Старший следователь натурально позеленел — ну, или свет от малахитовой настольной лампы таким образом лег на его лицо, когда он вскочил со своего места — и разочарованно воскликнул: — Как? Опять?! — Да. В смерти мужа я невиновна, — стоически произнесла Нина. И добавила сдержанным тоном: — Но то, что у меня есть… любовник, — не сразу сделала она признание, — это правда. И я готова рассказать вам… о всех своих злоключениях, через которые мне пришлось пройти в последние годы… — Ну, слушаю вас, — без энтузиазма промолвил Валдис Давидович и приготовился слушать. — Я была эвакуирована из Ленинграда, когда мне не было еще восемнадцати лет, и я только что окончила школу, — начала Печорская свою историю. — Отец мой воевал, мама умерла в самом начале войны, и я жила с бабушкой. Поселили нас в бараке в районе Суконной слободы недалеко от городского кожевенно-обувного комбината «Поляр». Туда я и устроилась работать в шерстомоечный цех — затаривала промытую и обезжиренную шерсть в мешки. Работали по двенадцать часов без выходных, а когда приходила с работы домой — просто заваливалась спать, иногда забыв поужинать. В сорок четвертом году умерла бабушка, и я осталась одна. После Победы на комбинате стали отдыхать в выходные и праздничные дни, и в один из таких дней, уже в сорок шестом году, в конце октября, я познакомилась с Печорским. Случилось это так: я, выходя из кинотеатра на улице Баумана, поскользнулась — были первые заморозки после осенних дождей — и, падая, едва не налетела на мужчину в возрасте, но еще отнюдь не старого. Он поддержал меня под локоть и не позволил упасть, что и послужило поводом для нашего знакомства. Звали мужчину Модестом Вениаминовичем Печорским. Очень старомодное имя, я долго не могла к нему привыкнуть… Мы немного с ним поговорили, а потом он предложил мне вместе с ним пообедать. В его предложении я не нашла ничего предосудительного — к тому же время было обеденное, мне сильно хотелось есть — и согласилась. Печорский был очень предупредителен и галантен, отвез меня в ресторанчик при гостинице, и там нам предоставили лучшие места. Как оказалось позже, владельцем ресторана был он сам. Также ему принадлежали два продуктовых магазина, так что в средствах он стеснен не был. Помню, мы заказали множество разных вкусностей, которые я даже забыла, как выглядят и какой у них вкус, а о некоторых и вовсе никогда не слышала. Например, филе с трюфелями и паровую стерлядь. А тюрбо отварное я вообще ела впервые в жизни. На десерт мы пили настоящий кофе из прожаренных зерен и кушали венское печенье… Гриндель пока что терпеливо слушал Печорскую и не перебивал. Однако столь пространное повествование обвиняемой в убийстве женщины начинало ему понемногу надоедать. Он ведь рассчитывал получить от Печорской признательные показания, а не слушать про обстоятельства ее знакомства с будущим мужем. Его не интересовали судьбы посторонних людей, к тому же все сказанное не имело никакого отношения к делу. — Потом мы стали с ним встречаться, — неторопливо продолжала свое повествование Нина Александровна. — Мы ходили в театры, обедали и ужинали в ресторане, говорили на различные темы — он мне казался интересным собеседником и знал, несомненно, больше меня — и как-то в одно прекрасное утро я проснулась в одной с ним постели. Все случилось как-то само собой, к тому же я очень хорошо к нему относилась. В этот же день он предложил мне выйти за него замуж и переехать к нему жить. И я согласилась… — Но вы же не любили его, — все же не удержался от замечания Валдис Давидович, думая явно о чем-то своем. — Тогда я полагала, что мой избранник — это именно он. А возраст… Он для меня ни тогда, ни сейчас не имел никакого значения. Теперь я думаю, тогда мне просто казалось, что Модест Вениаминович именно тот человек, с кем я хотела бы жить вместе… — Нина помолчала и продолжила: — Почти год мы прожили безмятежно, если не сказать счастливо. Модест гордился мной, покупал мне разные наряды, часто делал дорогие подарки, о чем я его никогда не просила. Мы ходили в гости к его друзьям и знакомым, чаще, чем мне бы хотелось, и он, как мне кажется, этим самым выставлял меня напоказ. Смотрите, мол, какая у меня молодая и хорошенькая жена. А потом вдруг все разом изменилось. Муж неожиданно охладел ко мне, перестал восхищаться мной, сделался скуп и груб, после чего мое существование рядом с ним из