– Яванский, – сказал он. Ульф кивнул. – Я лично не в силах определить разницу, но, думаю, она есть. Колумбийский. Яванский. Западноафриканский. Полагаю, есть люди, которые их различают. – Погодите, – сказал Торн. – Я сейчас вам найду, на что поставить чашку. – Опустив собственную чашку на «Возвращаясь к «Лолите», он принялся копаться в ящике стола. – Вот, – он положил подставку на стойку перед Ульфом. Ульф поставил чашку. Кофе был слишком горячим – люди вечно делали слишком горячий кофе; буквально все, кроме госпожи Хёгфорс, которая подавала кофе совершенно холодным. – Ну так вот, – сказал Торн. – Нильс. Что вы хотите знать? Ульф спросил, когда они с Нильсом познакомились. – Бог его знает, – ответил Торн. – Мы, знаете ли, ровесники. Родились в один и тот же год, на самом деле даже в один и тот же месяц. У него день рождения на десять дней раньше, чем у меня. Вот как-то так. Вместе учились в школе, и не один год, а потом его родители взяли и переехали в Гётеборг. Ему тогда было лет шестнадцать – папа его занимался перевозками. И мы с тех пор не виделись, а встретились снова, когда обоим было уже за двадцать. – А вы очень дружили в детстве? – спросил Ульф. – О, да. Мы… Как там сейчас говорят? Чилили вместе. Ульф кивнул. – В этом возрасте если уж дружишь с кем-то, – то неразлейвода. Дружба значит очень много, верно? Торн задумался. – Неразлейвода, да, но… Короче, ссоры тоже бывают довольно напряженными. Наверное, это закономерно – при такой тесной дружбе. Переживаешь все очень остро. Да, подумал Ульф, вспомнив первое в своей жизни предательство: он тогда обнаружил, что его не пригласили на вечеринку к его лучшему другу. Ему тогда было пятнадцать, и его друг – Каспер Берггрен – по необъяснимым причинам не позвал его к себе на день рождения. Ульф ничего не понимал; он был глубоко задет. И только уже потом он узнал, что причиной послужил интерес Каспера к Элисе Чельссон, девушке, которая по секрету призналась подруге, что ей нравится Ульф. Весть об этом быстро разнеслась в построенном на слухах мире тинейджеров, и Каспер осознал, что если он хочет как-то сблизиться с Элисой, то Ульфа необходимо убрать со сцены. Именно поэтому Каспер отправил приглашение Элисе и проигнорировал Ульфа. Каспер, конечно, и не догадывался, что единственная причина, по которой Элиса приняла его приглашение, – это надежда на встречу с Ульфом, потому что всем было известно, что они с Каспером – неразлучные друзья. В результате с вечеринки она ушла почти сразу же: Касперовы достижения были ей неинтересны. Ульф после этого перестал общаться с Каспером; так и кончилась их дружба, по крайней мере, до тех пор, пока им не исполнилось по восемнадцать лет, а с отцом Каспера произошло несчастье. Харальд Берггрен был инженером-электриком; в приступе рассеянности он приставил свою металлическую стремянку к проводу, находившемуся под напряжением – с предсказуемым результатом. Ульф – единственный из друзей – из сочувствия к Касперу написал ему записку. «Дорогой Касп, – говорилось в записке, – мне ужасно жаль, что с твоим папой такое произошло. Жаль, что так получилось. Твой друг Ульф». Этого было достаточно, чтобы они вновь стали друзьями. Камень преткновения исчез, потому что Элиса Чельссон – которая все еще питала к Ульфу теплые, но исключительно дружеские чувства – вдруг сделала открытие, что она на самом деле предпочитает девушек. «Ничего личного, – сказала она как-то Касперу, – просто парни, ну, они гораздо скучнее девчонок. Я не о тебе говорю – ну, на самом деле, вообще-то, о тебе, – но ты понимаешь, что я имею в виду». Поток этих мыслей настолько увлек Ульфа, что следующей реплики Торна он не услышал. – Простите, – сказал он. – Я тут задумался над тем, что вы сказали о напряженных отношениях между подростками. – Я сказал: «Мы снова подружились, когда нам было уже за двадцать». Снова начали общаться. – Понятно. А потом? Торн задумчиво уставился в окно, мимо книги, которую должен прочесть всякий, у кого есть электричество. – Потом? Мы видимся время от времени. Он сюда заходит. – За книгами? – спросил Ульф. Торн замялся. Это была маленькая, очень короткая заминка, но Ульф заметил. – Да, бывает. Ульф отпил глоток кофе. – А что за книги он читает? Торн отвел глаза от окна и посмотрел на Ульфа с несколько озадаченным видом. – Правильно ли это – рассказывать о предпочтениях своего клиента? Не уверен, как тут следует поступать с точки зрения этики. – Не вижу в этом никакого вреда, – ответил Ульф. – Книги ему нужны для его исследований, сказал Торн. – Он пишет про… Ну, вы знаете, о чем он вообще пишет – все это знают. Мужчины, совершающие Поступки с большой буквы. – Но я так понял, что он делал все то, о чем пишет, – ответил Ульф. – Что он слонялся по всяким злачным местам, затевал драки, ловил рыбу на Карибах и всякое такое. Торна это позабавило. – Да, он и в самом деле всем этим занимается. Не знаю, читали вы тот его роман, где главный герой – охотник на акул из