Ольга забралась под теплое одеяло и сделала глоток теплого чая с лимоном. Было как-то зябко, неприятно, несмотря на то что градусник показывал все положенные двадцать три градуса комнатного тепла. Руки и ноги будто в лед окунули, а по позвоночнику то и дело пробегал неприятный холодок, причем упирался он в преграду на уровне шеи. Ольга с интервалом в несколько минут принималась массировать шею, но чувство, будто меж позвонков застрял камешек, не отпускало. Поначалу она подумала, что заболевает. Позавчера дул холодный северный ветер, а они с Даниилом как раз мотались за город, собирать грибы и ягоды. Боль в шее она связала с часами, проведенными враскорячку за сбором даров северной природы, и все тем же неприятным ветром, который почему-то появлялся только в крайне солнечную погоду, будто бы назло. Позже, измерив температуру, она пришла к выводу, что просто утомилась. Но что она сделала за весь день? Школьный лагерь сегодня был закрыт, потому и на работу выходить не нужно было. Ольга перестирала небольшую гору, буквально горочку, одежды, да и то всю работу взяла на себя стиральная машинка. Пока вещи высыхали, она приготовила макароны по-флотски, которые так любит Даниил. Фарш сделала сама: мясо перекрутила в ручной мясорубке, добавила соли, перца и немного чеснока. Не доверяла она виду выставленной на прилавок в магазине готовой массы и на этом поприще даже умудрилась повздорить с продавщицей. Что ей нужно, этой темноволосой заднице, хабалке с соответствующими повадками? Ну и нездешняя я, ладно, но оттого, что ли, не имею права разбираться в чертовом мясе? Приготовила ужин, погладила вещи. Пролежала пару часов перед телевизором, дочитала любимую книгу любимого писателя. Почему же у Фицджеральда все так чутко, так тревожно? Неужели так можно? Чтобы добиться такого эффекта, нужно очень кропотливо работать или просто от природы обладать невероятной чуткостью? Смогу ли я так когда-нибудь? Неужели болезнь возвращается? Ведь и тогда, в самом начале, был такой вот холодок, искрящиеся в глазах намеки, блики какие-то… Нет, это не болезнь! Она не должна возвращаться. Ольга никак не хотела принимать, что мужа нет дома с самого утра и что она совершенно не знает, где он и с кем он. Распереживалась, что прошлое, со всеми его ужасами, со всеми его страхами может ворваться в эту квартиру (свою, собственную, наконец-то отдельную), и в мысли, и в сердце вонзится тонкая игла, ледяная, и будет таять, но вместо воды будет кислота, и эта кислота будет пожирать тело изнутри. Клацает ключ в замочной скважине. Кружка громко опускается на столик, купленный у соседей за какую-то смешную сумму. Ольга поднимается с дивана, стягивая с себя в момент надоевшее одеяло, и направляется в коридор, где загорается свет и вспыхивает лицо Даниила, его загадочный взгляд, будто бы уставший, но скрывающий нечто важное. Чуткость души не столько помогает в жизни, сколько мешает. Ольга знала это не понаслышке, потому что никогда от нее не ускользало написанное меж строк, сказанное между слов. — Где ты был? — прямо спросила Ольга. — Да засиделся с Федором Валерьевичем. Помнишь, я рассказывал тебе о своем учителе? Ну вот. Завис в репетиционном зале, на гитаре побренчал. Даниил как-то сторонится Ольги, и она это чувствует. Она не замечает запах алкоголя, потому что и впрямь простыла на природе. Она провожает его взглядом, когда он уходит в ванную комнату, чтобы умыться. — Ужин готов, — говорит она и отправляется на кухню. — Это просто замечательно, — буквально напевает Даниил. Пьян? Но он же зарекся. Ольге не хочется думать о том, что громкие слова на поверку могут оказаться пустыми. Ей хочется думать о макаронах по-флотски, о домашнем уюте, который она поддерживает, и о том, что все будет лучше. Так говорят, да. Будет лучше, если верить в это. Никаких посторонних мыслей. Только мысли о лучшем. Чуть позже она наблюдает за тем, как Даниил с аппетитом уплетает макароны. Сама она пьет чай, с новой долькой лимона, не слишком крепкий, потому что от крепкого как-то тревожно на душе становится, будто бы начинают дрожать струны внутри тела. Она смотрит ему прямо в глаза, а он отвечает ей беззаботной улыбкой. У нас все хорошо, так ведь? В сексе он груб и ненасытен, и Ольге это поначалу нравится, но чем ближе она подбирается к вершине, тем страшнее ей становится смотреть вниз. У нас все хорошо? 