безоблачного превратилось в сущий ад. Мы стали часто ссориться, даже ругаться… — А не сами ли вы дали ему повод для такого отношения к себе? — пряча усмешку, поинтересовался Гриндель. — Все-таки вы молодая, красивая, вам хотелось большего внимания, обожания. — С моей стороны не было ничего такого, — с наигранной искренностью (так показалось старшему следователю) произнесла Нина. — Напротив, я всячески пыталась вернуть его расположение ко мне, но все мои попытки оказывались тщетными. Единственной отрадой для меня стали встречи с Анатолием… — Так, так, — промолвил Валдис Давидович, полагая, что столь пространный рассказ Нины подходит, наконец, к завершению. — …Я познакомилась с ним в сорок втором. Он был студентом первого курса Авиационного института моторостроительного факультета. В институт принимали тогда без экзаменов, лишь бы имелся аттестат о среднем образовании, и сразу отправляли на какие-либо работы: сельскохозяйственные, строительные, разгрузочные. Анатолий был направлен сначала на Дальнее Устье для разгрузки барж с лесом, а потом его определили разнорабочим на стройку — на территории кожевенно-обувного комбината возводился двухэтажный корпус шерстомойки. Там мы с ним случайно и познакомились. Когда я выходила из комбината через проходную, то застряла в турникете. Что-то с ним случилось, и он перестал вращаться. И я оказалась в таком положении, что невозможно было выйти из него и нельзя было вернуться. А Толя как раз прошел через турникет впереди меня. Он оглянулся и увидел, как я пытаюсь выбраться, но у меня ничего не получается. Анатолий вернулся, взял меня за талию, поднял и перенес через поломанный турникет. Вот так мы познакомились… — Лицо Нины осветила счастливая улыбка, а Валдис Гриндель нахмурился: уж такого в откровениях молодой женщины он не ожидал. — Анатолий пытался ухаживать за мной, получалось это у него неуклюже — ведь ему тогда было только семнадцать лет, и я, похоже, была для него первой девушкой, с которой он хотел… построить отношения. Мне, девятнадцатилетней, он вообще казался еще совсем мальчиком, и особого внимания тогда я на него не обратила, хотя и не отгоняла от себя прочь. Через год он ушел на войну добровольцем. После окончания войны вернулся целым и невредимым — за прошедшие три года войны он получил лишь одно легкое ранение в ногу — и настоящим мужчиной. Встретились мы с ним в сорок шестом, когда я была уже замужем и не работала на комбинате, поскольку после замужества Печорский потребовал, чтобы я ушла с комбината, что я и сделала, став домохозяйкой. И на год наши пути с Анатолием разошлись… «Ну, конечно, зачем работать, когда муж коммерсант и ворочает немалыми деньгами», — язвительно подумал Валдис Давидович и усмехнулся, чего Нина, увлеченная своим рассказом, не заметила. Не обратила она внимания и на то, что угодила под влияние следователя, говорившего с нею доброжелательно, и рассказала о том, о чем следовало бы умолчать. — В конце ноября сорок седьмого года мы снова случайно повстречались и оба восприняли эту встречу, как ниспосланную самой судьбой, — продолжала свой рассказ Нина Печорская. — Я была глубоко несчастна из-за испортившихся отношений с мужем, разладившихся непонятно отчего. Анатолий же, как оказалось, так и не смог забыть меня. И так получилось, что мы стали встречаться… — Печорская неожиданно замолчала и в крайнем смущении опустила голову. Оно и понятно: замужней женщине, какие бы ни были у нее отношения с мужем, не положено иметь отношений с другими мужчинами. — Вот и славно, что вы раскрыли своего любовника, — произнес Гриндель и с легкой улыбкой всезнающего гуру посмотрел на Нину Александровну. — Теперь давайте перейдем к вашим показаниям относительно событий предновогоднего вечера тридцать первого декабря сорок седьмого года, то есть непосредственно к убийству, а точнее, к удушению бельевой веревкой гражданина Печорского Модеста Вениаминовича… Нина посмотрела на старшего следователя с изумлением. — Вы меня не поняли, — произнесла она наконец. — В то время, когда убивали моего мужа, я была с Анатолием… — Вы надеетесь таким признанием спасти себя от суда? — изрек старший следователь. — Намекаете, что у вас имеется алиби? Что ж, — Валдис Давидович внутренне усмехнулся, что никак не отразилось на его лице, — проверим и это ваше показание. Где проживает ваш любовник? Кстати, как его полные