Сегодня в газете написали о том, что Даниил Некрасов стал подозреваемым в том деле. Убийство на почве ревности. Похоже, это я во всем виноват. Но виноват ли он в том, что случилось? Я так не думаю. Да, он обидел Ольгу Евгеньевну. Я видел, как она едва сдерживалась, чтобы не заплакать. Мы с ней сидели в кабинете после урока. Дверь была закрыта. Для нее эта новость стала шокирующей. Я хотел коснуться ее руки, но не смог даже придвинуться к ней поближе. Смотрел на ее губы и хотел целовать их. И я останавливал в себе эти мысли как мог. Возможно, она рассказала милиции о своих подозрениях. Точнее будет сказать, о моих подозрениях. В любом случае, я должен рассказать о своем предательстве дяде Дане. Иначе поступить я не могу. Есть такая схема в буддизме: «Пять наставлений». Пять формулировок, которые можно трактовать как в отрицательном, так и в положительном ключе. То есть, например, первое наставление — отказ от причинения вреда живым существам — можно рассмотреть и как любовь к дружественности. Любовь, воплощенная в мыслях, в поступках. Второе — отказ от взятия не данного. В положительном соответствии — щедрость, в мыслях, в действиях. Третье наставление — отказ от дурного полового поведения. Мне раньше сложно было понять, но это равнозначно довольству своим состоянием, будь то безбрачие или крепкие семейные узы. Отказ от употребления алкоголя и наркотиков — всего, что может вызвать утрату сознания, — равнозначен внимательности и осознанности. Если можешь пить, не теряя себя, — пей, но только будь честен с самим собой и с другими. И пятое — отказ от лжи. Иначе — правдивость. К чему это я веду? Всем этим я заинтересовался, когда по уши влюбился в Дину. Да, я упоминал раньше, что она увлекается Востоком. Я хотел быть наравне, хотел иметь общие темы для бесед. Заинтересовался. Любовь прошла, а интерес к учению остался. Занятно, как в итоге все в этой жизни взаимозависимо. Занятно, что, пробираясь сквозь дебри непонимания, дебри лжи и ненависти, ты этого не замечаешь, но потом, когда все успокаивается внутри тебя и ты оцениваешь ситуацию трезвым взглядом, все становится понятно. Стоит научиться быть дальновидным. Быть спокойным. Кажется, мне стало легче, когда я обо всем этом написал. Осталось только найти дядю Даню и попросить у него прощения. 25 Около восьми вечера Даниил пробежал мимо заброшенного двухэтажного дома, окна которого выходили на скованный льдом залив. Вдалеке проехал груженный углем КрАЗ. Совсем рядом начиналась длинная, выкрашенная в зеленый цвет ограда теплоэлектроцентрали. Мощные прожекторы — как на вышках часовых в концентрационных лагерях. Пулеметы, суровые лица фрицев. Снежные хлопья витают в воздухе, подозрительно легко на фоне всей тяжести жизни. Даниилу почему-то вспомнились старые фильмы про войну. Побег. Неизвестность. Он прошел вдоль зеленой стены до самого угла. Вышел на дорогу. Как обычно, в восемь вечера было немноголюдно — люди уже разошлись по домам и по ночным сменам; детишки разбрелись по подъездам, ведь холодно. Мимо проехал рейсовый автобус. До редакции было идти от силы пять минут. Даниил натянул капюшон. Мех чуть прикрывал лицо — если не приглядываться, и не разобрать разбитую переносицу, залепленную пластырем, и синяки под глазами. Оказавшись около дверей редакции, он отошел в тень, отброшенную стоявшим рядом двадцатифутовым контейнером, и достал из кармана пистолет. Проверил, поставлен ли он на предохранитель. Спрятал пистолет обратно и направился к дверям. Смутное чувство охватило его, когда он поднимался по ступеням. Даниил знал, что Тынэвири часто задерживается на работе, но уверенности в том, что не