– А что там с тринадцатым числом? Мне нужно достать телефон, но я могу доказать, где я тогда был. Андре медленно полез за телефоном, вполглаза приглядывая за ней, а потом стал быстро открывать различные приложения. В «Снэпчате»[69] было до беса фоток с ним с того сборища в доме Маркуса в тот день – весь ход затянувшейся на всю ночь гулянки вплоть до тарелок с завтраком во «Флорида-авеню гриле»[70] в семь утра. Шокер девица не опустила. – Ты мог заснять все это в какое-то другое время, а потом автоматически запостить. Тоже мне алиби! Она подступила еще ближе. Глаза у нее были совершенно пустые. С таким вот лицом ребенок бездумно отрывает крылышки у мухи. «Господи Иисусе!» Андре открыл фотогалерею. – Только вот на всех фотках есть дата и время съемки. Слава богу, что в соцсетях нынче принято документировать каждый свой чих! Она выхватила у него телефон и быстро просмотрела, после чего ею явно овладели сомнения. – Раздевайся! Если это не ты, то у тебя не должно быть и ножевой раны где-нибудь на теле. Это было уже полной херней, но Андре не собирался перечить этой безнадежно психованной красотке со смертоносным оружием в руке. Он стянул джемпер, футболку и джинсы, и постарался не съежиться, когда она стала шарить лучом фонарика по всему его телу. Казалось, что он на приеме у какого-то вконец ополоумевшего доктора. Наконец яркий луч потух, и она отдала ему телефон, заткнув электрошокер сзади за пояс джинсов. Одеваясь, Андре выдавил смешок. – Так вот чем ты тут занята – расследуешь убийства или что? Девица помедлила, после чего кивнула. – Хлоя, – представилась она. – Андре, – последовал он ее примеру. – Мы должны помогать друг другу, – прошептала она совершенно другим тоном, теперь уже заговорщицким. – Всего нас семеро, – продолжала Хлоя, подняв вверх семь пальцев. Потом два загнула. – Двое мертвы. Потом мы с тобой. – Осталось три пальца. – Вот этого, – она мотнула головой на средний палец, – я типа как знаю, но насчет него не уверена. Мы можем работать вместе. «О, только не это!» – мысленно взвыл Андре. Не хотелось иметь никаких дел с этой психопатичкой. Но тут он заколебался. Насколько можно судить, она просто кладезь всяческой полезной информации. Черт, она даже до офиса Уимена добралась без посторонней помощи! Но пусть даже она и могла оказаться полезной, Андре ее откровенно побаивался. Из всех изученных материалов он знал, насколько опасными могут быть психопаты, плюс плотное общение с ней было связано с риском, что она догадается, что сам он не из таких. – Да чем же я тебе могу помочь? У меня своих проблем выше крыши, – ответил он, размышляя, когда же у ночного сторожа может быть очередной обход. – Ты, наверное, ни фига не понял: твоя главная проблема – точно такая же, как у меня. Кто-то убивает студентов Уимена, – сказала Хлоя. – Кто-то за нами охотится, мне уже пришлось отбиваться ножом. Меня едва не убили. Хотя я уверена, что тоже кого-то зацепила. Вот и объяснилось, зачем пришлось снимать штаны и футболку. Кто-то пытается убить всех студентов, участвующих в групповом исследовании? Теперь Андре уже и вовсе не знал, что думать. Он даже не успел до конца переварить тот факт, что стал свидетелем самого настоящего убийства, а теперь вот нате: надо как-то осмыслить, что нечто подобное могут проделать и с ним. И тут еще эта девица-психопатка, которая не сводит с него глаз и ожидает от него столь же импульсивного принятия решения, к каким привыкла сама. – Тогда за чем именно ты сюда забралась? – прошептал он. – Я пытаюсь открыть личные дела пациентов, – отозвалась Хлоя, мотнув головой на письменный стол Уимена. Она была уже на несколько шагов впереди него, и вообще, до такого он сам вряд ли бы додумался. – Давай поделимся всей информацией, – наконец предложил Андре. Она кивнула. – Ты случайно не сечешь в компьютерах? Я надеялась, что пароль у него будет простенький, что-нибудь вроде даты рождения, но фигушки. Вскоре оба уже стояли за настольным компьютером Уимена, монитор которого отбрасывал на стол с клавиатурой тусклый синеватый свет. Несколько попыток ввода пароля были уже