4 В доме Прохора Кондрашова, на столе, заставленном грязной посудой, был найден граненый стакан. Внешне ничем не примечательный, этот атрибут не столь богатой жизни хранил на своих гранях нечто важное, а именно — отпечатки пальцев Анатолия Черепанова. Прохора признали виновным в убийстве Черепанова, а также в убийстве Марины Ивлевой. У последней в квартире также были найдены следы пребывания и Кондрашова, и Черепанова. Получался некий треугольник мертвецов, внутри которого причины для убийства было рассмотреть сложно, но возможно при богатом воображении. Причины, впрочем, не слишком волновали начальника отдела милиции, подполковника Першина. Дело, поначалу грозившее стать «глухарем», было благополучно прекращено. И вроде бы уже не приезжал Черепанов в город тайным образом, и не было «горящей» машины, которую видел бродяга. Водитель машины ни о каком Черепанове не знал, да и вообще, «выполнял только поручения главы администрации Гурина». Не было Ивлевой, которая будто бы специально рассказывала о Черепанове. Эти и другие детали были забыты, а при напоминаниях всячески отрицались и переводились в разряд домыслов и мистификации. Еще Даниил все никак не мог понять, откуда в заброшенном поселке, прямо у дома Кондрашова, взялись велосипедные следы. Причем у самого Кондрашова велосипед найден не был. И кровь на втором этаже, в одной из комнат, почему-то запертой — откуда она? Будто кто-то лез через окно, убегал, при этом поранился… Но кто? Всюду были следы крови: и рядом с местом, где был обнаружен мешок с останками Черепанова — на бетонном блоке и куске арматуры; и в доме Кондрашова — на форточке. Да только вот увязать эту кровь с делом никак не получалось, и Даниила все больше накрывала мысль, что некто ходит рядом, но молчит и из тени не вылезает. Этот кто-то катается на велосипеде, и телом небольшой, потому что сумел пролезть в оконную форточку. Ребенок? Своими мыслями Даниил поделился с Евтушенко во время обеденного перерыва. Они сидели в кафе, расположенном в трех минутах ходьбы от отдела, — там, где чуть пахло хлоркой от полов, да и мясо было каким-то резиновым, безвкусным. Кафельные плиты на стенах по-прежнему сыпались мелкими кусочками. — Да, я думаю, это мог быть ребенок, — сказал Евтушенко, выслушав коллегу. — Да только что нам это дает? — В каком это смысле? Майор тяжело выдохнул. В тот день он выглядел каким-то уставшим, задумчивым. Давно не был в отпуске? Так была у него неделька в Магадане, еще в июне. Не самое лучшее место для летнего отдыха, но все же. — Мы можем биться над этим делом достаточно долго и ни к чему в итоге не придем. Никаких заявлений от родителей не поступало, так? Пропавших детей тоже не было. Дом Кондрашова, когда мы прибыли туда, был пуст. — Но кровь… — Да, кровь. Ты прав. Но давай перечислим все детали, которые не укладываются в эту историю. Думаешь, одного тебя это коробит? А у меня эта прокурорская ухмылка, и наш «уважаемый» Евгений Дмитриевич на пару с Ершовым, следаком чертовым… — Евтушенко провел ребром ладони по горлу. — Короче, сыт я уже этим. Да и других дел у нас хватает, Даня. Побереги дыхание. Или развейся, если работа облегчения не приносит. Сходи на выходных с женой на праздник, в конце концов. Видно было, что с майором творится что-то неладное. Была ли эта усталость временной или он просто спекся, и пора ему было уходить на пенсию — этого Даниил не знал, но строго ощущал то вспыхивающую симпатию к Евтушенко, то откровенную неприязнь к нему же. Советами он кидается, мать его! Вечером того же дня Даниил, будучи за рулем служебного уазика, свернул с главной дороги и медленным ходом проехал по грунтовой дороге к береговой линии. Остановившись за недостроенным зданием на высоких сваях, он заглушил двигатель и вышел из машины, направился к небольшому склону и вскоре оказался на берегу, рядом с местом, где были найдены останки Черепанова. В прошлый раз он был здесь в конце мая. День тот — первый на новом месте службы — казался размытым, растянутым. «Быть может, упустил что-то? Не разглядел какую-то важную деталь?» — задавался вопросами Даниил, шагая вдоль темной воды, вдыхая полной грудью морской воздух. «Нужно ли все это вообще? Кем был Черепанов? Да никем, по сути. Очередным проходимцем, бывшим зеком, который в жизни ничего хорошего не сделал и смерть получил такую, какую заслуживал. Никто не заплачет по нему, никто не будет страдать…» Но бывает ли насильственная смерть заслуженной? Даниилу стало тошно от собственных мыслей. Стало противно оттого, что он не мог противиться желанию навесить на погибшего ничтожный ярлык, тем самым превратив свою беспомощность в практичность бездействия. Преступление ведь раскрыто. Никаких сомнений. Уймись ты уже, наконец! Он тряхнул головой, потому что тягучими мыслями лишь мешал самому себе. — Разыграл