случилось что-то необычное — то, что меняло привычный ход вещей — загулял, например, или пошел в гости к подружке или к другу, — у него не было. Темно. Чертовски темно в коридоре. Даниил медленно продвигался вперед. Слабенький свет фонарика вырывал лишь малую часть окружения, поглощенного томной пеленой. Но и этого было достаточно, чтобы найти посреди коридора, рядом с электрическим щитком, труп мужчины. Он лежал лицом вниз, но по взъерошенным черным волосам Даниил сразу же узнал Тынэвири. Он лежал в луже крови. Даниил опустился на корточки и, не снимая перчатки, аккуратно приложил пальцы к его шее. Никаких намеков на пульс. Взял его за волосы, приподнял голову. Удостоверился, что это журналист. — Твою мать, — выругался Даниил. — Вот тебе и Влад Листьев. Он встал в полный рост, сделал шаг назад. Достал из кармана куртки пистолет. Услышал какие-то голоса. Сердце застучало быстро, тревожно, как настенные часы, только раза в два быстрее. Он подскочил к окну. Нет, просто форточка открыта, и рядом с домом прошли громкоголосые пацанята. Освещая себе дорогу фонариком, Даниил направился в кабинет Тынэвири. Не особо надеялся там что-то найти — просто прислушался к своему внутреннему чутью, которое его вроде бы не подвело, когда он поднимался по лестнице. Как будто знал, что труп обязательно будет. И обязательно в коридоре. На столе у Тынэвири был беспорядок, но смотрелось это как-то естественно. Даниил припоминал, что видел нечто подобное во время своего первого визита в редакцию — в августе прошлого года. На погром это не было похоже — все ящики задвинуты, ни одного листа бумаги на полу, все целехонькое. Компьютер не работает. Клавиатура на месте. Даниил знал, как выглядит место, где порылся в спешке преступник, и это был явно не тот случай. Это больше всего и смущало Даниила. Журналиста можно было убить из-за того, что у него имелось, так? Из-за какой-то информации. Кому он мог проболтаться? Кого он обвинил в своей статье? Кто мог желать ему смерти? Внутри у Даниила похолодело. Внутренний голос кричал, что нужно уходить как можно скорее. Если кто-то хотел подставить его, то он уже давно совершил анонимный звонок в дежурку. Слышал выстрелы с улицы. Почему бы и нет? Но насколько давно он звонил? Насколько близко находится патрульная машина? Он пробежался по коридору, вприпрыжку спустился по лестнице. Выругался, потому что оставил за собой снежные следы. Но времени уже не было. Сейчас он находился в максимальной опасности. Нужно было возвращаться в укрытие. Сделав пару глубоких вдохов и выдохов, он вышел на улицу. Пистолет и фонарик были спрятаны в карманах куртки. Капюшон прикрывал голову и лицо. Он отошел от редакции на какой-то десяток метров, когда услышал рев мотора. Машина приближалась стремительно. Хотелось дать деру — вполне естественная реакция, но Даниил сдержал себя. Со спины его все равно никто не узнает. Он отошел на приличное расстояние и только после этого обернулся. Темноту подступавшей ночи разрезали синие лучи. Уазик стоял на углу дома. Через минуту они найдут тело. Через полторы сообщат об этом в отдел. И тогда начнется заварушка. Свернув с дороги, Даниил подошел к зеленой стене и пустился бежать. Холодный воздух обжигал горло. Перед глазами все плыло. Он упал в снег уже на побережье. Долго лежал, потому что сил двигаться у него ровным счетом не осталось. Напал раздирающий горло кашель. Белый снег стал ненавистным: он мешал передвигаться, мешал дышать, мешал думать. Все же, Даниил нашел в себе силы двигаться дальше. Придя в себя, он поднялся на ноги и продолжил идти. Неспешно, но уверенно. Передвигаясь от одного угла к другому, как можно