Еще только на подъезде к заброшенному поселку Даниил испытал терпкое ощущение, похожее то ли на страх, то ли на возбуждение. Рожденное где-то в области живота, оно распространялось по всему телу. Впрочем, Даниил не разрешал себе думать ни о страхе, ни о возбуждении. Пусть перегорит внутри, говорил он себе. Чуть дай волю эмоциям — и все полетит к чертовой матери. Проверено. Но вот в поле зрения появилась белая «Нива», та самая, которую Трофимов видел в городе. Сержант подался чуть вперед, дабы разглядеть автомобиль подозреваемого. С заднего сиденья, на котором он находился, обзор был невесть какой. Рядом с ним сидела Киреева. Всю дорогу она молчала и лишь иногда кивала да морщилась, то ли от неприятного сырого запаха, который разносился по салону уазика, то ли от накатывавшей волнами головной боли. Когда машина подозреваемого была замечена у двухэтажного дома, она, не вынимая пистолет из кобуры, повернула флажок предохранителя. — Торопишься, дорогая, — с усмешкой сказал Евтушенко, обернувшись и глядя на нее с переднего пассажирского сиденья. — Ты пока на предохранитель поставь. А вообще, постреляем завтра в тире, а сегодня все делаем спокойно… — Я лучше так, товарищ майор, — не меняясь в лице, ответила Киреева. Даниилу тогда показалось, что она знает больше, чем кто бы то ни было. Знает, что случится дальше, оттого и напряжена вся, и молчалива. Да и Евтушенко этот… не глядя в ее сторону, не прислушиваясь, за ревом двигателя уазика, как узнал, что она с предохранителя ствол сняла? Одни экстрасенсы вокруг, черт бы их побрал! — Ты это, чуть ближе останови, у того столба, — посоветовал Евтушенко, указывая направление рукой. Даниил сбавил скорость, медленно подъехал к фонарному столбу. Рядом был расположен одноэтажный барак, от которого по деревянному настилу можно было пройти к торцу дома. Аккуратно так, без происшествий, и уж точно не бросаясь на амбразуру. Хрустнул рычаг ручного тормоза. Даниил не стал глушить двигатель. Кивнул остальным, после чего началось движение. Плавное, без выкрутасов в стиле заправских героев кинобоевиков. Первым пошел Евтушенко, за ним — Трофимов и Киреева. Даниил вышел из машины последним. Он прошел по деревянному настилу и обратил внимание на велосипедные следы, шедшие по грязи от настила к бараку. Хотел было пойти осмотреться, но Евтушенко махнул ему рукой, резко, так, что подойти нужно было сиюминутно. Тем временем Трофимов начал обходить дом с другой стороны. — Пойдем к входной двери, — сказал майор. — Киреева, останешься здесь. Смотри в оба. Сиганет из окна — лови его. Стреляй по необходимости. Киреева кивнула в своем прежнем стиле. Даниил улыбнулся ей, желая выглядеть просто хорошим парнем, но она встретила его безразличным взглядом. «Да и к черту, — подумал Даниил. — Сторожи угол, салага. Докажи, что ты чего-то стоишь…» Вместе с Евтушенко он направился к входу в дом. Достал из кобуры пистолет, снял с предохранителя. Металл рукояти был прохладным, приятным и каким-то даже успокаивающим. Холодная надежность, еще не нагретая крепкими объятиями и выстрелами. Еще нет. Поднявшись по деревянным ступеням на крыльцо и оказавшись у двери, Даниил и Евтушенко еще раз переглянулись. Майор грозно постучал в дверь. Отошел чуть в сторону. То же самое сделал и Даниил. Сделал очень своевременно, ведь раздался выстрел и полетели щепки, а в двери образовалась приличных размеров дыра. Такой же дырой мог наградить себя Даниил, не отойди он в сторону, замешкавшись на пару секунд. То, что случилось дальше, было похоже на видеоролик на перемотке. На самом деле, перестрелка заняла целых две минуты. Время, за которое в обыденной жизни мало что успеешь сделать. Впрочем, для смерти, равно как и для жизни, каждое мгновение может играть решающую роль. Когда над головой свистят пули, эта мысль кажется куда более явной. Снова прозвучал выстрел, и снова досталось двери. Даниил прижался спиной к стене и посмотрел на Евтушенко. Тот кивнул в сторону открытого окна, расположенного рядом с крыльцом, после чего перевел взгляд на возникшую рядом Кирееву. — Я же сказал тебе оставаться на месте! — прорычал Евтушенко. Киреева в ответ покачала