тут драму, — сказал он вслух. — Лучше осмотрись повнимательнее. Сначала он прошелся до кладбища старой техники, где посмотрел на бетонный блок и торчавший из него кусок арматуры. «Нельзя здесь просто так пораниться, проходя мимо, — заключил он. — Это и ежу понятно. Кто-то за кем-то следил, так? Да, хорошо здесь спрятаться. Может, испугался этот кто-то, попятился и оставил здесь кровавые следы. А потом что же? Побежал? Ребенок побежал, испугавшись? Но кровь, найденная здесь, и кровь, обнаруженная в доме Кондрашова, — разных групп. Получается, или разные дети убегали в разное время, или это просто стечение обстоятельств, и я подгоняю действительность под вымысел…» После Даниил дошел до покосившегося рыбацкого домика, снаружи обшитого толью. Дверь балка, как полагается, была не заперта, и любой рыбак мог зайти внутрь, дабы погреться, отдохнуть, перекусить. Говорят, что в былые времена — те, когда город еще был поселком «Дальстроя», — рыбаки, уходя, всегда оставляли еду, и путнику можно было прожить в балке пару-тройку дней, пережидая сильный ветер, по зиме и вовсе смертельно опасный. От зимних морозов оберегала печка, поставленная возле двери, с «дырами-конфорками» для приготовления еды. Был еще небольшой стол и лавочка, двухъярусная кровать с прогнувшимися пружинами, два ватных матраца. Все это внимательно осмотрел Даниил и из подозрительного нашел разве что старый выпуск газеты «СПИД-инфо». За покосившимся балком стоял другой рыбацкий домик, опрятный, будто бы даже не из этих мест. Ровный, с высокой трубой. Домик Гурина, как вспомнилось Даниилу. Конечно же, запертый на всепогодный навесной замок. Близость власти к народу во всей ее красе. Гурин. Даниил усмехнулся, подумав, что главу администрации при желании можно было обвинить разве что в чревоугодии и прописать ему в виде наказания диету, из тех, которые под номерами, как в санатории… Что ж, Сергей Александрович, вот вам стол № 16, специально для избалованных пухлощеких негодников. Семейный человек. Любитель мучного. Нет, что-то здесь не сходится. Не было между Черепановым и Гуриным никакой видимой связи. Любовь к выпечке — это одно, а вот убийство — совсем другое дело. Не выглядел Гурин по-злодейски. Впрочем, Даниилу было хорошо известно, что злодей, как правило, выглядит если уж и не обыденно, просто, то явно с уклоном в учтивость, кротость, может даже и в излишнюю воспитанность. Попадается, конечно, мелкая сошка, которая только и может, что подкараулить за углом да телефон отжать. Такие — да, с кривыми рожами, с грязью под ногтями и запахом перегара в придачу. Крупная рыба — она с переливающейся чешуйкой, красивая. Сидит себе в кабинетах, плетет интриги, раздает поручения. И все не давала Даниилу покоя мысль о том, что мешок нашли именно рядом с рыбацким домиком Гурина. «Ну не может это быть просто случайностью!» — говорил он себе снова и снова. Наговорившись, решил, что нужно повнимательнее присмотреться к главе администрации и к его делам. Неверно ведь сказал Евтушенко. Работа облегчение приносит, но только когда выполняется с полной отдачей. 5 «В этом году канадская горнодобывающая компания Kingston Gold отмечает свой десятилетний юбилей. По этому поводу 19-го и 20-го августа в нашем городе будут проходить праздничные мероприятия. Популярная российская группа «Фаренгейты» даст сольный концерт на центральной площади днем в субботу. К жителям города обратится глава администрации Сергей Александрович Гурин и управляющий месторождением Апрельским Майкл Стивенсон. После выступления гости смогут отведать традиционные чукотские лепешки и вареное мясо, приготовленные в яранге, установленной прямо на площади. Также в программе: спортивные соревнования, такие как перетягивание каната и прыжки через нарты; веселые забавы — бои мешками, поедание блинов на скорость и еще много-много интересных конкурсов. Все участники получат памятные подарки с фирменной символикой компании Kingston Gold. В воскресенье планируется выступление народно-сценического ансамбля «Йынэттэт». Оба дня будет работать выставка, посвященная добыче золота, открытая на территории краеведческого музея…» Праздник шел своим чередом, так, как было написано в городской газете. Никакого обмана: сначала на сцене появилась музыкальная группа, состоявшая из четырех худосочных парней лет двадцати. Парни увлекали своих слушателей сладкими голосками в лучших традициях российской попсы, которую Даниил, как, впрочем, и большинство присутствовавших на празднике мужчин, не особо жаловал. Большие звезды, похоже, чувствовали это или же просто не особо