Федор Валерьевич любезно предложил кофе с коньяком, но Даниил отказался. Сказал, что просто черного растворимого будет достаточно. — Ну, может, тогда хоть «три в одном»? — поинтересовался старый учитель. Тоже неплохой вариант. Даниил, конечно, знал, что дрянь, но согласился. Нужно было что-нибудь горячее, буквально обжигающее, потому что холод, казалось, прокрался внутрь тела, да и к вечеру стало першить в горле, появилась легкая слабость. Все по-прежнему. Кабинет с высокими потолками, и пахнет краской. Подранный диван. Костюмы тигра, белого медведя и поросенка. За стеной звучит музыка — ребятишки репетируют танцевальный номер. Странный выбор — группа Plazma с песней Memories. Хотя… Даниил не претендовал на роль танцевального критика. Всяко лучше подросткам танцевать по вечерам, после школьных занятий, под старый синти-поп, чем бухать в подъездах и на вписках, или гнуть спину перед экраном компьютера, убивая мозги в компьютерные игры. Или общаться с криминальными авторитетами вроде Чижика. — Давненько не заходил, — сказал Федор Валерьевич, присаживаясь рядом. — Да завертелось как-то все… — Слышал про то, что случилось с Алиной. Это… ужасно. Даниил кивнул, но никакого желания перетирать эту тему у него не было. Даже со старым учителем. Даже в такой спокойной, такой знакомой и пропитанной ностальгией атмосфере. Ведь в камере было холодно и одиноко. Алина ждала его. Он знал это. — Я, на самом деле, кое-что узнать пришел, — начал Даниил. Федор Валерьевич не удержался и зевнул, прикрыв рот рукой. — Извини. С возрастом по ночам спать получается все труднее и труднее. Зато днем — хоть тихий час себе назначай, — он помедлил. — Так что ты хотел узнать? Даниил чуть кашлянул. Помассировал переносицу. — Как часто вы общаетесь с Егором Патрушевым? Федор Валерьевич призадумался. Покачал головой, будто она была стрелкой весов. — Да так, слышу о нем время от времени от общих знакомых. Хороший парень. Помню, в школе такой активист был. Они с сестрой всегда на виду, всегда были рядом. Ну а в последние годы мы всего пару раз пересекались в городе, болтали о том о сем, — учитель улыбнулся. — А к чему это ты спрашиваешь? Случилось чего? — Надеюсь, что нет, — выдохнув, сказал Даниил. Он отпил кофе. Уставился в потолок. Там была черная точка, которую он приметил еще двадцать лет назад, когда частенько забегал сюда. Многое изменилось, но черная точка никуда не делась. — Я слышал, что он раньше работал в магазине у Олега Кравченко по прозвищу Чижик. Не знаете, так ли это? — М-м… да, вроде какое-то время работал. Это же тот магазин на отшибе, верно? Да ведь Егор постоянно за баранкой. То тут, то там работает. Даже и не верится, что такой талантливый парень стал простым работягой. — Да ведь все мы, по итогу, звездами шоу-бизнеса не стали, — усмехнулся Даниил. — Кто-то ведь должен просто работать. Федор Валерьевич согласно кивнул. — Но вы ведь хорошие друзья, — заметил он. — Так почему же ты спрашиваешь у меня то, что сам можешь спросить у него? Даниил развел руками. — Сейчас я разговариваю с вами как сотрудник милиции. Для последующего общения между нами это ничего ровным счетом не значит, но вопросы могут казаться странными, — он помедлил. — Мой коллега сказал как-то раз, что ему проще рассматривать каждого как возможного подозреваемого. Я вроде как пробую на прочность эту логику ведения работы. Учитель улыбнулся. — Что ж, и мне тогда следует опасаться подозрения? — Ну… я ведь про разумные рамки, Федор Валерьевич. Наступила неловкая пауза, на протяжении которой учитель смотрел в сторону окна, сквозь которое пробивался сонный свет уличного фонаря и растворялся в теплом свете кабинета. Даниил смотрел на черную точку. — Ты подозреваешь его в чем-то нехорошем? — спросил, наконец, Федор Валерьевич. — Это как-то связано с убийством мужа Алины? Даниил покачал головой. — Не знаю. Но есть вещи, о которых он мне не говорил. И я не понимаю, почему. — Например, о том, что случилось в старших классах? Рука Даниила застыла над кружкой кофе. Он повел бровью, наклонил голову так, будто разглядел в глазу собеседника соринку. — Что случилось в старших классах? — спросил он, в глубине души осознавая, что еще не раз пожалеет, что задал этот вопрос. Федор Валерьевич помотал головой. — Да один юнец пустил по школе слух, будто видел, как Егор и Алина… ну, целовались. И не только. Бред собачий, конечно, но ты же знаешь, как быстро расползаются слухи по школьным коридорам. — Никогда не слышал об этом. — Да я тоже с превеликим удовольствием пропустил бы все это мимо ушей. Да только такой шум поднялся. По отношениям между братом и сестрой