– Тогда почему вы недовольны? Блумквист принялся крутить в пальцах чайную ложку. – Почему вообще человек бывает несчастлив? Я часто задаю себе этот вопрос и… – он замолчал. Ложка, с которой он возился, была немного погнута, и теперь он пытался ее выпрямить. – Ури Геллер, – произнес Ульф. – Помните его? Блумквист улыбнулся. – Тот человек, который гнул ложки… – Усилием воли. Он концентрировался, направлял силу мысли на ложку… По крайней мере, так он утверждал. Блумквист, небрежно отмахнувшись, положил ложку на стол. – Никогда не трачу времени на подобные пустяки. Люди вечно выдают желаемое за действительное, верно? Так хочется найти подтверждение паранормальным явлениям, но пока никому не удалось, правда ведь? Все это только ловкость рук, и ничего больше. Ульф почувствовал, что пора вернуть разговор в прежнее русло – ему явно не стоило менять тему. – Итак, – сказал он, – вам никогда не удавалось понять, почему люди бывают несчастны. Стало ли вам яснее, почему несчастны именно вы? У вас не получается понять причину? Или вы просто ничего не можете с этим поделать? Блумквист помотал головой. – Нет-нет, причина тут совершенно очевидна. По крайней мере, для меня. Ульф ждал. С Блумквистом всегда так, напомнил он себе. Разговор внезапно сворачивает в совершенно неожиданное русло, а потом так же внезапно возвращается к прежней теме. И когда это происходит, многое становится гораздо яснее. Блумквиста легко было недооценить. Блумквист подался вперед. – Люди очень часто бывают недовольны жизнью из-за плохого питания, – сказал он, доверительно понизив голос. – Чего только они не едят, Варг. С этим трудно было не согласиться. – Уверен, так оно и есть, – ответил Ульф. – Слишком много углеводов, – продолжал Блумквист. – Слишком, слишком много. Ульф покосился на соседние столики. – Да, – прошептал Блумквист. – Именно. Только посмотрите на них. Посмотрите вон на ту женщину. Посмотрите на ее талию – если, конечно, сможете ее найти. Талии-то нет. Это все углеводы виноваты. Это все слойки по-датски, которые она глотает одну за другой. – Датчане ни в чем не виноваты, – запротестовал Ульф. – Я и не говорю, что виноваты, – озадаченно ответил Блумквист. – У них те же проблемы с углеводами, что и у нас. Я только говорю, что люди потребляют слишком много крахмала – и слишком, слишком много сахара, – тут он перевел дух, метнув еще один взгляд в сторону возмутившей его дамы. – Сахар – белый яд, Варг. Это то, что нас убивает. – Убивает? – Да. Но в данном случае я говорю о недовольстве жизнью. Сахар вызывает перепады настроения. Это заставило Ульфа задуматься. По его наблюдениям, сладкоежки бывали обыкновенно вполне довольны, предаваясь своей фатальной страсти. Может, их привычки и влияли на их фигуру – и на счет у стоматолога, но делало ли это их несчастными? Он в этом сомневался. Ульф сообщил о своих сомнениях Блумквисту, и тот немедленно их отмел. – Сладости вызывают перепады настроения, – повторил он. – А перепады настроения тесно связаны с недовольством жизнью. На этот счет есть много исследований. Могу скинуть вам ссылки, если хотите. Все эти статьи можно найти онлайн. Ульф взглянул на своего собеседника. Блумквист был неплохо сложен, и ожирение ему явно не грозило. Неужели он ест слишком много сахара? Может, в этом причина его недовольства? Ульф решил спросить напрямик. – Вы любите сахар, Блумквист? Поэтому вы недовольны? – О нет, – без колебаний ответил Блумквист. – Причина не в этом. То есть сахар делает множество людей несчастными, но это не мой случай. Я несчастлив потому, что мне скучно, – тут он посмотрел Ульфу прямо в глаза. – Мне очень скучно, Варг. Ужасно скучно. – На работе? – уточнил Ульф. – Рутина заела? – такое часто случается, подумал он. Если вы изо дня в день занимаетесь одним и тем же – как очень и очень многие – тут немудрено заскучать. Но тут он вряд ли мог что-то поделать. Да и кто бы мог? Скука – неотъемлемая часть современной жизни, и это положение вещей будет только усугубляться, когда революция искусственного интеллекта развернется в полную силу. – Это все остальные, – сокрушался Блумквист. – Когда я спрашиваю у них, чем мне заняться, они мне отвечают, что обо всем уже позаботились. Никогда не позволяют мне участвовать в расследовании. У меня на настоящий момент нет ни одного дела – вообще ничего. И так уже несколько недель – нет, месяцев. Ничего. Ульф опустил взгляд. Это все моя вина, подумал