Китти расхохоталась. – Да это все чепуха. Полная чепуха, – она немного замялась. – Эбба – это его девушка – сказала мне как-то, что она сто процентов уверена, что он никогда даже и не взглянул на другую женщину. Она в этом явно не сомневалась. Ульф нахмурился. Если Нильс, вопреки всем этим статьям, никогда не смотрел на женщин, может, они просто не были ему интересны? Может, его интересы лежат в другой плоскости? – И еще кое-что, – продолжала Китти, – помнишь все эти разговоры о его алкоголизме? Ты ведь читал, верно? Обо всех этих дебошах в Гаване? Девочки, ром льется рекой? – Что-то такое мне попадалось, да. – Ну так вот, это тоже чепуха. Он практически не пьет – это я точно знаю. Эбба говорит, он любит сухой херес и эту желтую голландскую штуку – как она там называется? – ну, яичный напиток. – «Адвокат»? – Да, оно. Вот эту штуку он иногда пьет. Но никогда до того, чтобы напиться. Ульф не мог поверить своим ушам. – Надо же, кто бы мог подумать, – сказал он. – Это… как бы это сказать? Совсем не про мачо. – Да он никакой и не мачо, – ответила Китти. – Он, скорее, из «новых мужчин». Да и всегда им был. У Ульфа оставался еще один вопрос: – Как думаешь, может, он что-то скрывает? – Например? Ульф пожал плечами. – Ну, что-нибудь личное. Китти на секунду задумалась. – Вообще-то есть кое-что подозрительное, – сказала она наконец. – Время от времени они ездят на Каймановы острова. Прямо-таки каждый год. А зачем людям ездить на Каймановы острова? – Деньги, – ответил Ульф. – Именно. Нильс отхватил неплохой куш за права на экранизацию. Эбба как-то говорила, что он терпеть не может платить налоги. – А кому это нравится? – спросил Ульф. – О, есть люди, которые делают это весьма охотно. Знаешь, с таким фатализмом. Либо наоборот, раздувают из этого бог весть что, как они обожают платить за школы, больницы и тому подобное. – Но Нильс – не из этих? Китти помотала головой. – Уж точно нет. – До такой степени, что замутил схему уклонения от налогов? Китти улыбнулась во весь рот. – Если его в чем-то подозревать, – сказала она, – то только в этом. Она собиралась было что-то добавить, но тут у нее зазвонил телефон, и она принялась рыться в карманах, чтобы его найти. Китти ответила на вызов, и Ульф узнал голос Бьорна. Брат сказал, что застрял в Стокгольме. Он просит прощения. Не могла бы она передать Ульфу его извинения – а еще попросить его перенести ужин недели на две или три, когда Бьорн будет точно уверен, что успеет доехать до Мальмё? Ульф молча кивнул Китти в знак согласия; этот поворот событий нисколько его не удивил: Бьорн постоянно вел себя подобным образом, отменяя то одно, то другое, – с тех пор, как им исполнилось шесть или семь, или даже еще раньше. Главный принцип, которому следовал Бьорн, подумал Ульф, был достаточно понятен: если найдется что-то более интересное, отменяй то, что было назначено раньше, но всегда предлагай альтернативу. Это последнее было важно, потому что Бьорну не хотелось показаться грубым, по крайней мере, чтобы это не было совсем уж очевидно. Ульф знал, что бы их отец сказал по этому поводу. Он был человек старых правил и уверял, что знает по-латыни всего три слова: pacta sunt servanda. «Это значит «Держи свое слово», ребята», – говорил он им. Ульф его услышал, Бьорн – нет. Китти подала ужин – каре ягненка с молодой картошкой. Кофе после еды Ульф пить не стал. Кофеин помешал бы ему заснуть; кроме того, он устал. Он вернется к себе на квартиру, выведет Мартина на короткую прогулку вокруг квартала. Потом немного почитает, как и всегда перед сном, и заснет, не погасив лампу, с книгой, выпавшей из рук, и забыв, где он находится: он непременно вспомнит на следующее утро, когда Мартин примется скрестись в дверь его спальни, чтобы его разбудить. Глава девятая. Чеснок