это ударило, знаешь. Обидно как-то даже стало. Они ведь с тех пор очень редко общаются, насколько мне известно. Такие шрамы… они же на всю жизнь. Вскользь сказанное слово может стоить теплых отношений между людьми, — учитель помедлил. — Я говорил тебе про поступки и про время, но слова… они ранят ничуть не меньше. Даниил ничего не ответил. — Боксировал? — спросил Федор Валерьевич, указав на его распухшую руку. — Ага. Мешок оказался костистым. Сказав это, Даниил, наконец, взял кружку и сделал пару глотков. Обжигающий кофе не спас от неприятного чувства в горле. Сделалось только хуже. — Ну а что за юноша, который слух пустил? — Миша Лобанов. Ну, он из города уехал, еще в конце девяностых. Самый обычный лоботряс. Как раз из тех, что обладают недюжинной фантазией и страдают от отсутствия тормозов. На пару лет старше вас с Егором. Даниил попытался припомнить Лобанова из старших классов, но не смог. Слишком давно. Слишком много лиц возникало перед глазами. «Я все больше выдумываю то время и все меньше вспоминаю его…» Придумывал ли он ревнивый взгляд Егора, когда они были тем летом на берегу моря и прыгали по льдинам? Злобное «эй, хватит там тискаться!» и какие-то нелепые разговоры про оружие, да еще беспричинные вспышки гнева — что это было? Даниил был так наивно влюблен, что не замечал ничего вокруг. «Остановись! — крикнул он сам себе. — Не работает тут эта чертова логика! Нельзя просто так взять да обвинить друга и хорошего парня в такой жестокости. Никто не давал тебе права! Точно ли? Не получил ли я это право, когда решил разобраться в этом деле? Нужно во что бы то ни стало найти настоящего убийцу Руслана и тем самым спасти Алину от тюрьмы!» Сердце в груди стучало гулко, незнакомо. Может, слишком много кофе? Коньяк делает стук сердца ровным, покладистым. Может, немного? Что будет от пятидесяти граммов? — Ладно, — резко сказал Даниил, поднимаясь с дивана. — Я совсем забыл, что мне нужно еще в отдел. Приятно было пообщаться, Федор Валерьевич. Он знал, что старый учитель не поведется на такой бред. Но тепло его руки он, все же, почувствовал. Покинув кабинет, зашагал быстро, так, будто боялся, что ему посмотрят вслед и что-то скажут. Оказавшись на улице, он достал из кармана телефон и нашел в списке контактов номер Егора. Пальцы не слушались на морозе, ну и к черту! Длинные гудки. Слишком долго. Отвечай, приятель. Я не хочу винить тебя в том, чего ты не делал. Помоги мне разобраться! Егор не отвечал. Убрав телефон в карман, Даниил закурил. Он смотрел на темный залив и далекие огни аэропорта. Шел снег. Росли сугробы. Вдруг раздался гул или шипение — Даниил так и не понял, что именно. Разразилась своеобразным звуком городская ТЭЦ. Облако пара возникло над заливом. * * * Громыхнула связка ключей, и раздался скрип, после которого дежурный отошел в сторону, открывая решетчатую дверь. Алина спала, так что, когда Даниил вошел в камеру, она лишь растерянно смотрела на него, неловкими движениями выбираясь из-под теплого одеяла. Даниил остановился рядом с кроватью, безмолвно глядя на любовницу. Он не знал, как она отреагирует на его столь поздний визит. Хотя в камере движение времени кардинально отличается от обыденного. Даниилу рассказывал об этом один пропойца, из бывшей советской интеллигенции. Выражался он фактурно, но смысл был достаточно прост. — Я видела сон, в котором умерла, — растерянно сказала Алина. — Говорят, это к долгой жизни. Даниил присел на корточки, так, что оказался лицом к лицу с Алиной. Легонько коснулся ее горячей щеки. — Я так рада, что ты здесь. Подавшись чуть вперед, Даниил коснулся губами ее лба. Провел пальцами по волосам, пусть и немытым, но мягким, манящим. Поцеловал ее в губы. Она ответила томным вздохом, обвила теплыми руками его шею. Но ее нежность была короткой, стремительной. Ей захотелось подняться. Пройтись по камере. Даниилу она напомнила тигрицу, которой так мало места в вольере. Себя же он, к своему недовольству, сравнил с ребенком, который наблюдает за тигрицей, восхищается ее грацией, не растерянной за долгое время заточения. — Завтра меня переводят? — спросила Алина. — И что дальше? Суд? Боже, мне кажется, это все еще страшный сон. — Я найду того, кто это сделал, — сказал Даниил. — Нужно время. Алина ударилась в слезы, причем как-то дико, даже не прикрывая лицо руками. Тело дрожало. Она просто стояла на месте как вкопанная, и по ее покрытым нездоровым румянцем щекам текли слезы. — Ну все, все, — попытался успокоить ее Даниил, обнимая. — Скоро это закончится. Он дождался, пока спадет волна. Обнимал ее, пока она не разнежилась в его руках. Предложил сесть.