– А некоторые из «братьев» не живут там? Он мотает головой. – Когда только вступаешь, ты обязан жить в доме, принадлежащем братству, однако после первого курса можешь переехать. Но я делаю все возможное, чтобы поддерживать дух сплоченности, чтобы каждый день все чувствовали себя членами одной большой семьи. Все наши очень помогли Чарльзу с его избирательной кампанией. Марти разработал дизайн его агитационных плакатов, я занимался подготовкой митингов, Уилл заручился голосами команды по лакроссу… – Уилл? – переспрашиваю я. – Что, не знаешь его? Блондинистый такой, патлатый, в лакросс играет. – А-а, этот… Ты с ним много общаешься? – В основном в последнее время. Он теперь часто у нас торчит. Может, боится оставаться в собственном доме? Щелкаю пальцами, словно вдруг что-то вспомнив. – Кстати, мы тут с одним из твоих новобранцев недавно лабу по биологии вместе делали. Препарировали поросенка. Вонючка вроде? Вид у Чада поначалу вроде немного смущенный, а потом по лицу его пробегает нечто вроде раздражения. – Майло, ты хочешь сказать… Вообще-то я очень не люблю все эти кликухи, но «братья» никак не угомонятся. – Славный малый. – Это да. И мозги на месте. Надеюсь, он останется. Чад явно просто мастер выдавать информацию, которая по сути своей совершенно бессодержательна. Он опять улыбается, на сей раз более игриво. – Кстати, о тусовках: я просто не могу поверить, что ты не помнишь, как мы встречались тогда у Чарльза! – А мы общались? Он отхлебывает пива. – Я на тебя запал. – Не слишком-то сильно, судя по всему. – А у меня еще есть шансы? – Уверена, что ты найдешь кого-нибудь себе под стать. – В итоге тогда я спал на полу вместе с шестью какими-то придурками. Невольно ощущаю жаркую волну, некий неодолимый зуд где-то внутри. Вся эта помешанность на собственной безопасности пробила серьезную брешь в моей личной жизни – так сказать, отобрала у меня солидную порцию витамина «Д». – Я тогда тоже спала одна. Вдруг в голове возникает картинка, как я стою перед Чарльзом в одной рубашке. Как мечтаю, что сейчас он протянет руку и начнет медленно расстегивать пуговицы, а его ладони скользнут по моей голой коже. – Стыд и позор, – произносит он без улыбки. Внезапно мне хочется, чтобы Чад меня трахнул. Хочу ощутить его вес, навалившийся на меня. Хочу обрести над ним полную власть, как Медуза горгона[87]. Протягиваю руку и плавно обхватываю его за шею, притягивая его рот к своему. От него пахнет лесным одеколоном, и целоваться он умеет. Продолжаем, и зуд становится еще сильнее. Его руки обхватывают меня, словно ловушка, и я трусь о него бедром. Отрываюсь от него, бормочу: – Давай куда-нибудь пойдем. – Конечно, – говорит он. – В доме сейчас никого. У Чада самая большая спальня на самом верхнем этаже штаб-квартиры САЭ. Порядок здесь просто поразительный – кровать заправлена как по ниточке, книги аккуратно выстроились на полках. Он закрывает дверь, и мы сразу начинаем сосаться. Одна из его толстенных ручищ лезет мне под юбку. Я закрываю глаза, запрокидываю голову и чувствую его губы у себя на шее. Хватаю его за плечи и толкаю в сидячее положение на кровать. Вылезаю из платья, сознавая, что превосходно вижу свое отражение в темном окне за изголовьем. Вдвоем стаскиваем с меня лифчик, и я позволяю ему пожирать себя взглядом. Дергаю его за полу́, и он снимает пиджак, свитер и, наконец, футболку, открывая мускулистые плечи и загорелую кожу. Грудь у него волосатая – я не большая любительница этого, – но не слишком. Чад притягивает меня ближе, его губы смыкаются с моими. Опрокидываю его на спину со словами: – Только никаких ботинок в постели! Ухмыльнувшись, он наклоняется, чтобы стянуть свои черные туфли, потом выжидающе