головой. — С вами пойду. Там все чисто. Майор с негодованием махнул рукой, но смягчился, увидев страх в глазах девушки. Тем временем стрелок прокричал что-то на надрыве. Даниил, услышав его голос, прикинул, где тот может находиться. Он подтянулся и быстро влез в окно. Аккуратно слез на пол, чуть было не оставив часть куртки на оконной ручке. Поднявшись на ноги, медленно пошел к закрытой двери, за которой была слышна несвязная речь стрелка. Даниил знал, что, открыв дверь, мог запросто схлопотать пулю. Стрелок находился в коридоре, длинном, во весь дом длиной, у лестницы, ведшей на второй этаж. Хороший обзор со всех сторон. И не так-то просто подступиться. Пораздумав пару секунд, Даниил вернулся к окну и просигналил Евтушенко и Киреевой, чтобы те отвлекли стрелка. — Сдавайся, Кондрашов! — прокричал Евтушенко. — Ты слишком далеко зашел! Снова началась стрельба, крик, и Даниил воспользовался этим моментом. Он подскочил к двери и резко дернул ручку, после чего высунулся из-за угла и взял стрелка на мушку. Тот с безумным видом, с искаженным от страха лицом стрелял в сторону входной двери и орал. Он не успел заметить Даниила. Когда первая пуля прошила его плечо, он еще попытался выстрелить в ответ и даже выстрелил, но куда-то в сторону входной двери. С другого конца коридора подоспел Трофимов и довершил начатое двумя выстрелами — в грудь и в голову. Тело Кондрашова лежало на ступенях деревянной лестницы. Даниил подошел ближе и отодвинул ногой лежавший на полу пистолет Стечкина. Удостоверившись, что стрелок мертв, он кивнул Трофимову и посмотрел в сторону входной двери, но, к своему удивлению, никого там не увидел. — Катя ранена! — услышал он голос Евтушенко. Ждать машину скорой помощи было слишком долго, и Евтушенко принял решение самостоятельно отвезти раненую Кирееву в город. Он сам сел за руль милицейского уазика. Даниил и сержант Трофимов остались на месте происшествия. Оба понимали, что день будет долгим, муторным и бумажным на весь десяток, а то и два десятка страниц. Сидя на лестнице дома и медленно смакуя сигарету, Даниил попытался представить себе, что же заставило Кондрашова открыть огонь по милиционерам. Но тут его мысли перескочили сначала на следы велосипеда, а после — на мертвую дворнягу, оставшуюся в багажнике уазика. «Вот удивится Евтушенко, заглянув в багажник, — подумал Даниил, глядя перед собой на тундру, простиравшуюся на десятки километров. — Странный, сука, день. Интересно, если так прошла первая неделя жизни здесь, что же будет дальше?» Часть вторая «Это личное» 1 Из дневника Юры Мальцева 13.01.2007 Что было дальше? Экзаменационные билеты, вспотевшие ладони, томительное ожидание и, как результат, аттестат о неполном среднем образовании. Была торжественная церемония в актовом зале школы, вездесущий запах женских духов и слезы радости. Директор школы, Маргарита Львовна — приветливая женщина, но испорченная годами битвы за свой трон и оттого очень фальшивая — произносила речь, и весь зал слушал, а наш девятый «А» стоял ровным рядом, кое-где все же выбиваясь сутулой позой или чересчур широкой улыбкой. Это я уже на фотографиях разглядел. Было волнительно и как-то даже грустно. Впрочем, грусть отступила сразу же, как только мы вышли из стен школы. Покурили, спрятавшись от родителей, забились встретиться вечером. Саня, Дима и Жора Рябинин, почему-то в ту пору стриженный наголо. Мои школьные друзья. Забуду ли я их, когда уеду отсюда? Будет ли память греть меня в моменты душевного холода? На площадке игрались малолетки. Летний лагерь. С ними была женщина, которую в ту пору я еще не знал. Светлые волосы, голубые глаза и такая «усталая» красота. То была жена дяди Дани. Жена героя. Да, после случившейся перестрелки он стал известен в городе. Говорили: храбрый старлей; говорили, что у него большое будущее здесь. Я слышал, что вину за два убийства повесили на того психа, которого застрелили при задержании. Но мне не хотелось думать ни о храбром старлее, ни о расследовании, которое к тому времени уже вроде бы было прекращено. Все это теперь казалось мне далеким, неважным — о случившемся в заброшенном поселке думать было больно, буквально