Антигуа? Помните? – Он там еще пьет? – переспросил Ульф. – Ловит акул и пьет? – Да-да, этот. Ну так вот, Нильс поехал туда и жил у этого парня – охотника на акул – в его в хижине. И вот они ловили акул, пили ром – весь набор, короче. Исследование он провел очень тщательно. Но… Ульф ждал. – …но он и вправду так живет, понимаете? Он это все делает потому, что ему это нравится. Вот такой он человек. Ульф снова потянулся за чашкой. – Я недавно читал одно его интервью. Автор статьи называл его Эрнестом Хемингуэем и Норманом Мейлером в одном флаконе. Торн улыбнулся во весь рот. – Я тоже это читал. – И вы согласны? – Да, по большей части. Он и вправду занимается всякими такими вещами. Но есть и одна большая разница. Нильс – добрый. Он самый добрый человек из всех, кого я знаю. Ульф был крайне озадачен. – Ну, это уж… – Нет, правда, я не шучу. Нильс – очень добрый и отзывчивый. Да он и мухи не обидит. На самом деле… – тут Торн подался вперед, как бы посвящая Ульфа в какую-то тайну, – на самом деле Нильс – вегетарианец. Ну, что вы об этом думаете? Ульф ответил не сразу. В вегетарианстве как таковом не было ничего особенного, да это было и неважно. Просто есть люди, про которых никак не подумаешь, что они – вегетарианцы. Охотники, например, – в частности охотники на акул: кто из них на самом деле – вегетарианцы? – Я бы никогда не догадался, зная его репутацию. – Именно! Но он правда не ест мяса. Я специально добывал ему книги по вегетарианской кухне. Он очень изобретательный повар. – Мне довольно сложно себе это представить. – У меня были те же проблемы, – отозвался Торн. – Я тоже не мог себе этого представить, пока он не пригласил меня как-то раз с ним поужинать. Это было лет десять назад или около того. Он тогда только что сошелся со своей новой девушкой, Эббой. Она куда-то уехала, и вот Нильсу пришлось самому готовить себе ужин. Поколдовал немного на кухне, и результат был просто превосходный. Кускус со всякими приправами. Кажется, какое-то ливанское блюдо. Ульф попытался представить себе Нильса Седерстрёма в фартуке, орудующего на кухне. Колдующего над кускусом. А потом он задумался: что же за отношения были у Торна и Нильса? Может, это было нечто большее, чем дружба? Если так, то здесь открывались определенные перспективы для шантажа. Нравы изменились, к счастью – но все еще попадались люди, которые не афишировали свою сексуальную ориентацию и могли даже решить держать ее в тайне. Романист с репутацией мачо мог быть как раз таким человеком. Хемингуэй не был бы Хемингуэем – по крайней мере, в глазах своих читателей – будь его частная жизнь менее гетеросексуальной. Чем больше Ульф раздумывал над этим вариантом, тем правдоподобнее он ему казался. Он взглянул на Торна. – Вы не против, если я вас кое о чем спрошу? Торн развел руками. – Давайте! – Вам не кажется, что Нильс может быть геем? Торн выпучил глаза. – Нильс? Геем? Вы это что, серьезно? Ульф почувствовал, что ему необходимо пояснить свой вопрос. – Просто бывает, что внешний мачизм скрывает нечто совершенно другое – чувствительную натуру, например, – он немного помолчал, заметив, что Торна этот разговор ужасно забавляет. – Но, может статься, и нет. Может, не в этом случае. – Да уж, может, и не в этом, – отозвался Торн. – И даже совершенно точно. – Ясно, – сказал Ульф. – Понятно. – У Нильса просто отсутствуют эти наклонности, – сказал Торн. – Не то чтобы он был против разных наклонностей, совсем нет, у него очень широкие взгляды. Просто он очень ценит женщин. Ульф заметил, что Торн слегка замялся перед словом «женщин». Будто, подумал он, Торн хотел использовать немного другое слово, но передумал. Ульф снова покосился на книгу, на которой стояла чашка Торна: «Возвращаясь к «Лолите». Понятное дело, через руки продавца в книжной лавке проходило немало изданий, и не стоило придавать слишком много значения книгам, валявшимся у него на столе. Но тут Ульфа внезапно осенило, и кое-что стало для него понятным. Книга на столе у Торна принадлежала лично ему, потому что он поставил на нее кофе: ни один книготорговец не станет делать это с книгой, которую собирается продавать. Украшенную кофейным пятном книгу продать будет нелегко – по крайней мере, как новую. Это значит, что Торну нравилось читать про Лолиту, что, в свою очередь, могло означать – отдаленная пока возможность, – что Нильс мог разделять с приятелем пристрастие к совсем молоденьким девушкам. Ульф принялся пристально разглядывать Торна, и тот, заметив это, слегка заерзал на своем стуле. Ульф это отметил и понял, что основания для подозрений у него есть. И он принял решение. Он попробует надавить на Торна – легкого намека тут будет вполне достаточно. Намеки зачастую – лучший способ заставить виновного разговориться, потому что они дают простор воображению. – А у вас с Нильсом есть… – Ульф сделал паузу, – общие интересы? – Интересы? – переспросил Торн. Сработало, подумал Ульф. Что-то в манере Торна подсказывало, что он очень и очень настороже.