– Бьорну ужасно повезло, что он тебя встретил, – сказал он Китти. – И я очень за него рад, правда. Но… Тут он замялся. – У него есть кто-то еще? – спросила она, явно нервничая. – Нет, – ответил Ульф. – Ничего такого. Просто мне кажется, что Бьорн слишком увлечен политикой. Китти рассмеялась. – Ну, он такой не один. Люди только и говорят, что о политике. Мне это безразлично. – Тебе безразлична политика? Она нахмурилась. – Нет, я бы так не сказала. Скорее, так: я не напрягаюсь, если люди напрягаются. Понимаешь? Ульф решил оставить все, как есть. Он выразил свои сомнения, насколько Бьорн вообще подходит для брака, и вряд ли он мог сделать что-то еще. На самом деле он не был уверен, стоило ли вообще что-то говорить, – узнай Бьорн об этом разговоре, ему бы наверняка это не понравилось. Но, как потом оказалось, инстинкт его не подвел. Бьорн, похоже, не уделял Китти достаточно внимания. Кроме того, ему и в голову не приходило, что Китти находит подобную жизнь – быть замужем за лидером политической партии – изматывающей. Ульфу это было известно, потому что у них с Китти как-то зашел об этом разговор. – Все почему-то думают, – сказала она, – что раз я замужем за Бьорном, то тоже живу ради его партии. Они думают, я ею дышу, ем ее дела на завтрак, на обед и на ужин – как он. Но это не так. «Умеренные экстремисты» наводят на меня скуку – эти их бесконечные жалобы на то и на се. У этих людей что, своей жизни нет? Им больше заботиться не о чем? – А ты с ним об этом говорила? – спросил Ульф. Она кивнула, и у нее сделался печальный вид. – Много раз. Но мне кажется, он этого просто не понимает. Говорит, что постарается тратить больше времени на другие вещи, – как я понимаю, я тоже вхожу в число этих «других вещей». Но у него не получается. Она улыбнулась, что-то вспомнив. – Знаешь, какая у нас случилась история? К нам должен был прийти один журналист – он собирался написать большой биографический очерк, интервью чуть ли не с главным новостным агентством страны, а это значило, что статья потом окажется… – Повсюду, – закончил за нее Ульф. – Да. Во всех местных газетах, бог знает где. Все такое, – она немного помолчала. – В общем, человек из пресс-службы партии сказал Бьорну, что журналист этот хочет знать, чем он занимается в свободное время, вне политики. Началась жуткая паника, потому что, как тебе известно, вне политики у Бьорна жизни нет. Вообще никакой. Совсем. – И вот он сказал этому пресс-агенту, что, мол, это будет непросто, а пресс-агент ответил, что тогда Бьорну нужно завести себе хобби – прямо-таки немедленно, чтобы было о чем рассказать этому журналисту. Он еще рекомендовал наблюдение за птицами, потому что, как известно, именно это занятие вызывает общественное доверие, как никакое другое. Ульф улыбнулся. А еще филателия, подумал он. Его стоматолог, доктор Шёберг, с увлечением собирал марки, и Ульфа всегда это как-то успокаивало. Ему казалось, что это исключительно подходящее хобби для дантиста. – Народу нравятся люди, которые наблюдают за птицами, – продолжала Китти. – Потому что они производят безобидное впечатление. Да, похоже, именно так народ смотрит на вещи. По этому поводу существует множество исследований. Улыбка Ульфа стала еще шире. Китти часто употребляла эту фразу: «По этому поводу существует множество исследований», выражая свое мнение на самые разнообразные темы. Конкретных исследований она никогда не называла, но всегда отзывалась о них очень уважительным тоном, иногда снабжая цитаты географическими отсылками общего характера. Ее единомышленники-ученые могли обретаться, скажем, в Америке, или, если их открытие носило более экстравагантный характер, – в Калифорнии. Именно калифорнийские исследователи, по словам Китти, обнаружили, что более семидесяти процентов мужчин женились на