дольше оставаясь при этом в тени. 26 Евтушенко добрался до редакции газеты «Северный ветер» пешком. В машине ему места не нашлось — вдруг возникли кричавший Першин, дерганый Ершов, Трофимов, а еще сержант Киреева и какой-то салага за рулем. Трофимов предложил Пал Палычу свое место или, на худой конец, подвинуться, но майор только рукой махнул. В конце концов, сейчас ему как никогда прежде хотелось побыть одному. — Возьми другую машину, Пал Палыч, — кинул ему Першин, прежде чем хлопнул дверью. — Вон, Светлова разыщи. — Да не. Тут недалеко. Прогулка по застывшему в морозном ожидании городу привела мысли майора в порядок. Впрочем, порядком это можно было назвать с натяжкой, ведь все порушилось, когда он оказался у дверей редакции и вновь услышал фамилию напарника. — Некрасова нужно взять как можно скорее, — разрывался Першин, нервно поправляя очки в роговой оправе. — Ночью найдете, черт бы его побрал! Евтушенко с Ершовым пересеклись презрительными взглядами. Следователь, ничего не сказав, уткнутся в папку-планшет и стал что-то записывать своим мелким, дотошным почерком. — Там есть следы, — выходя из здания, сказал Трофимов. — Рубец сейчас ими занимается. Ершов с довольным видом кивнул. — Но почему речь снова про Некрасова? — спросил Евтушенко, хотя ответ знал уже заранее. — Потому что у него был мотив, — ответил ему Ершов, не отрываясь от своей писанины. — Тынэвири был застрелен. Как думаешь, что баллистика нам покажет? — Не делаю выводы раньше времени, — сухо отрезал майор. — Пойду я, осмотрюсь. Следователь хотел было возразить, но Першин кивнул ему, мол, не мешай. Пал Палыч поднялся по лестнице на второй этаж. Там уже сновали все кому не лень. Рубец, как обычно, возмущался по поводу толкотни на месте преступления. «Черт возьми, Даня. Почему же я тебе верю? — спрашивал Евтушенко самого себя. — Если ты окажешься убийцей, мне ведь тоже голову на плаху… эх!» Его ослепила вспышка фотоаппарата. — Нашли кое-что, — прогремел из кабинета голос молодого сержанта, из новеньких. Круглое лицо, узкий разрез глаз. Фамилию его Пал Палыч все никак не мог запомнить. То ли Смирнов, то ли Иванов… Рядом оказалась Киреева. Евтушенко как-то редко с ней сталкивался в последнее время. Может, ему так только казалось? «Она похудела вроде и какая-то хмурая стала. Может, была такой и раньше? Где ж ты растерял свою наблюдательность, товарищ майор?» — Тут, похоже, какой-то отчет. Молодой сержант держал в руках папку. Увидев ее, Евтушенко округлил глаза. — Нашел ее в письменном столе, — пояснил сержант. — Ого, — раздался голос Ершова из другого конца коридора. — Что это там у нас? Он двигался стремительно. Евтушенко захотелось прижать его к стене — лишь бы тот не увидел папку. Темно-синюю. Такие есть у многих, но только у этой была одна отличительная черта — ценник на оборотной стороне был содран коряво, да еще и маркером замазан так, будто ребенок попрактиковался в рисовании. Пал Палыч уже видел ее. Держал в руках. Переворачивал листы. Ведь это была папка с отчетом по делу. Как она здесь оказалась? Чертовщина!.. — Знакомая штука, — сказал Ершов, разглядывая улику. Сержант раскрыл папку. Теперь сомнений у Евтушенко и следователя не оставалось. — Не знаешь, Пал Палыч, откуда это здесь? Майор покачал головой. — Я не весь день был в кабинете. Да и… черт возьми, она в столе лежала, не под замком. Кто угодно мог ее взять! — Например, наш беглец, — предположил Ершов. — Дома его нет, у друзей-знакомых — тоже. Сейчас разыскиваем жену. Ты часом не знаешь, где она может быть? Что между ними произошло? Пал Палыч снова покачал головой. Нахмурился. — Да не знаю я. Что ты пристал ко мне?!