доверяю господину Элифасу. Так объясни ему, почему Академия тебя не предпочтет, если у нее появится возможность выбрать кого-то другого! Но это тайна, господин Элифас! Ужасная тайна, которую он вынужденно доверил господину непременному секретарю. Это навсегда должно остаться между нами. Говори, Гаспар! Г-н Гаспар Лалуэт, вырвавшись из объятий г-жи Лалуэт, склонился к уху г-на Элифаса, прикрывая рот рукой. Он что-то прошептал, тихо-тихо… так тихо, что лишь ухо Элифаса могло это услышать. И тогда г-н Элифас де Сент-Эльм де Тайбур де ла Нокс, никогда не смеявшийся прежде, откровенно расхохотался. – Это даже слишком забавно! – воскликнул он. – Друзья мои, конечно, я сохраню ваш секрет. Не переживайте на сей счет. После чего он торжественно пожал руки г-ну и г-же Лалуэт, объявил, что счастлив познакомиться с такими славными людьми, поклялся, что для него не будет в жизни большей радости, чем увидеть г-на Лалуэта академиком, с достоинством откланялся, вышел на улицу, где и исчез, удалившись шагом размеренным и спокойным. Глава XII. Надо быть вежливым со всеми, особенно во Французской Академии Г-жа Лалуэт ничуть не преувеличила, предсказав г-ну Лалуэту, что он станет знаменитостью. Не было за эти два месяца человека более известного, чем он. Его дом ломился от газетчиков, его фотографии красовались в иллюстрированных журналах всего мира. Надобно заметить, что г-н Лалуэт принял все эти знаки внимания как должное. Такое впечатление, что храбрость, которую он якобы проявил в опасных обстоятельствах, лишила его всякой скромности. Мы употребляем выражение «якобы проявил», поскольку на самом деле г-н и г-жа Лалуэт теперь совершенно не опасались мести Сара. Его посещение, заставившее их переволноваться до крайности, в конечном счете придало им уверенности и вселило надежды на лучшее будущее. И оно не заставило себя ждать. Г-н Жюль Луи Гаспар Лалуэт был единогласно избран в Академию чрезвычайным собранием достославного Братства. Надо ли говорить, что ни один человек не посмел оспорить у него венец мученика. В течение нескольких недель, последовавших за избранием, не проходило и дня, чтобы в подсобном помещении торговца картинами и антиквариатом не объявлялся г-н Ипполит Патар. Он посещал новоиспеченного академика ближе к вечеру, чтобы остаться никем не узнанным, проникал в дом через низенькую дверь со двора, торопливо пересекал лавку и запирался с г-ном Лалуэтом в маленьком кабинете, где их никто не мог побеспокоить. Они готовили речь. Г-н Лалуэт вовсе не хвастал, утверждая, что у него превосходная память. Она была просто великолепной! Он зубрил речь наизусть без единой ошибки! Г-жа Лалуэт лично следила за этим. Она заставляла его декламировать этот шедевр ораторского искусства даже на супружеском ложе – как на сон грядущий, так и по пробуждении. Она научила мужа правильно переворачивать листы с речью, как если бы он взаправду ее читал – поочередно, один за другим. Она же взяла на себя заботу пометить верх каждого из листов маленьким красным значком, чтобы г-н Лалуэт не держал их перед собой и перед всем честным народом вверх ногами. Наконец канун славного дня, ожидание которого держало весь Париж в лихорадочном возбуждении, настал. Все газеты к тому времени уже открыли на улице Лаффит свои постоянные представительства. Три предыдущих эксперимента не оставляли ни малейшего сомнения в том, что г-н Лалуэт обречен на скорую и неминуемую гибель. Поэтому каждые пять минут все жаждали получать известия об этом великом человеке. В его отсутствие (было объявлено, что он отдыхает и никого не принимает) нелегкий труд отвечать на вопросы взяла на себя г-жа Лалуэт. Бедная женщина, казалось, падала с ног от усталости, но при этом сияла, поскольку на самом деле г-н Лалуэт чувствовал себя отлично и был здоров как бык. – Как бык! Вы слышите, господин редактор? Так и напишите в своей газете: он здоров как бык! Г-н Лалуэт тем временем находился совсем в другом месте. Он просто-напросто потихоньку сбежал из собственного дома, поскольку слава докучала ему как раз в тот момент, когда он более всего нуждался в одиночестве, чтобы еще несколько раз напоследок повторить свою выдающуюся речь. Рано утром, до наступления рассвета, тайком от всех он перебрался в дом к родственнику своей жены, который держал лавчонку на площади Бастилии. Там на втором этаже имелся даже телефон, который любезный родственник предоставил в полное распоряжение г-на Лалуэта. Наличие телефона дало г-ну Лалуэту возможность, не смущаясь расстоянием, отделявшим его от жены, читать ей (а ей слушать) самые сложные периоды той замечательной речи, автором которой являлся, к слову сказать, г-н Ипполит Патар. Как было условлено, он пришел в лавочку на площади Бастилии около шести часов вечера. Все, казалось, шло наилучшим образом, пока в беседе между двумя коллегами