женщинах, напоминавших им собственную мать. Ульф не был так уж в этом убежден. У него имелось впечатление, что множество исследований сходятся в том, что людям – и мужчинам, и женщинам – свойственно выбирать себе в спутники жизни тех, кто похож на них самих. Китти, серьезно над этим поразмыслив, вынесла вердикт, что в этом, может, что-то и есть. А Ульф, пока она говорила, не мог не отметить тот факт, что они с Бьорном и в самом деле очень похожи, особенно под определенным углом. А его собственная жена, которая бросила его ради любовника-гипнотизера? Была ли она похожа на него, Ульфа? Очень может быть, хотя ему все сложнее становилось представить себе ее внешность. Быть может, память о человеке со временем тускнеет, точно старая фотография на свету? Должно быть, по этому поводу тоже есть исследование: похоже, отдельные исследования существовали абсолютно по любому поводу, включая вопрос, какие именно предметы привлекают внимание исследователей. Ульф спросил, последовал ли Бьорн совету пресс-службы. – И что же, он занялся орнитологией? – Да, на день или два, – ответила Китти. – Вышел из дома на пару часов, прихватив с собой бинокль. Видел нескольких птиц. Каких именно, он так и не понял, потому что определитель он забыл дома. Ульф рассмеялся. Бьорн никогда особенно не интересовался природой, даже когда они были еще мальчишками, а к животным и вовсе был равнодушен. Мартин быстро это просек, когда Бьорн навещал Ульфа у него дома. Он наблюдал за братом хозяина с подозрением и время от времени глухо ворчал себе под нос. – Я не нравлюсь твоей собаке, – заметил Бьорн. – Может, он просто не одобряет твой политический курс, – ответил Ульф. – Очень смешно, – сказал на это Бьорн. Ульф, стоя у брата в гостиной, смотрел на Китти. Эта история с недолгим интересом Бьорна к орнитологии рисовала брата в не слишком-то выгодном свете. – Что ж, – сказал он. – Поглядим. Может, в будущем он найдет побольше времени для других вещей. Кто знает? Китти, глянув на часы, жестом пригласила Ульфа садиться. – Он говорил, что будет дома к семи, – сказала она. – Но пока он не позвонил. Иногда эти его встречи ужасно затягиваются… – Со встречами всегда так, – отозвался Ульф. – Да это и не так важно. Если он не вернется вовремя, я всегда могу зайти и повидать его в другой раз, – он немного помолчал. – Нельзя сказать, что у меня мало свободных вечеров. Ульф вовсе не стремился вызвать к себе жалость, но последнее замечание прозвучало именно так, и потому он поторопился добавить: – Я вовсе не жалуюсь. Мне нравится проводить вечера дома. Китти налила ему выпить. Ульф любил скотч, и поскольку Бьорн его вкусов не разделял, то в маленьком баре в углу комнаты всегда стояла почти непочатая бутылка виски. Ульф поднял бокал к губам и вдохнул приятный торфяной запах. – Островной, – произнес он. – Прелесть. Китти наморщила нос. – По мне, пахнет какими-то лекарствами, – сказала она. – Напоминает ту штуку, которой отец мазал мне ссадины и царапины, когда я была маленькой. Ульф покосился на фотографию в серебряной рамке, стоявшей на книжной полке. Это был портрет ее отца, доктора Антонио Ксавьер-Ортеса, автора нескольких томиков в бумажной обложке, стоявших позади фотографии. Это было собрание его трудов: несколько историй болезни, снабженных его комментариями, и двухтомник, посвященный подростковой психопатологии: «Подросток: взгляд изнутри». Китти показывала их ему с гордостью, обращаясь с книгами, точно сельский священник – с какой-нибудь реликвией, подаренной богатым прихожанином. Китти рассказывала ему историю жизни отца. Родился он в Колумбии, но учиться в университет его послали в Буэнос-Айрес, к дяде, который там обосновался. Здесь он попал под влияние психоаналитиков лакановской школы, отсюда ездил учиться в Париж и здесь сформировал те