на физическом уровне больно. Теперь я знал, что такое страх, и рассказы про бравых юных сыщиков казались мне глупостью, далекой от правды. Да, теперь я чувствовал себя куда более взрослым, чем прежде. Есть такие моменты, когда жизнь резко делится на «до» и «после». Так вот, в этом самом «после» меня ждала поездка в летний лагерь в Подмосковье, любовное приключение и новые друзья из других городов. Меня ждали вечера у костра, трескучего такого, и обязательно с песнями под гитару; нелепые шалости, вроде пробежки в одних трусах под проливным дождем по всей территории лагеря; походы в соседний город за полторашкой пива, по-тихому, потому что запрещено покидать территорию лагеря без разрешения вожатых. Были экскурсии по Москве на весь день, обязательный поход в «макдак», потому что без этого ну никак нельзя. Были истории, рассказанные в курилке. Были драки и примирения. Была какая-то другая жизнь, короткая, но ярко выделяющаяся часть большой и долгой жизни, и эта самая жизнь продолжалась, и я радовался этому так, как никогда прежде. В лагерь я уехал в конце июня, а вернулся в середине августа. Сорок пять дней пролетели слишком быстро, и когда самолет коснулся полосы и начало трясти так, будто сразу в ад попали, я ощутил тоску по пролетевшему времени и по Маше — той девчонке из другого города, с которой мы до сих пор переписываемся по электронной почте. Конечно, теперь мои мысли целиком и полностью о Дине, но тогда… тогда я думал, что никого, кроме Маши, нет и не будет, а впереди ждут лишь тоскливые дни ожидания новой встречи. Мне хотелось повернуть время вспять, но все же мне хотелось и маму увидеть, и поесть жареной картошки, которая только у мамы получается такой вкусной, и полежать на кровати в своей комнате, стены которой увешаны постерами из журналов про компьютерные игры, вроде «Страны игр» и «Игромании». Был еще постер фильма «Американский ниндзя 2», доставшийся в наследство от отца. Фильм я никогда не смотрел, да и не собираюсь, а вот постер храню, ведь это то немногое, что досталось мне от отца. На следующий день после прибытия, выспавшись и чуть попривыкнув ко времени и к ускользающему полярному дню, я встретился с парнями. Саня ездил с родителями в отпуск и вернулся буквально на днях, загорелый и довольный; Дима вообще провел все лето в городе, потому остался бледным и недовольным, а вот Жора до сих пор был где-то на Урале со своими родными. Бледный и недовольный Дима быстро слился домой, потому что у него были вроде бы какие-то дела, но мы-то с Саней знали, что он просто хотел поглазеть на объемные груди Лары Крофт в новой игрушке, которую недавно завез в город наш общий знакомый с необычным прозвищем Леший. Оставшись вдвоем, мы с Воронцовым решили заглянуть на репетиционную точку, которую держит наш школьный учитель Федор Валерьевич. Запрыгнули на велосипеды, рванули вперед. Талантливый певец, манерный, с лысеющей головой и «уже не теми силами», да еще и в маленьком городе, где движение вперед сродни движению по кругу, — все равно что хищник, запертый в клетке. Иногда мне кажется, что Федор Валерьевич — самый несчастный человек в этом городе, но это, конечно же, не так. Любимая жена, сын-спортсмен, возрастом лет на пять старше меня, и хорошая работа — разве не это настоящее счастье для мужчины? А может, счастье только в реализации самого себя? Но в чем реализовываться? Гоняться за своими мечтами или давать вполне реальную жизнь своему ребенку? Сложные вопросы, какие-то взрослые и пропахшие грустью. Федор Валерьевич встретился нам в курилке Дома культуры. Там обычно можно повстречать и других деятелей искусства нашего города, среди которых: театральный режиссер Ян Милин, скверный характером и собственным творчеством; звукорежиссер Макс Белый — человек тихий и исполнительный; ребята из группы «Нулевой километр», молодые и разнузданные панки, играющие как каверы, так и собственные песни; актриса Ксения Лебедева, красивая женщина лет тридцати пяти, напоминающая мне почему-то о Петербурге и томной красоте унылых вечеров, — оттого, наверное, что она похожа на известную питерскую актрису, звезду телесериала про следствие и