фамилия, имя, отчество? — Односторонка Гривки, дом четыре, — назвала Нина адрес, где проживал Анатолий. — А полное его имя Анатолий Игнатьевич Силин. — Прекрасно. — Валдис Давидович тут же выписал повестку на его имя и передал своему помощнику Астахову: — Чтобы завтра в девять утра этот Силин сидел у меня в кабинете. — Вручу! Никуда он не денется, — пообещал помощник. После этого старший следователь дал расписаться Печорской в протоколе допроса, и ее увели. Состоявшимся допросом Валдис Гриндель был доволен. Ведь Нина Печорская созналась в наличии любовника и назвала его имя. Вне всякого сомнения, что это она вместе с ним удушила собственного мужа бельевой веревкой. Для суда вполне хватало доказательств, чтобы вынести Печорской обвинительный приговор. Портила настроение только одна деталь, но существенная, что он так и не сумел добиться от девицы признательных показаний. А значит, что это еще не окончательная победа. Для настоящего триумфа еще предстоит поработать. И теперь с обнаружением любовника следует добиваться не одного, а двух признаний! Глава 11. Кража яблок и двух пирожков с картошкой Ни вечером (в день второго допроса Нины Печорской), ни рано поутру на следующий день Анатолий Игнатьевич Силин в доме по улице Односторонка Гривки, что расположена в Кировском районе города, обнаружен не был. — Так его, кажись, с Нового года не видать, и куда подевался — нам неведомо, — неизменно отвечали соседи с улицы, которых опрашивали служащие республиканской прокуратуры. — Верно, опять куда-нибудь отъехал. Слышь, у него работа такая суетная: время от времени куда-то отъезжать. — А где он работает-то? — попытались выяснить у соседей помощники старшего следователя. — А черт его знает, чем он там занимается! Он нам не докладывает, — таков был исчерпывающий ответ соседей. О том, что Анатолия Силина дома обнаружить не удалось и, в связи с этим, не получилось вручить ему повестку в прокуратуру и препроводить в кабинет Гринделя, сам Валдис Давидович узнал около десяти часов дня. — Сбежал! — воскликнул в сердцах старший следователь. — Проворонили, мать его. Ищи теперь его, свищи! Сомнений не оставалось: побег Анатолия Силина служил еще одним неоспоримым доказательством причастности к убийству предпринимателя Печорского его жены Нины Печорской, как, собственно, и ее любовника. Дело об удушении коммерсанта Печорского в собственной квартире по улице Грузинской становилось предельно ясным… — Надо узнать про этого Силина все, что возможно! — отдал приказание Валдис Давидович своему помощнику Астахову, раздумывая над тем, вызывать ли на новый допрос Нину Печорскую или покуда повременить. — И найти его как можно скорее! * * * — Информация об Анатолии Игнатьевиче Силине не столь обширна, сколь хотелось бы, — начал свой доклад Астахов Гринделю. — Собирали буквально по крупицам. Сам он из местных. Двадцать два года. Родителей у него не имеется: отца убили на фронте в самом начале войны — он служил офицером-пограничником, — а мать скончалась ровно через год. В это время Силин только поступил в Авиационный институт. На фронт Силин ушел добровольцем прямо со студенческой скамьи. Воевал сначала на Сталинградском фронте, а после его ликвидации в январе сорок третьего года — уже на Воронежском и Первом Украинском фронтах. Войну закончил в Праге в звании лейтенанта и находился там до середины июня сорок пятого, когда пришел приказ о демобилизации. Имеет следующие награды: медали «За боевые заслуги», «За оборону Сталинграда», «За взятие Праги», «За победу над Германией в Великой Отечественной войне» и орден Красной Звезды. Вернувшись домой, восстанавливаться Силин в институте не пожелал и устроился на Государственный завод пишущих машин. — На «Пишмаш»? — переспросил Гриндель. — Он самый, — подтвердил Астахов. — Работал сначала слесарем в инструментальном цеху, потом был замечен руководством и, поскольку имел полное среднее образование, был переведен на итээровскую должность и стал разъезжать в командировки, выбивая для цехов завода новое оборудование и технику. Комсомолец. Не женат. Характеристики с места работы исключительно положительные. В настоящее время находится в Ленинграде, куда был направлен второго января текущего года для получения и транспортировки в наш город по договору цехового оборудования для производства рычажных конструкций пишущих машин, — закончил Астахов рапорт. — И