он. С технической точки зрения начальником отдела был он – хотя работали они на коллегиальном основании. И решение о том, что Блумквист должен будет работать отдельно от всех остальных – хотя они могли бы, наверное, втиснуть в их кабинет еще один стол – за это решение он тоже нес частичную ответственность. И раз уж он это сделал, раз он сослал Блумквиста на… – Тут Ульфу пришлось признать, что он совершенно не помнит, на каком этаже работает Блумквист – на N-ный этаж, он должен был обеспечить Блумквиста заданиями. Но он, Ульф, этого не сделал, и теперь бедняга Блумквист, честный, исполнительный полицейский – при всех своих недостатках – заставил его взглянуть в лицо собственным неудачам. – Мне ужасно жаль, Блумквист, – начал он. – Мне нужно было делать для вас больше. В будущем… – Но дело совсем не в вас, Варг, – прервал его Блумквист. – Дело в остальных. Кажется, им нравится ставить мне палки в колеса. В отделе кадров есть один человек, так вот он постоянно переставляет мой стол на новое место. Прихожу на работу и обнаруживаю, что работаю теперь не на втором этаже, а на третьем. Мой стол – мой рабочий стол со всем, что на нем, – взяли и передвинули, ничего мне об этом не сообщив. На месте стола я нахожу записку: «Этот стол был переставлен согласно плану реструктуризации». И все. Ульф пришел в ужас. – Ох, Блумквист, мне страшно неловко, что так вышло. Этому просто нет оправданий. Это же настоящий харассмент. – Я не любитель жаловаться, – сказал Блумквист. – Совсем даже не любитель. Правда. – Конечно, нет, – заверил его Ульф. – Такое обращение расстроило бы кого угодно, – он сделал глоток кофе. – Я поговорю с отделом кадров. Поговорю с этим… Как его зовут? – Фредериксон. – Я с ним поговорю. Скажу ему, что это должно прекратиться. Блумквист облегченно вздохнул. – Это очень мне помогло бы, – сказал он. Ульф принял внезапное решение. – И у меня есть для вас дело. Я в настоящий момент веду исключительно деликатное расследование – и мне пригодится помощь. – Я готов помочь, – сказал Блумквист. – Когда я говорю «исключительно деликатное», это значит – исключительно деликатное. Необходимо соблюдать абсолютную конфиденциальность. Замешанные в деле лица – по крайней мере, одно из них – очень известны. Нам нужно соблюдать крайнюю осторожность, или история немедленно окажется во всех новостях. – Секс? – спросил Блумквист. – В деле замешан секс? – Возможно, – ответил Ульф. – Понимаете, речь идет о шантаже, а шантаж довольно часто бывает связан с сексом. Но на настоящий момент я в этом не уверен. Блумквист снова взял со стола ложку и совершил еще одну попытку вернуть ей прежнюю форму. – Имя Персонн-Седерстрём вам что-нибудь говорит? – спросил у него Ульф. Блумквист оставил в покое ложку, которая была далека от совершенства, как никогда, и переспросил: – Седерстрём? – Да. Такое вот громкое имя. – Седерстрём, – пробормотал себе под нос Блумквист, – Нильс Седерстрём, – а потом, внезапно просветлев, воскликнул: – Да, говорит! – Вы читали его книги? Блумквист потряс головой. – Нет. А он что, книги пишет? Интересно. Может, когда я его застукал, он материал собирал? Ульф выжидательно смотрел на Блумквиста. У него появилось ощущение, что он вот-вот узнает то, за чем все это время гонялся: причину шантажа. Блумквист, кажется, снова случайно наткнулся на разгадку. Что ж, не в первый раз. – Да, мне как-то случилось говорить с Нильсом Седерстрёмом. Прекрасно помню это дело. Знаете, одно из тех, когда вы, в общем, понимаете, что происходит, но доказательств у вас нет. Поэтому вы просто предупреждаете человека, надеясь, что это сработает. Ульф спросил, что там были за обстоятельства. – Я в то время дежурил на рынке, – сказал Блумквист. – Ну, знаете, что там обычно происходит. Мелкие кражи и все такое прочее. – А еще был этот Хампус, – добавил Ульф. – Помните его? Тот карлик, который ударил соперника ножом под коленку. Блумквист улыбнулся. – Помню. Вполне симпатичный парень. Но этот случай никакого отношения к нему не имел – и к мелким кражам тоже. Дело было более мутное. Шантаж – всегда мутное дело, подумал Ульф. Мутнее некуда. – Молодые парни, – просто сказал Блумквист. – Этот самый Нильс Седерстрём крутился возле совсем молодых ребят. Выискивал их на рынке. Разговаривал с ними – серьезно так, напряженно. Но никто из них не пожаловался, конечно. Все было вполне добровольно. – Что, несовершеннолетние? Блумквист покачал головой.