его тайны. Из вышеперечисленных в курилке вместе с Федором Валерьевичем были Ян Милин и панки, причем отдельно друг от друга. Режиссер о чем-то думал и посмеивался как умалишенный, смакуя при этом черную сигаретку, а панки как раз были серьезными и общались так, будто не носили ирокезы и кожанки, а ходили в костюмах и обсуждали прибыль своих предприятий. Федор Валерьевич поздоровался с нами, спросил, как дела и чего хотим. Конечно же, немного поиграть на гитарах и постучать по барабанам. — Ну хорошо, парни. Как раз «нулевые» закончили, так что точка в вашем распоряжении, — сказал Федор Валерьевич по-свойски. — Но там сейчас еще один мой давний знакомый. Познакомитесь заодно. Хороший мужик. Нас с Саней, конечно, смутил тот факт, что придется делить пространство и музыку вместе с каким-то там мужиком, пусть и хорошим. Впрочем, делать было откровенно нечего, так что, перекурив, мы пошли в комнатку, оббитую войлоком, размером метров в сорок квадратных, забитую старой аппаратурой. Хороший мужик сидел у окна с гитарой. Электроакустический Ibanez был подключен к теплому ламповому «маршалу». Музыка лилась медленно, негромко. Хороший мужик явно наслаждался моментом, и тревожить его было даже как-то неловко. Я не сразу узнал дядю Даню. Сидел он вполоборота, так, что лицо сложно было рассмотреть, да и видел-то я его всего пару раз. Он кивнул нам, расплылся хмельной улыбкой, продолжая при этом перебирать струны. Это точно было что-то из зарубежного, вроде даже Scorpions, но в какой-то особой манере исполнения, протяжной, но, если так можно сказать, вкусной. — Привет, напарник, — сказал дядя Даня, закончив играть. Сразу узнал меня. Мы пожали руки, после чего я замешкался и напрочь забыл, что еще минуту назад хотел поиграть на ярком рокерском «гибсоне», сделав звук пожирнее, и стал смотреть на Саню, а тот спокойно уселся за ударную установку, взял в руки палочки и начал разыгрываться. Удивительно, но именно за барабанами мой неуклюжий друг казался куда «более уклюжим», чем я сам и все вокруг. Дядя Даня предложил «поджемить» немного, но сказал, что сам давненько не играл и что будет конкретно лажать. Я на роль толкового музыканта претендовать не мог, потому что за плечами были лишь два года музыкальной школы, потом лень, потом появилось желание больше заниматься литературой, то есть опять же лентяйничать, но уже с оправданием. Поначалу импровизировать получалось не слишком хорошо — мелодия то и дело срывалась в какие-то диссонансные дебри, благо что Саня держал ритм ровно. Дядя Даня играл в основном аккордами, я же вспоминал гаммы и порой даже выдавал нечто похожее на сольную партию. Увлекшись игрой, я и не заметил, как входная дверь открылась и в комнату вошла молодая женщина в темно-серой водолазке и жгуче-синих джинсах. Зато ее сразу приметил дядя Даня. Он удивленно вскинул брови, взглядом своим не отрываясь от ее лица. Женщина улыбнулась, потупила взор, поправила выбившуюся прядь темно-каштановых волос. — Я была тут неподалеку, — будто бы оправдываясь, сказала она. — Федор Валерьевич сказал, что ты заходил в гости… Я, наверное, помешала вам. Думала, что ты один. Она посмотрела сначала на дядю Даню, а после и на нас с Саней. Было в ее улыбке нечто упоительное и еще что-то интригующее, манящее, и как будто бы даже знакомое. Такие улыбки бывают у актрис из фильмов про любовь, но я могу ошибаться на этот счет. — Да нет, Алина. Не мешаешь, конечно же, нет, — спохватился дядя Даня так, будто был не отважным милиционером, а застенчивым школьником, считай что моим ровесником. — Вообще, мы тут собираем вокально-инструментальный ансамбль «Инопланетяне». Будем играть в стиле космический рок с элементами эстрадной музыки 80-х. Будешь у нас вокалисткой? Алина посмеялась в ответ, покачала головой. — Ну, только если буду подвывать. Музыка затухала медленно, протяжно и оттого нисколько не обидно. В такие моменты понимаешь, что пришло время сделать перерыв. — Ладно, рокеры, — сказал дядя Даня, поставив гитару на стойку. — Приятно было поиграть, но мне пора идти. Напарник, — он обратился ко мне, — заходи в гости. А то мы с Пал Палычем там буксуем в одном деле.