тянули выступление вживую, потому голоса их то и дело подхватывал ветер и уносил куда-то в залив. Образовывалась пустота, заполняемая лишь выверенным звучанием синтезаторов. К тому времени, когда «Фаренгейты» появились на сцене, на площади уже выросла яранга и затрещал сухими поленьями костер, разведенный на специальной площадке. Даниил подметил, что со стороны праздник выглядел как-то странно, неоднородно, будто на одной квартире собрались две враждующие семьи. На сцене — яркие нулевые, блеск кожаных курток и модные прически, внизу же — кухлянки, дым костра и традиционная вареная оленина в избитом временами котле. Ольга почему-то упрямо косилась в сторону яранги, разглядывая старенького чукчу. — Может, хочешь перекусить? — спросил Даниил. — В меню нашего ресторана оленьи мозги, тюлений жир… — Фу! Нет уж, спасибо, — Ольга скривилась, отмахнулась. Улыбнулась. — Просто интересно наблюдать за ними. Слушай, я даже представить не могу, как они живут в этих ярангах посреди тундры. Зимой! Я понимаю: охота, олени, но все же. А как они… ну, ходят-то они как зимой? По-большому. Как у них туалет устроен, например. — Ну как? Две палки, — с серьезным видом сказал Даниил. — Одна — чтобы кухлянку вешать. Вторая — чтобы от волков отбиваться. — Дурак ты, — мягко ответила Ольга. — А если серьезно, то не знаю. Хотя мне кажется, что все у них по уму. Народ этот с большой историей. Полтора века боролись за независимость, русские войска разбивали во времена покорения Севера. Знаешь, откуда пошло название этого города? В окрестностях есть сопка Пээкиней, что в переводе с чукотского — «пахучая гора». Так вот, по легенде, у подножия той сопки произошла битва между чукчами и юкагирами. У аборигенов не принято было хоронить своих павших товарищей, так что представь, какой там душок стоял. Чукчи вообще долгое время здесь не селились, а только на время пригоняли сюда стада оленей. — Жуть. Даниил хотел было продолжить, но «Фаренгейты» замолчали, а ведущий вокалист — жгучий брюнет с выбритой полоской на брови и аккуратной бородкой — сказал, что сейчас на сцену поднимутся люди «без шуток великие, потому что только великим покоряется Север». Гурин и Стивенсон появились как-то внезапно, откуда-то сбоку. Отвлекшись на разговор с Ольгой, Даниил не заметил, как с левой стороны к сцене подъехал черный минивэн. Свита Стивенсона? Конечно, Гурин себе подобное позволить не сможет, да и не нужно ему это. Масштабы разные у этих двух. — Уважаемые жители и гости города! — начал Гурин. — Рад приветствовать вас в этот теплый летний день, на этой площади, в этой праздничной атмосфере, где все мы — часть одной большой семьи. И за это хочется выразить огромную благодарность нашим большим друзьям из Kingston Gold, и лично управляющему месторождением Апрельским Майклу Стивенсону. Раздались жидкие аплодисменты, и Гурин жестом пригласил Стивенсона присоединиться к речи. Тот, с неизменной стройностью, немалым ростом, в темно-синем костюме-тройке, рядом с Гуриным выглядел слишком внушительно. Даниилу подумалось, что он смотрит какую-то развлекательную программу, из тех, что крутят по второму каналу. Был там один дуэт, и что-то про кроликов, которые «не только ценный мех». Но как Даниил не понимал юмора в зарисовке про кроликов, так же он не понимал, почему Гурин выглядел каким-то удрученным и почему после своей короткой речи сразу же ушел в тень. Стивенсон же со сдержанным воодушевлением, с едва заметным акцентом начал рассказывать про грандиозные планы компании, про то, что в городе собираются построить и что планируется снести. Про то, что территория порта будет расширена и что компания будет открывать еще две сотни рабочих мест. Его слова встретили громкими аплодисментами, и праздник продолжился — снова зазвучала музыка, разговоры горожан. Чай хлынул в металлические стаканы, а в стаканы пластиковые полились водка и пиво — кому что больше приходится по душе. Даниил проводил Гурина взглядом. Глава администрации спустился со сцены и хотел было уйти в сторону — по всей видимости, к стоявшей около сцены жене, такой же полненькой, округлой, как и сам Гурин. Но его перехватил Стивенсон, что-то сказал. Гурин, чуть скривившись, покачал головой, с ухмылкой посмотрел на своего не то друга, не то врага, и сказал что-то резкое и не очень приятное. Это Даниил понял сразу, ведь с такой резкостью обычно человека не хвалят, а посылают к чертовой матери. Подоспела свита Стивенсона и закрыла обзор спинами и головами, так что Даниил не увидел, чем закончился разговор. — Кого ты там высматриваешь? — настороженно спросила Ольга.