когда он должен вернуться? — нахмурившись, поинтересовался Гриндель. — Завтра, Валдис Давидович, — последовал немедленный ответ. — Это хорошо, — невесело отреагировал на сообщение Астахова старший следователь. — Узнать, каким поездом он прибывает. Мы его встретим как подобает. С почестями! Едва Анатолий Силин ступил на перрон, как его прямо на вокзале подхватили под «белы рученьки» четыре человека в штатском и препроводили в изолятор временного содержания. Обвинения ему пока предъявлено не было. «Пусть посидит пока, потомится от неизвестности, а где-нибудь вечерком следующего дня можно будет и допросить», — решил Гриндель. Расчет его строился на том, чтобы свести Нину и Анатолия вместе, то есть устроить им очную ставку и добиться признательных показаний от обоих. Но для начала стоит все же допросить этого Силина… На следующий день после приезда Анатолия Игнатьевича в город и его последующего заточения в ИВС, уже после обеда, за ним пришли. Вывели его из изолятора, после чего отвезли в некоем подобии автобуса с решетчатыми перегородками внутри, огораживающими пространство для заключенных и охраны, к зданию прокуратуры республики. Затем Силина под конвоем препроводили в один из кабинетов. Там его встретил человек лет сорока с небольшим. Был он среднего роста, коротко стриженный, с глубокими залысинами и острым взглядом темных глаз какого-то неопределенного цвета. Человек внимательно посмотрел на него и равнодушно представился: — Старший следователь прокуратуры Гриндель Валдис Давидович. Присаживайтесь. Анатолий присел на стул, стоявший перед столом следователя. — Вы, наверное, хотите спросить меня, за что вас арестовали? — мягко поинтересовался у Силина Валдис Давидович. — Не трудитесь, я сам вам все сейчас расскажу. Вы арестованы за соучастие в убийстве гражданина Печорского Модеста Вениаминовича, мужа вашей любовницы. Гражданка Печорская, также принимавшая участие в убийстве своего мужа, нами уже арестована и допрошена. Отрицать предъявленное вам обвинение, — внимательно посмотрел на Силина Гриндель, — бесполезно и глупо… — Печорского убили? — удивился Анатолий. — Когда? Удивление было вполне правдоподобным. Кого-нибудь другого на месте Гринделя смутила бы искренность вопросов Силина, но только не Валдиса Давидовича. Он был слеплен из иного теста, нежели подавляющее большинство людей. Такими фокусами его не проймешь и на мякине не проведешь. Старший следователь насмешливо глянул на Анатолия и ответил без малейшего намека на сомнение: — Да, Модеста Вениаминовича убили. И сделали это вы со своей любовницей. Случилось это, и вы прекрасно об этом осведомлены из первых уст, так сказать, — усмехнулся старший следователь, — тридцать первого декабря в районе семи часов вечера, когда Нина Печорская принимала вас у себя. Заметив некоторое замешательство в глазах Силина, Валдис Давидович продолжил с нажимом (следовало ковать железо, пока горячо!): — А вы думали, что мы не сможем определить, где убийство, а где самоповешение? Полагали, что нас можно одурачить, обведя вокруг пальца? Так вы просчитались, Анатолий Игнатьевич. Ваше преступление доказано! — Доказано? — вскинулся Анатолий. — Где доказано? Чем доказано? И как доказано? Ни я, ни Нина никого не убивали. Тридцать первого декабря прошлого года в районе семи вечера мы находились у меня дома. «И этот туда же», — усмехнувшись, подумал Валдис Давидович, уже сомневаясь, стоит ли проводить между ним и Печорской очную ставку, и не сыграет ли эта очная ставка с ним злую шутку. Парень оказался не прост. С ним еще предстоит поработать. Хочешь поединка? Тогда изволь! Самое время, чтобы привести Силину доказательства причастности его любовницы к убийству своего мужа. — Чем доказано, спрашиваете вы, — собираясь с мыслями, начал Гриндель, время от времени поглядывая на Анатолия Силина и приготовляясь нанести неотразимый удар. Вернее, несколько сильных ударов, после которых соперник обычно выкидывал белое полотенце и начинал с дрожью в голосе и заискивающим тоном давать признательные показания. Знакомо! Проходил не однажды. — Начну с того, что ваша любовница вся изолгалась. Все ее показания — сплошная ложь! Доказательства, — спросите вы, — повторился Валдис Давидович. — Ну, так я вам отвечу… Нина Александровна признала предсмертную записку своего мужа подлинной, в то время как, по заключению экспертов-почерковедов, эта записка — несомненно явная фальшивка. Равно как и подпись якобы Печорского под ней. Это первое доказательство ее неоспоримой вины… Нина Александровна попыталась сбежать, то есть скрыться от следствия и покинула свою квартиру ночью того же дня, когда был обнаружен труп Печорского. Это второе… Наряду милиции, что ее задержал, она отказалась представиться, а оперуполномоченному, который ее допрашивал, когда ее доставили в отделение милиции, она в очередной раз солгала, назвавшись именем и фамилией своей подруги. Это третье… И это еще не все, — повысил голос Валдис Давидович, видя, что Анатолий Силин попытается что-то возразить. Следовало нанести нокаутирующий удар. — Нина Александровна постаралась создать себе алиби опять-таки ложью, утверждая, что тридцать первого декабря минувшего года где-то примерно с часу дня и до половины одиннадцатого вечера она находилась у своей подруги. Той самой, чьим именем она назвалась при допросе в отделении милиции, — добавил Гриндель ироническим тоном. — Как оказалось, у подруги этой она пробыла всего-то до трех часов дня, а потом вернулась в свою квартиру, поскольку к ней в это время должны были подойти вы. Так что в семь часов вечера, когда был убит предприниматель Печорский, она и вы находились на месте преступления. Нина Александровна, конечно, пыталась создать себе новое алиби, сказав, что находилась у вас дома, когда происходило убийство ее мужа, но какая ей вера после всей той лжи, что она наговорила? — посмотрел Валдис Давидович прямо в светлые очи допрашиваемого. — Но мы и правда находились у меня дома, — спокойно возразил Силин. — Я вижу, у вас железное самообладание. Ваши слова кто-то может подтвердить? — быстро спросил следователь. — Нет. Я живу один, — после недолгой паузы последовал ответ. — А что, разве у вас соседей никаких нет? — пытаясь казаться беспристрастным, поинтересовался Валдис Давидович. — Кажется, нас никто не видел, — промолвил Анатолий Силин, пытаясь, вероятно, вспомнить: а вдруг кто-то из соседей видел их вместе. Но, увы… — Признаться, когда Нина… когда Нина Александровна приходила ко мне, она старалась избегать всяческих встреч с кем бы то ни было по известным теперь уже вам причинам. Она была замужем… И не встречаться с кем бы то ни было у нее получалось. Сомневаюсь, видел ли вообще ее кто-нибудь из моих соседей хотя бы раз… — Значит, алиби ни у нее, ни у вас не имеется, — заключил Гриндель и посмотрел на допрашиваемого. — Что и требовалось доказать, — удовлетворенно добавил он. Какое-то время Гриндель просто разглядывал Анатолия. Фронтовик, дошел до Праги, окончил военное училище, получил офицерское звание, был ранен, в настоящее время имеет хорошую работу. Вроде бы абсолютно положительный человек. Что же побудило его пойти на преступление, причем весьма тяжкое, такое как убийство? Как тут ни гадай, а получается одно: это она, Нина Печорская, подбила хорошего парня на убийство мужа, что прекрасно понятно даже самому несведущему. Среди женщин нередко встречаются коварные существа. А от таких, как Печорская, и вовсе нужно держаться подальше. — Теперь меня более всего занимает вот такой вопрос, — возобновил допрос старший следователь. — Это вы написали посмертную записку от лица мужа вашей любовницы? Эксперты сказали, что почерк, которым написана записка, мужской… — Валдис Давидович пристально посмотрел на Силина. Еще вчера в доме Анатолия Силина на улице Односторонка Гривки был произведен обыск. Ничего достойного внимания сотрудниками обнаружить не удалось, о чем и сообщил Гринделю его помощник Астахов. Известие не очень сильно расстроило Валдиса Давидовича. Глупо было бы ожидать, что Анатолий Игнатьевич раскидает у себя дома письма и документы, написанные рукой Печорского и похищенные из его квартиры, и копировальную бумагу, с помощью которой Силин, надо полагать, тренировался в подделывании почерка покойного ныне Модеста Печорского. Зато в присутствии понятых было изъято несколько образцов почерка самого Анатолия Силина, чтобы сравнить его почерк с тем, которым была написана пресловутая предсмертная записка. Может, найдутся новые доказательства — скажем, одинаковые темпы написания слов, нажимы и топографические особенности и иные соотношения элементов письма, — что эту записку написал именно Силин. Негромко постучавшись, в комнату вошел помощник Гринделя Астахов. В руках он держал два листочка.