отвергнуты. – Он наверняка в курсе, что у него такие пациенты, которые разбираются в подобного рода вещах, – сообразил Андре. – Попробуй найти, не записан ли пароль где-нибудь на бумажке. А может, он человек старой закалки и хранит эти дела еще и в бумажном виде… Хлоя уселась в офисное кресло, а Андре прошелся по кабинету, пытаясь отыскать какой-нибудь подходящий тайник, в котором можно спрятать бумажку с паролем: заглянул под фото какого-то пляжа в рамке, приподнял коврик для мыши… При помощи фонарика на телефоне изучил содержимое выдвижных ящиков в надежде наткнуться на папки с личными делами, но под руки попадались лишь всякая канцелярская дребедень и старые журналы. В правом верхнем ящике, однако, нашелся блокнот с густо исписанной первой страницей. В основном какими-то цифрами, но выглядело это скорее так, будто кто-то решал математическую задачку, постоянно зачеркивая неверные решения – ничего похожего на аккуратно записанный пароль к компьютеру. Андре на всякий случай защелкнул эту страничку на телефон и передал блокнот Хлое. – Может, ты разберешься? После этого он перешел к канцелярскому шкафу позади письменного стола. Даже сам толком не знал, что ищет, – не исключено, что Уимен до сих пор хранит личные дела своих старых пациентов. Может… Вдруг услышав шум, оба синхронно вздрогнули. Переливчатый смех. Голоса. Елена? Потом звяканье ключей. Хлоя быстро затолкала блокнот обратно в ящик и вырубила монитор. Оба бросились в заднюю часть кабинета и протиснулись в коридор почти в тот самый момент, когда в кабинете зажегся свет. На миг они замерли в ослепительном после полутьмы офиса свете коридора, а потом бросились к лестнице запасного выхода. Не останавливались, пока не вырвались на обжигающе холодный воздух двора. – Вот черт, – пробормотала Хлоя. – А у него система безопасности получше, чем я думала. – Ты ничего не успела сделать до моего появления? Этот вопрос, похоже, ее немного задел. – Ты мне помешал! – В этом офисе есть две вещи, которые нам требуются. Список студентов, участвующих в этой программе, и тех, у кого есть доступ ко всей этой информации. – Мы всё это получим, если объединим усилия, – настойчиво произнесла она. – Знаешь, как говорится: один психопат – хорошо, а два лучше. 24 По мнению доктора Уимена, Чарльз Портмонт был едва ли не идеальным объектом проводимого им группового исследования. Понаблюдав за ним, Леонард пришел к выводу, что это весьма толковый молодой человек, нарциссизм которого шел ему только на пользу – Чарльз любил думать о себе, что давало ему возможность проникать в мотивы собственного поведения. У пациентов могут быть самые лучшие намерения, но если им недостает проницательности или склонности к самопознанию, это значительно ограничивает эффект от психотерапии и программ коррекции поведения. Лучше всего, когда у объекта действительно есть мотивация изменить себя к лучшему. Семейство Портмонтов располагало такими деньгами, что бесплатное обучение явно не могло послужить стимулом для поступления Чарльза в Адамс. Он мог поступить в куда более престижные учебные заведения, но выбрал этот университет именно из-за возможности принять участие в исследовании. Юный Портмонт признался в этом во время одного из сеансов психотерапии, в красках расписав, как после его поступления вместо того же Джорджтаунского университета в третьесортное учебное заведение, работающее по модели свободных искусств и наук, его папашу чуть кондрашка не хватила. Если у ребенка недостает эмпатии, вряд ли стоит убеждать его не бить других детей, аргументируя это тем, что им больно, – ребенку-психопату это попросту до лампочки. Нейробиологическое исследование Уимена наглядно демонстрировало, что происходит у таких людей в мозгах, когда они безуспешно пытаются осмыслить точку зрения других людей. Когда им показывают картинки, вызывающие у контрольной группы сильный эмоциональный отклик – жалость, печаль, – в данных мозговой деятельности психопатов отображаются не сколько эмоции, сколько напряженные размышления, какого проявления чувств от них ожидают, и, наверное, даже