смотрит на меня. – Штаны, – подсказываю я. Извернувшись, Чад вылезает из джинсов, роняет их на пол. Опять притягивает меня к себе и целует в грудь. Стягиваю трусики и забираюсь на кровать, опрокидывая его на спину. Он просовывает руку мне между ног и двигает ею медленными пульсирующими движениями, но непохоже, что в данный момент мне требуется какая-то прелюдия. Уже вдавливаю его в себя, когда Чад останавливает меня движением руки, тихонько рассмеявшись. – Погоди-ка секундочку, надо достать презерватив. – Я на таблетках, – говорю я, нетерпеливо глядя, как он роется в карманах джинсов. Могу простить ему это привередство, поскольку он проделывает это быстро, а потом затягивает меня на себя. Охаю и зарываюсь лицом ему в шею. – Все хорошо? – мурлычет он. Прикусываю ему ухо, сжимаю его обеими руками, а потом валю на спину. По-прежнему вижу в темном окне наше отражение, как в зеркале. Волосы у меня встрепаны, его руки тянутся ко мне, наши тела движутся в унисон. Наклоняюсь, чтобы поцеловать его, чувствуя за губами его зубы. Обхватываю его пальцами за шею. * * * Будят меня солнечный свет и птицы. Чад привалился ко мне, одна его ручища со вздувшимися венами покоится у меня на груди. Зеваю, и в животе у него громко бурчит. Он смеется. – Я только что и сам проснулся. Как насчет буррито на завтрак? – Давай. Роюсь в своей сумочке в поисках телефона. Поступило несколько новых уведомлений, и кто-то прислал мне в сообщении фотку. Смотрю на нее в полной растерянности. На фотке я сама, спящая, на каком-то полосатом фоне. Точно такие же полоски, как на подушке Чада. – Какого хера? – ору я. Чад, который в этот момент натягивает штаны, встревоженно застывает. – Это у тебя такие шуточки?! Он делает вид, будто ничего не понимает, и я швыряю телефон ему прямо в рожу. Чад на удивление ловко ловит его и смотрит на фотку. Внимательно слежу за выражением его лица. Похоже, он в искреннем недоумении. – Но это же моя… – Чад в полном ужасе поднимает на меня взгляд. – Хлоя, я этого не посылал – это даже не мой номер! – Дай мне свой телефон! – требую я. Не говоря ни слова, он разблокирует его и передает мне. Чад не послал никому ни одного сообщения со вчерашнего вечера, когда мы договорились встретиться. Я даже прокручиваю список сообщений назад и просматриваю их. Он и вправду отправил Чарльзу эсэмэску насчет той вечеринки, где чествовали новообращенных членов братства, – оба не соврали. Отдаю ему телефон, а потом ищу свои шмотки. Чад пересекает комнату, чтобы подойти ко мне. – Ты вообще дверь когда-нибудь запираешь? – С какой это стати мне запираться в собственном доме? – растерянно отзывается он. Смотрю ему за спину и вижу, что оба окна приоткрыты на несколько дюймов. Господи, как хорошо быть Чадом и никогда не переживать, заперты ли двери! Мысль о том, что кто-то пробрался сюда, пока я дрыхла, как дура… наблюдал за мной и даже сделал фотку… Натягиваю платье. – Единственное разумное объяснение, которое приходит мне в голову, – это что кто-то из ребят просто решил приколоться. «Кто-то из ребят». Кто-то из ребят, имеющих доступ в этот дом. Я слишком зла, чтобы хоть что-то ответить. Чад кладет мне руки на плечи – если б он не проделал это с предельной нежностью, я откусила бы ему башку, как самка богомола. – Это не смешно, – произносит он. – Это настоящее скотство. Вопиющее нарушение неприкосновенности нашей личной жизни, и я обязательно с ними серьезно поговорю. А что, если это Уилл? Он ведь тоже бывает здесь. Ну почему я сначала не подумаю, прежде чем влезть в какое-нибудь дерьмо? – Я очень расстроена. Я иду домой. Чад широко открывает глаза. – Я все понимаю. Сожалею. Надеюсь, что ты не держишь на меня зла. – Бывай.