не случился небольшой инцидент. – Мой дорогой друг, – обратился г-н Ипполит Патар к г-ну Лалуэту, – вы вправе гордиться: никогда еще под куполом Академии не намечалось столь торжественного и славного заседания! Академики намерены присутствовать в полном составе. Вы слышите? В полном! Все без исключения собратья желают засвидетельствовать чрезвычайное уважение, которое к вам питают. Все как один заявили, что непременно будут на заседании, даже Лустало! А ведь этот великий человек так занят, что не побеспокоился ни ради Мортимара, ни ради д’Ольнэ, ни даже ради Мартена Латуша, хотя его избрание вызвало у Лустало живейшее любопытство. – Ах, вот как, – промямлил г-н Лалуэт, сразу же заметно сникший, – значит, и господин Лустало… – Он потрудился лично написать мне об этом. – Как любезно с его стороны! – Да что с вами такое, дорогой Лалуэт? – Ну… да… То-то и оно! – отвечал г-н Лалуэт. – Может, конечно, ничего такого и не произошло, но, кажется, я вел себя с великим Лустало не очень-то… – Как «не очень-то»? – В свое время я его посетил… как раз перед тем, как выставить свою кандидатуру. Я приехал к нему спросить, стоит ли верить в Тайну Тота и во все эти бредни по поводу смерти Мартена Латуша. Он весьма решительно поднял меня на смех. Мнение этого великого человека, хоть и было высказано в выражениях несколько необычных, даже грубоватых, что меня порядком шокировало, тем не менее во многом повлияло на мое решение баллотироваться в Академию. – Полно вам! Совершенно не вижу, из-за чего тут беспокоиться. – Погодите, господин непременный секретарь, погодите! Когда я окончательно выдвинул свою кандидатуру, мне полагалось нанести официальные визиты всем академикам, верно? – Разумеется! Этим обычаем нельзя пренебречь, не дав тем самым доказательства своей исключительной неучтивости. Тем более что Академия не усомнилась первой пойти вам навстречу, осмелюсь напомнить, мой дорогой господин Лалуэт! – Да-да, конечно, это ужасно невежливо по отношению к человеку, в некотором роде имевшему право на официальное знакомство со мной. Однако я так и не нанес визит великому ученому Лустало. Г-н Ипполит Патар буквально подскочил на стуле. – Как?! Вы не почтили своим вниманием светило науки?! – Честное слово, нет… – Но… господин Лалуэт… вы пренебрегли всеми нашими традициями! – Увы, я сознаю это. – То-то и удивительно! Такой человек, как вы… вы… Вы же оскорбили Академию! – О! Господин непременный секретарь, я вовсе не хотел… – Однако сделали это! Так почему же вы, господин Лалуэт, не удосужились нанести визит великому Лустало? – Я сейчас вам все объясню, господин непременный секретарь, все объясню. Это из-за Аякса с Ахиллом! Из-за этих громадных собак, которые меня до смерти перепугали, и еще из-за Тоби, того великана… У него, знаете, такой вид, что не больно-то успокаивает! Г-н Патар издал некое невнятное «О», выражавшее крайнее изумление. – Вы!.. Вы!.. Такой храбрый человек! – Всякими выдумками меня, конечно, пронять нелегко, но вот действительности я порой побаиваюсь. Посмотреть только на их здоровенные клыки! И еще я слышал крики! – Крики? – Да! Сначала собаки выли, как по покойнику, а потом раздался душераздирающий человеческий крик, причем не один раз. – Душераздирающий человеческий крик? – Ну да. Ученый-то мне растолковал, что это, дескать, какой-нибудь браконьер подрался на берегу Марны с лесничими. Но честное слово, вопли доносились такие, будто кого-то живьем резали! Места там пустынные… Дом на отшибе… Так вот и получилось, что я не осмелился поехать туда еще раз. При этих словах г-н Патар уселся за стол, вынул железнодорожное расписание и бегло просмотрел его. – Нам пора! – оживился он. – К-куда? – Как куда? К нему, конечно, к великому Лустало! Поезд через пять минут. Так, по крайней мере, будет полбеды, ведь официально вы станете академиком только завтра. – Ба! – воскликнул г-н Лалуэт. – Так вы со мной? Если да, я не против. С вами – пожалуйста! Вы их хорошо знаете, этих зверюг? – Да. И великана Тоби тоже. – Тогда – браво! Заодно там и пообедаем, в Ла Варенне, в привокзальном ресторанчике, пока будем ждать обратный поезд. – Не загадывайте. Вдруг нас пригласит к обеду сам великий Лустало? Не вижу в этом ничего невероятного. Они стали спускаться по лестнице, чтобы бежать на ближайшую железнодорожную станцию Венсен. Тут раздался телефонный звонок. – Наверное, госпожа Лалуэт, – предположил новоиспеченный академик. – Сообщу ей, что мы пообедаем за городом. – Он бросился к аппарату и сорвал трубку. Телефон помещался в глубине комнаты, под маленькой электрической лампочкой. Не исключено, что электрический свет произвел столь странный эффект или же в трубку было сказано нечто такое, что потрясло беднягу, только г-н Лалуэт враз позеленел. Г-н Патар, наблюдая за ним, обеспокоенно спросил: – Случилось что-нибудь?