Уперевшись ладонями в землю, Алекс закряхтел и начал медленно вставать со словами: — Как ещё назвать твое внедрение в обряд, в котором ты ничего не понимаешь, когда даже силами не умеешь толком пользоваться? Отвага ведь, да? То, что это ирония, поймет даже болван, мне осталось только покивать и ответить: — Отвага. И слабоумие. — Я не знаю, как с тобой бороться, Яра, — устало проговорил он, колени его подкосились. Он бы упал, если бы не громадное плечо Михи, который во время нашего неоднозначного разговора приковылял и встал позади него. Хром оглянулся и окинул его осоловелым от изнеможения взглядом, соколиные брови вразлет слабо вскинулись, Алекс выдохнул: — О, Миха. А ты тут откуда? Дай я тебя обниму. Попытка Алекса по дружески похлопать медведя по спине, обернулась падением Хрома. Вождь Аластар прокричал в толпу: — Носилки! Скорее! Миха подхватил Алекса под плечо и проговорил с отеческой заботой: — Ну тихо, тихо, Хром. Щас тебя подлечат. Ты энто, не напрягайся давай. Носилки подоспели как раз в момент, когда Алекс снова начал сползать на землю. Его быстро уложили. Совершенно обессиленный, Алекс повернул ко мне голову и в его глазах я прочитала такое, чего совершенно не смогла понять. Даже показалось, что в них блеснуло что-то вроде влаги. Затем он отвернулся обратно к Михеи проворочал слабым языком: — Миха, следи за Ярой. Пожалуйста. Если с ней... Он не договорил, медведь его прервал, похлопав по плечу. — Ты давай не трать силы, — проговорил оборотень. — А восстанавливай. Никуда не денется твоя Яра. Вождь дал команду и Алекса унесли в лекарское дерево. А мы после длительного общения с учениками шаманов, жителями деревни, которым не терпелось потрогать гостей с Земли, устроивших такое невероятное представление, отправились в таверну. После магичеких действией есть хотелось невыносимо. Кроме того, срочно требовалось ввести Миху в курс дел. Меня же внутри разрывали противоречивые чувства. С одной стороны я понимала, мне удалось совершить нечто такое, чего до этого не получалось ни у кого. Ну или как минимум давно не практиковалось. Но это едва не убило Алекса. И мне очень хотелось сейчас находиться радом с ним. Но Соловей запретил, сказав, что ему нужен покой и отдых, а я буду Алекса только волновать. Кроме того, Миху я не видела очень давно, ему многое нужно рассказать. Так что в таверну я вошла в состоянии неопределенного волнения. — Ну чего, — проговорил Миха, усаживаясь за стол. — Рассказывайте. Глава 17 За едой, которую нам почему-то девицы-лонгоморфы подносили самостоятельно, да ещё и застенчиво улыбались, поглядывая на Миху, мы с Соловьем в подробностях поведали обстановку и подробности нашего пребывания в Небулане. Медведь слушал внимательно, кивая массивной головой и смычно разгрызая белыми, крепкими зубами кости. Я украдкой разглядывала эту махину и про себя восторгалась. В человечьем облике Михе на вскидку между сорока и пятьюдесятью годами. Но как оно на самом деле — неизвестно, кто разберет, по каким правилам движется время у оборотней. Надо бы почитать об этом. Волосы Михи густые, активно вьются, но не кудрявятся, а торчат в пышном беспорядке крупными локонами вверх. Уши при этом открыты, видимо, чтобы лучше слышать. Бурая щетина покрывает массивный подбородок, глаза посажены глубоко, но большие, и оттенка крепкого чая. Вокруг них паутины морщин, которые проступают, когда щурится, что говорит — Миха любит посмеяться. Черная майка обтягивает его так туго, что вот-вот порвется, мышцы на плечах, похожих на сытых удавов, при каждом движении зрелищно перекатываются. Свирэль можно понять. Не удивительно, что девушки-лонгоморфы так на него пялятся — местные-то мужчины все стройные, как тростинки, хоть и жилистые. Но такую гору мышц, как у Михи даже я вижу впервые. Причем заметно — мышцы эти результат многолетней практики ради выживания, а не тягания железа в зале для красоты. Мелькнула мысль — если бы у меня был отец, я хотела бы, чтобы он был как Миха. Или хоть немного на него похожим. — Значит, — догрызая кость с кусочком мяса, проговорил медведь, откидываясь на спинку стула, — кольца Спрутовской попёр тот длиннозубый. Соловей кивнул, он ел недавно, да и сил на магию потратил не много, так что не успел проголодаться и неспешно отправляет в рот какие-то шарики, по вкусу похожие на сырные. — Не только попёр, — согласился Соловей, — но, как я уже сказал, все понял про Ярославу и чуть не похитил её. Алекс спас. — Алекс может, — убежденно