теории, которые позднее разработал в «Подростке». В Буэнос-Айресе он, однако, счастлив не был, несмотря на те профессиональные возможности, которые перед ним открывались. Он вернулся в Боготу, где встретил будущую мать Китти, светскую красотку с простыми вкусами. Вкусы эти оказались простыми, поскольку ограничивались деньгами и косметикой. Уже через пару месяцев он осознал, что этот брак был ошибкой, но к тому времени его супруга уже была беременна Китти, а он был человек принципиальный и бросить ее не мог. Когда его жена начала заводить интрижки, он не без облегчения закрыл на это глаза, а когда она решила оставить его ради шведского любовника-дипломата, он, наконец, вздохнул свободно. Китти он, конечно, обожал, и знал, что будет по ней скучать, но делать из нее «яблоко развода» ему не хотелось, и он не стал обращаться в суд, хотя ему и говорили, что дело он выиграет, потому что суд терпеть не мог, когда детей увозили за границу. – Я знала, что ты примешь правильное решение, – сказала ему жена. – Я всегда знала это, Антонио. Вот почему я вышла за тебя замуж – потому что знала, что ты всегда примешь правильное решение. Ульф стоял перед портретом покойного доктора Ксавьер-Ортеса, и тот улыбался ему с фотографии. Взгляд Ульфа, блуждая, переместился на «Подростка: взгляд изнутри», а потом – на ряд ярко-красных корешков с крупными буквами. Некоторое время он рассеянно их разглядывал, а потом до него внезапно дошло, что он смотрит на собрание сочинений Нильса Седерстрёма. Он потянулся за книгой и как раз доставал ее с полки, когда Китти обернулась. – Ты его читаешь? – спросила она. – Тебе нравится Седерстрём? Ульф бросил взгляд на название книги, которая была у него в руке: «Матадор». А под названием шел слоган: «Он пил и сражался – все, как в последний раз – и он полюбил не ту женщину». Ульф улыбнулся. – Вообще-то, это не мое. Китти покачала головой. – Не торопись, – сказала она. – Отзывы у него просто превосходные. И пишет он мастерски, знаешь ли. – О, это я знаю, – ответил Ульф. – Он же выиграл кучу премий. А еще его обожают в Америке – насколько я слышал. – Это потому, что они до сих пор страдают по Хемингуэю, – сказала Китти. – Говорят, он – духовный наследник Хемингуэя. Ульф открыл книгу наугад. «Боль пронзила ему бок, – прочел он. – Рог быка зацепил грудную клетку и…» Поморщившись, он поднял взгляд. – Я бы сказал, исключительно неуютное чтение. – Ну, а мне он нравится. Конечно, говорят, это мужская литература, но я знаю кучу женщин, которые его читают. – Тяга к первобытной брутальности? – улыбаясь, предположил Ульф. Китти рассмеялась. – Женщинам нравятся такие мужчины. Все говорят, что это не так, но это так. Дайте женщине выбор, о ком читать – о мужчинах, которые находятся в соприкосновении со своей внутренней женщиной, или о мужчинах, которые сражаются с быками, – и они выберут матадоров. Грустно, конечно, но что есть, то есть. – Ты это серьезно? – спроси Ульф. – Потому что если это так, то мужчины, которые убивают столько времени и сил, чтобы стать новыми людьми, тратят их совершенно зря. Одобрения, на которое они так надеются, им не получить. Он поставил книгу обратно на полку. – А мы с ним знакомы, – сказала Китти. Ульф резко обернулся. – С Седерстрёмом? – Да. С Нильсом. Уже не первый год. Бьорн дружит с ним бог знает уже, сколько времени. Они познакомились на рыболовном курорте, на севере, – Бьорна туда пригласил один состоятельный человек из партии. Они с Нильсом сразу поладили и начали общаться. Ульф внимательно ее слушал. – А его девушка? Вы часто с ней видитесь? Китти кивнула. – Да, вообще-то. Честно, она мне нравится. Ульф немного помолчал. – Я где-то читал, что он… ну, что он немного бабник. Что у него куча женщин. Было еще что-то про то, что у него трое детей от трех разных любовниц.