– Вот и мне тоже, – ответил ветеринар. – Потому что какая тут альтернатива? Нигилизм? Отчаяние? – Вот именно, – отозвался Ульф. Тут доктор Хоканссон припомнил кое-что еще. Он протянул Ульфу еще один пузырек и сказал: – Думаю, Мартину нужно дать и это тоже – просто на всякий случай. Ульф покосился на этикетку. – От глистов, – уточнил доктор Хоканссон. – Да-да, конечно. Не повредит. Мартин поднял на ветеринара исполненный упрека взгляд. Интересно, думают ли собаки о тщете всего сущего? – спросил себя Ульф. Задумываются ли они о том, стоит ли жить на свете? Для собаки, конечно, очевиден положительный ответ – об альтернативе они даже не догадываются. Если ты – собака, ты просто живешь, и все, потому что это то, что делают собаки. И волки тоже. Они просто живут – далеко, в своих северных лесах; они продолжают вести свое волчье существование, не догадываясь о том, что многие поколения назад их предок совершил неправильный выбор, приняв решение остаться волком, в то время как его товарищи эволюционировали в собак. Их-то решение, напротив, было верным, – размышлял Ульф. Оно, это решение, обеспечило новой ветви семейства пожизненный бесплатный стол и теплое местечко для отдыха. Это был великий договор – общественный договор между человеком и зверем; договор, на который волки могли смотреть исключительно с завистью. Глава одиннадцатая. Повсюду Ångest Визит к ветеринару имел место в пятницу вечером. После этого, в выходные, Ульф не делал практически ничего. Он только что получил свежий номер журнала, на который он был подписан – «Северное искусство: ежеквартальное обозрение», и посвятил ему утренние субботние часы. За этим занятием он неторопливо позавтракал, а потом продолжил чтение за чашечкой кофе в кофейне неподалеку от дома. Кофейня эта, носившая название «Кафе Пом», принадлежала католическому священнику-расстриге, Класу Франссону, с которым Ульф давно уже был в приятельских отношениях. Клас был человек худощавый, аскетического вида; в нем оставалось еще что-то от священника: он производил характерное впечатление человека немного не от мира сего, который, тем не менее, точно знает, что именно происходит. В свое время Клас сложил с себя сан из-за Леи, медсестры, с которой он познакомился в больнице, когда ему удаляли аппендикс. Лея тоже ушла с работы и теперь держала на окраине города маленький садик. Там она выращивала экологически чистые овощи для нескольких популярных в городе веганских ресторанов. Епископ Класу попался понимающий, и Клас покинул лоно церкви, оставшись с ней в прекрасных отношениях: теперь он был усердным прихожанином. По воскресеньям он ходил на мессу и иногда даже совершал паломничества в Рим и к другим католическим святыням. Лея, которая не была католичкой, посещала мессу из солидарности с мужем, где, сидя на задней скамье, потихоньку решала судоку. Клас тепло приветствовал Ульфа – в своей, конечно, манере: еле заметная улыбка, быстрый кивок. Заказывать Ульфу не пришлось – Клас прекрасно знал его вкусы, и уже через несколько минут перед Ульфом стоял его любимый субботний кофе: большой латте со сливками. – А где Мартин? – спросил Клас. Ульф объяснил, что Мартин сейчас с госпожой Хёгфорс на пилатесе – ей нравилось брать его с собой на занятия по субботам. «Чтобы его подбодрить, – сказала она как-то. – Физическая нагрузка идет ему на пользу». Клас бросил взгляд на журнал, который читал Ульф. – Видел этот журнал на прилавках, – сказал он. – Никогда, правда, не замечал, чтобы кто-то его покупал, но, я так понимаю, мне просто не везло. Художники, наверное, берут, и кто еще там искусством занимается. Ульф указал ему на заголовок статьи, которую он читал. Заголовок гласил: «ВРЕМЯ МУЖЧИН ПРОШЛО». На лице у Класа появилось мученическое выражение; «Ångest», – пробормотал он себе под нос. Лучше и не скажешь. Ångest – ангст – был повсюду. Говорят, каждый швед носит в себе это чувство. – Тяжелые времена, – ответил Ульф. – Весь этот ångest по любому поводу. Буквально у всех, кого я знаю, – тут ему внезапно пришло в голову, что исключения ему все-таки известны, и добавил: – Кроме, пожалуй, пары-тройки нонконформистов: свободные души. – Назови мне хоть одного нонконформиста, – сказал Клас с ноткой отчаяния в голосе. – Нильс Персонн-Седерстрём, – без колебаний ответил Ульф. Клас с удивлением посмотрел на него. – Это который писатель? Тот самый Седерстрём? – Да. Он живет здесь, у нас, в Мальмё. – Я знаю, – ответил Клас и бросил на Ульфа пытливый взгляд. – А ты его читал? Ульф кивнул. – Не все, конечно, но пару его крупных романов одолел – помнишь, те, которые так нашумели? Один был про охоту на слонов в Восточной Африке – этот я прочел. И еще один, про боксеров, которые сражаются без перчаток. – «Кровь на твоих кулаках»? – Да. Я ее прочел, – тут Ульф немного помолчал. Его удивило, что Клас, с его кроткой, пасторской манерой, так хорошо знает эти брутальные, очень маскулинные вещи. Конечно, людям свойственно восхищаться тем, что им недоступно – этого не учитывать нельзя. Поэты и ученые часто восхищаются спортсменами именно потому, что они – полная их противоположность. Ульф сказал: – Никогда бы не подумал, что тебе нравятся подобные книги, Клас. Клас улыбнулся. – О, я их обожаю. Я же знаю, что все это – только выдумки. Ульф подождал, не скажет ли он что-нибудь еще, но Клас, взяв тряпку, принялся протирать соседний столик. – Погоди-ка, Клас… Выдумки? Но разве не вся художественная литература – это выдумки? – Да, – ответил тот. – Выдумки, конечно. Но в некоторых романах выдумки больше, чем в других. И у Нильса Седерстрёма, по моему мнению, дело обстоит именно так. Ульф решил расспросить его до конца. – Но почему? Почему именно у него? – Да из-за вот этого его имиджа – круче только яйца, пьяница, бабник. Потому что он дает понять, что добивается своего во что бы то ни стало, любой ценой. Потому что строит из себя этакого плохого парня, а на самом деле он – самый добропорядочный швед, и страдает от ангста не меньше, чем все мы, а может, даже и больше, потому что писателям, как правило, достается двойная доза. Ульф рассмеялся. – Ты говоришь так, будто ты с ним лично знаком. Клас повернулся – до этого он стоял к Ульфу спиной – и сказал: – Так я и знаком. Он – мой двоюродный брат. Ульф на секунду потерял дар речи. – А-а, – только и смог выдавить он. – Да. – Так, значит, ты его хорошо знаешь. – Да, неплохо. И знаешь, Ульф, Нильс – очень хороший человек. Я бы даже сказал, достойный. В самом буквальном смысле: он полон достоинств. И достоинства эти он воплощает в жизнь. На самом деле. Ульф задумался. Он не был уверен, стоит ли задавать этот вопрос – и все же решился: – А есть у него что-то… какая-нибудь ахиллесова пята? Хоть какая-то слабость? Что-то же должно быть, подумал он. У каждого, подумал он, у каждого есть что-то подобное. Пускай даже, теперь он готов был это признать, пускай Нильс и был настолько хорошим человеком. – Нет, – не задумываясь, ответил Клас. – И я говорю это с абсолютной уверенностью. Понимаешь, Ульф, я ведь был когда-то священником, как тебе известно, а при этой профессии поневоле начинаешь разбираться в людях. У тебя развивается нечто вроде шестого чувства, потому что ты постоянно сталкиваешься с теми или иными чертами человеческой личности. И в какой-то момент тебе достаточно просто увидеть человека – и тебе все про него понятно. То же самое у судей. У них тоже появляется со временем эта способность. И я могу тебе сказать, что Нильс – на сто процентов хороший человек. Эта маска, которую он натягивает на себя на публике, полная чепуха. Это все его рекламщики придумали, чтобы книги лучше продавались. Всего-навсего. – Но если он – такое совершенство, то зачем ему идти у них на поводу? Клас отложил тряпку, которой вытирал со стола. – Я и сам часто об этом думал, – ответил он. – И даже как-то задал ему этот вопрос. Ответ меня удивил. – И каким же он был? – Ему деньги нужны. Ульф улыбнулся. – Так, значит, он все-таки простой смертный. Корыстолюбие ему не чуждо, как и любому из нас. Клас покачал головой. – Нет. Он отдает семьдесят пять процентов своих гонораров одной школе в Северной Индии. Тридцать два ребенка постоянно живут при школе и находятся на его иждивении. Они все из народа далит – самой низшей касты. И он им помогает. Еда. Учебники. Абсолютно все, – он немного помолчал. – Знаешь, здесь он тоже делает много хорошего. Этот фонд, который работает со скейтбордистами, – он его финансирует. Ульф поднял бровь. – Ты разве о них не слышал? – спросил Клас. – Они стараются увести подростков с улиц и ослабить их зависимость от скейтбординга. Исключительно бессмысленное увлечение. Отучает молодежь думать – у них в голове вообще ничего не остается. Так вот, этот фонд старается привлечь их в молодежные клубы – ну, и тому подобное. Занять их спортом. Футболом, кажется. И Нильс очень много для них делает. Ульф задумался. Это будет мне хорошим уроком, решил он. Как легко сделать поспешные выводы – а потом оказывается, что ты был совершенно не прав. Но потом ему пришел на ум тот разговор с Торном из книжной лавки. Если Нильс не интересовался молодыми людьми, то, может, ему были по вкусу девушки? Он снова взглянул на Класа. – Скажи, Клас, а где ты обычно покупаешь книги? Ну, хотя бы того же Седерстрёма? – А что? – недоуменно спросил Клас.