Ульф кивнул, но кивок вышел не слишком убедительным. – Расскажите дядюшке, – сказал Блумквист, усаживаясь напротив. Ульф поморщился. Ему уже приходилось слышать, как Блумквист употребляет это выражение, и ему оно не нравилось. Но сейчас было не время поднимать эту тему, так что он просто ответил: – Мой «Сааб» угнали. Блумквист пришел в ужас. – Этот старый красивый автомобиль? – Да. Этим утром я поехал прокатиться – ну, просто воздухом подышать… Он не собирался рассказывать Блумквисту о своем провалившемся плане, пускай даже это означало… ему даже мысленно не хотелось использовать слово «солгать», но сейчас он был на пределе и мог позволить себе небольшое послабление. – Куда вы об этом сообщили? – спросил Блумквист. Ульф молчал. – Вы ведь об этом сообщили? – продолжал Блумквист. Ульф помотал головой. – Какой в этом смысл? Вы не хуже меня знаете, что наши друзья из отдела угонов не успевают справляться с потоком дел. Никто не успевает, – он немного помолчал. – Хорошо нам с нашими деликатными расследованиями. У нас сколько угодно времени, чтобы ковыряться в наших мелочах. Но когда речь идет о бомбах, перестрелках и угонах – как они вообще умудряются хоть что-то делать? Блумквист – к некоторому удивлению Ульфа – спорить не стал. – Вы правы. Но должно же быть что-то, что мы можем сделать. – Мы можем с этим смириться, – сказал Ульф. Блумквист задумался. – А помните того парня, о котором вы мне рассказывали? Которого лютеранский пастор ударил? Ульф обреченно повесил голову. – Да, помню. – Как его звали? – Вилигот Даниор, – ответил Ульф. – Он принадлежит к… – Да, знаю, – прервал его Блумквист. – Но ведь это… как бы правильно сказать? – это его поле деятельности? В общем – вы говорили, он пришелся вам по душе? Ульф отпил глоток кофе. – Да, это так. Мне кажется, им непросто живется, этим людям. Горожане настроены против них. Обвиняют их во всем подряд. Блумквист замялся. – Не то чтобы они делали все подряд, – сказал он, – но некоторые из них – вы должны это признать – кое-что делают. Никаких стереотипов, вы понимаете. – Я понимаю, – сказал, покосившись на него, Ульф. – Позвоните ему, – предложил Блумквист. – Зачем? – Затем, что он может помочь. Он же, как я понимаю, занимается автомобильными кражами. Опять-таки никаких стереотипов с моей стороны. Или, может, он знает кого-нибудь. Ульф задумался. – Мне кажется, не стоит. Все-таки я занимался этим расследованием. Это все равно что просить его об ответном одолжении. – Это и будет одолжение, – согласился Блумквист. – Да что там, я и сам могу с ним поговорить. Нас с ним ничего не связывает. Позвоню ему и спрошу: «Мой друг – помните, который вам тогда помог? – лишился своего старого прекрасного «Сааба»; вам, случайно, ничего об этом не известно?» Ульф пожал плечами. – Ну, думаю, это можно. – Тогда так и поступим, – сказал Блумквист. – Можете дать мне его телефон? – Возьмите у Карла, – ответил Ульф. – В деле он есть. Блумквист заказал кофе себе и еще один – Ульфу. Пока они пили кофе, Блумквист сказал: – Помните то дело с собаками? Несмотря на скорбь по утраченному «Саабу», Ульф сумел улыбнуться. – Да, забавно вышло, правда? – Вы сказали, тот эстонец – ну, который экспортировал собак, похожих на волков, – вы сказали, он дрессирует собак для киносъемок. – Да. Так и есть. Он находит собак, похожих на волков, долго их тренирует, а потом продает кинокомпаниям, которым нужны для съемок волки. Вполне успешный бизнес. Хотя, как я понимаю, довольно нишевый. – Все по закону? – Конечно. Никто не обижен. Просто мой ветеринар – к которому я вожу Мартина – все не так понял. Он думал, что тот эстонец экспортирует собак, выдавая их за волков, а на самом деле все прекрасно знали, что это никакие не волки. Блумквист повертел в руках чашку. – У моей сестры есть собака, – начал он. – Прекрасный пес – очень послушный. Но ей кажется, что он мог бы стать актером. Ну, знаете, эти сериалы, где собаки спасают людей – всякое такое. Представляете, она даже написала сценарий про собаку, которая совершает подвиги. В главной роли она видит своего пса… – он умолк; Ульф продолжал молча смотреть на него. – Я дам вам его контакты, – сказал он, наконец. – Кто знает, может, из этого что и выйдет. Потом он посмотрел на часы. – Мне нужно поехать кое с кем поговорить, Блумквист. Мне бы хотелось, чтобы вы пошли со мной в качестве поддержки. Просто на всякий случай. – Сделаю тот звонок, и поедем, – сказал Блумквист. – Не хочется с этим затягивать. Ульф в ответ ничего не сказал. Иногда лучше промолчать, чем оставлять после себя след из слов – пускай и не написанных на бумаге и оттого менее компрометирующих – пущенных на ветер, растворяющихся в воздухе. – Оке Хольмберг, – сказал Ульф. – Это мой коллега, Блумквист. Он тоже состоит в отделе деликатных расследований. Оке спустился в приемную, чтобы с ними встретиться. В руке у него была папка-планшет, а мысли явно витали где-то еще. – Сейчас не очень удобное время, – сухо сказал он. – Речь сейчас не об этом, – ответил Ульф. – И, боюсь, нам абсолютно все равно, удобно вам или нет. Оке вздрогнул. Подобного ответа он явно не ожидал, и его выражение сразу изменилось. Он открыл рот, чтобы что-то сказать, но тут же его закрыл. – Вы знаете, зачем мы здесь, – сказал Ульф. Это была классическая реплика следователя, чующего под собой зыбкую почву. Во многих случаях это срабатывало, и люди начинали поспешно оправдываться, не сознавая, что у следователя против них ровно ничего нет. Ответ Оке показал, что прием сработал и в этом случае. – Здесь говорить мы не можем, – быстро зашептал он. – На первом этаже есть столовая. Можем пойти туда. Ульф согласился, и Оке повел их по коридору, а потом по лестнице вниз, в полуподвальный первый этаж. Откуда-то доносился стук печатного станка: вскоре должен был выйти свежий выпуск газеты. Пахло типографскими чернилами. – Здесь немного шумно, – проговорил Оке, – но, по крайней мере, мы сможем поговорить без помех. Они уселись за столик с дешевой пластиковой столешницей. – Я все могу объяснить, – сказал Оке. Ульф поднял бровь. Насколько же все становилось легче, когда преступник сознавался сам. – Прошу вас, – отозвался он. – Но должен вас предупредить, что Блумквист будет записывать все, что вы скажете. Вы, знаете ли, не обязаны ничего говорить. – Нет, я хочу, – ответил Оке. – Хорошо, – сказал Ульф. – Но, честно говоря, не очень понимаю, как можно объяснить шантаж. Оке удивленно уставился на него. – Шантаж?