делает свое дело – Так кто же все-таки этот доктор Далман? Ульф знал, что именно он должен ответить Блумквисту на этот вопрос. Знал, что должен объяснить: Джо Далман – не просто анестезиолог, он еще и супруг их общей коллеги Анны Бенгсдоттер, и что сейчас они, сидя в серебристо-сером «Саабе» напротив входа в университетский госпиталь Сконе, ждали его, чтобы, по возможности, за ним проследить. Еще надо было бы объяснить, что причина его интереса к доктору Далману не имеет ничего общего с уголовными расследованиями; что ему просто-напросто нужно выяснить, изменяет доктор своей жене или нет. Другими словами, это было непростительное разбазаривание полицейских ресурсов – на первый взгляд. Ульф все это, конечно, понимал, но с его точки зрения расследование было полностью оправдано, и совесть его была чиста. Во-первых, он занимался этим в свободное от работы время, специально явившись на службу двумя часами раньше обычного, чтобы иметь потом возможность уйти пораньше и занять позицию у входа в больницу. Что же до Блумквиста, то его рабочий день формально еще не закончился, но Ульф был убежден, что без его участия не обойтись – Блумквисту необходимо было чем-то заняться. Он сам пожаловался Ульфу, что его лишили возможности что-либо делать, и если Ульф ничего не предпримет, то Блумквист может совершенно пасть духом. И конечно, разочарованный и скучающий Блумквист – это не в интересах отдела и тем более общества; значит, его участие в этом неформальном – и даже совершенно неофициальном – расследовании оправдано с точки зрения поддержки морального духа сотрудников. Однако, рассудил Ульф, не стоит говорить Блумквисту об истинной цели расследования, а то он может решить, что его взяли помочь только из жалости. – Мне нужно узнать, куда он отправится после работы, – ответил Ульф. – Он может привести нас к другому человеку, который нам интересен. Блумквист принялся теребить манжеты рубашки. – То есть подозреваемый – не он? – Да, не он. – А кто-то другой, кого он знает? Вы это имеете в виду? – Может быть, – ответил Ульф. И подумал: это неправильно. Нельзя вот так вводить Блумквиста в заблуждение. Это просто нехорошо. Ульф повернулся к сидевшему рядом Блумквисту и сказал: – Вообще-то, Блумквист, мне надо было раньше вам сказать. История тут немного другая, но мне нужно ваше слово – ваше честное слово, – что вы никому не станете об этом рассказывать. Могу я на вас положиться? У Блумквиста сделался озабоченный вид. – Конечно. Конечно, я даю вам слово. – Это важно, – проговорил Ульф. – Важно, потому что дело касается коллеги. Блумквист издал довольно странный звук, втянув воздух между передними зубами. – Коррупция? – Нет, – поспешно ответил Ульф. – Ничего подобного. – Он опустил взгляд на руки. – Этот Далман женат на Анне – на нашей с вами коллеге Анне. Блумквист ничего не сказал. Потом вдруг разулыбался. – Знакомая история, правда? Никто никому не изменяет, кроме всех. Абсолютно всех. Ульфу показалось, что это некоторое преувеличение. Он собирался уже поспорить с Блумквистом, сказав: «Et tu, Brute? [20] Не хотите мне об этом рассказать?» Но Блумквист его опередил. – Кроме меня, конечно. – Конечно, – отозвался Ульф. Блумквист задумался. Потом сказал: – Надо признать, вряд ли бы я с этим справился. Я плохо умею обманывать. – Изменять можно и без обмана, – отозвался Ульф. – Существуют же открытые отношения, как я слышал. Люди дают друг другу свободу. Блумквист вздохнул. – У меня они закрытые. – Но, кажется, вы с женой довольно счастливы? Блумквист кивнул. – Да, у нас, в общем, счастливый брак, – тут он взглянул на Ульфа. – Мне очень жаль, что у вас все так получилось, Варг. Ульф поблагодарил его. – Вот было бы хорошо, если… Ульф кивнул. – Кто знает? Может, я еще встречу кого-нибудь. Я бы не возражал.