попытки имитировать их. Но некоторая доля импульсивности Чарльза успешно обуздывалась его стремлением принять основные принципы программы. Каждое принятое решение оценивалось не с точки зрения морали, а тем, как могут пострадать его собственные интересы в результате последствий тех или иных действий. Чарльз хочет, чтобы его сестра любила его, поскольку он жаждет внимания; когда Чарльз делает что-то, что его сестра считает эгоистичным (независимо от того, насколько сам Чарльз соглашается с тем, что это эгоистично), то рискует лишиться этого внимания. Он вырос от себялюбивого балбеса, швыряющегося семейными деньгами, разбивающего машины и употребляющего запрещенные вещества, в человека, ведущего относительно стабильную жизнь, – а все потому, что применял в жизни все, чему обучился в ходе программы. Чарльз пользовался своим обаянием и способностью к манипуляции, чтобы находить социально приемлемые и законные способы удовлетворять собственные нужды. Если ему хотелось уверить людей в своем интеллектуальном превосходстве, он всерьез брался за учебу. Если ему хотелось избежать лишения наследства – предпочитал конструктивные способы общения с отцом. Если ему хотелось лести и восхищения – он искал их в осененной всеобщим вниманием общественно полезной роли президента студенческого совета, а не просто рисуясь и выделываясь. Леонард чуть не все перерыл в поисках своей любимой перьевой ручки – обычно она лежала прямо под старинной лампой с зеленым абажуром, – и в конце концов обнаружил ее на полу. Перечитав последние заметки по предстоящему сеансу, перевернул страницу в блокноте, открывая чистую, и бросил взгляд на дверь прямо в тот момент, когда вошел Чарльз. Как раз вовремя. Если есть желание поговорить о себе любимом не меньше отведенного часа – а какому нарциссисту этого не хочется? – тогда изволь появиться минуту в минуту. Сегодня Чарльз сразу же нетерпеливо подался вперед. – Как вы справляетесь со всем, что недавно произошло? – спросил Леонард. После того, свидетелями чего стали Чарльз и Андре, для обоих пришлось провести экстренные психотерапевтические сеансы. Первый в ходе всей беседы пребывал в каком-то заторможенном состоянии; второй, казалось, и вовсе полностью отключился. – Пройти через нечто подобное – огромный стресс для любого человека, и я надеюсь, вы знаете, что всегда можете заскочить сюда пообщаться. – Вообще-то все это кажется… каким-то сюрреалистическим. Я почти не могу в это поверить, хоть и видел все собственными глазами. – Чарльз прижал руку к сердцу. – Его грудь была практически вскрыта. Эта дробь… Что, по-вашему, произошло? Возникла небольшая заминка – Леонард отреагировал не сразу. – Если мы ненадолго отвлечемся и проанализируем ваше замечание, то хочу заметить, что нахожу ваш тон не совсем уместным. – Вот как? – Когда кто-то погибает, когда кто-то находит труп, у людей это обычно вызывает огорчение. По вам же видно, что вы скорее испытываете любопытство. Словно делитесь с кем-то каким-то кровавыми подробностями из фильма ужасов. Между тем ситуация была даже еще более ужасной, чем представлял себе Чарльз. Леонард явно не собирался делиться с ним тем, что услышал от детектива Бентли: Келлен был по уши накачан рогипнолом – наверняка для того, чтобы без помех скормить ему пригоршню стальной дроби. – А-а… – Что на это сказала Кристен? Пустое выражение лица Чарльза сообщило Леонарду все, что ему требовалось знать. Нормальный человек сконфузился бы или выглядел жалко или виновато. – Чарльз, так вы не сказали своей подружке, что нашли мертвое тело? – Ну как я мог! Она бы поступила так же, как только что поступили вы, и… – И что? Чарльз опустил взгляд на свои туфли. – Наверное, отругала бы меня, что я как-то не так реагирую. В смысле, что мне плевать на то, что кого-то убили. Или мне надо было сделать вид, что не плевать? – Что вас больше всего расстраивает – перспектива такого вот разговора с Кристен или сама по себе смерть человека? – Это как посмотреть… А эти убийства действительно связаны между собой? Люди всякое говорят. – Вообще-то я не вправе обсуждать эту тему.