произнес Миха и покосился странно на Соловья. — Я-то думал, это ты её хочешь взять в оборот. Пока я, поперхнувшись от прямоты медведя, пыталась найти менее скабрезный смысл фразы «взять в оборот», Соловей постучал указательным пальцем себе по виску и ответил: — Я распутный, но не скотина. — Ты это дочке водяного расскажи, — крякнул Миха. Соловей закатил глаза и в сердцах швырнул шарик обратно в тарелку. — Да сколько раз говорить, — выдохнул он, — не мой это ребенок! Ты же сам его видел! У него на морде написано — оборотень-кабан! Губы Михи оскалились в усмешке, он быстро отхлебнул из кружки и вытерся тыльной стороной ладони. — Да ладно-ладно тебе Сол, — отозвался он. — Шуткую я. Чего уж. Видал я того отпрыска и даже с девицей толковал. Она не только с тобой в ту ночь покувыркаться успела. Деркун Кородубов из лабораторного отдела у неё был до тебя. Голубые глаза Соловья вытаращились, он подался в перед и проговорил с неверием: — Деркун? Тот тощий с кабанячьими клыками на пол рожи? — Ну, — согласился Миха, кивая. Соловей прыснул и откинулся на спинку, разводя руками с видом «я же вам говорил». — Что и требовалось доказать, — убежденно сообщил он. — Фу, я ещё и с ней после... Кородубов враль и выпендрежник. Тьфу. Меня их диалог сперва умилял — здорово наблюдать, как разговаривают двое взрослых мужчин. Но слушать обсуждения их похождений выше моих сил, так что я предложила: — Может лучше Миха расскажет, как Лебедь? И что там с Дубравой? Агенты хмыкнули и переглянулись так, что понять эти взгляды способны, наверное, только мужчины. Миха, тем не менее, поковырялся мизинцем в зубе, затем очень внимательно рассмотрел извлеченное и запульнул его в сторону. — Да расскажу, не боись, — сказал он. — Дубраву, Ясеня и всю их шайку исключили из академии и заключили под стражу до решения суда. Но суд скорее формальность. Все итак знают, предателей сошлют в мир шесть-шесть-шесть. — Навсегда? — вырвалось у меня. — А ты как думала, Ярослава Воронцова? — вопросом на вопрос ответил Миха. — Они участвуют в заговоре против всего рода людского. За такое по голове не погладят. Решение, несложно догадаться, единовластно принадлежит Спрутовской. Оно логичное и закономерное. И все же на секунду мне стало грустно — я привязалась к Дубраве и считала её подругой. Как и Ясеня дрегом. А они оказались кровожадными предателями, которые готовы на страшные вещи ради... Ради чего? Я поинтересовалась у Михи: — А их допрашивали? Что они сказали? Зачем они предали своих? — А как же не допрашивать? — отозвался Миха. — Конечно допрашивали. Все банально, Ярослава Воронцова. Им пообещали горы золотые. Власть над всем родом лесовиков и полновластное царствование на Земле среди этой расы. И безграничную магию. У меня по плечам пробежали мурашки, я проговорила: — Какой кошмар. На что не идут ради власти. И как они только смогли связаться с Небуланом. — А вот это отдельная тема, — сообщил Миха и наклонился вперед, облокотившись на деревянную столешницу. Мы с Соловьем переглянулись и тоже превратились в слух, а Миха продолжил: — На допросе у лесовиков удалось выяснить, что на Земле уже не первый год водятся подселенцы. Соловей присвистнул и с пониманием покачал головой, но мне ничего не понятно, так что пришлось спросить: — Что за подселенцы? Строгий взгляд Михи, посланный Соловью почему-то мне согрел душу — вот так вам всем, за то что ничего мне не объясняете. — Чего это она про подселенцев не знает? — деловито поинтересовался медведь. Соловей развел руками. — Я не приделах. Это Алекс у нас в преподах ходит. — Павлины хвостатые, — проворчал Миха, — ходят, друг перед другом хвосты распушают. Нет бы девку уму-разуму научить, так они в самцов играют, перед девкой выделываются. А вроде взрослые мужики. Тьфу. От слов Михи в груди растеклось тепло, какого я никогда не испытывала — заботливое, надежное. Наверное, именно это чувствуют девочки, у которых есть отец и они знают — он всегда защитит, придет на помощь, вытащит из любой ситуации и прыгнет в любое пекло, чтобы защитить своего ребенка. Я всю жизнь была лишена этого, всегда приходилось сражаться самой и вылезать из переделок. Мама давала все, что могла. Её любовь — мой личный оберег и я буду ей по гроб жизни благодарна за то, что научила меня справляться с трудностями, идти вперед и всегда держать нос по ветру, а хвост трубой. Пока я была маленькой, она пахала на трех работах, одела, обула меня, дала образование и давала бы дальше, если бы в нашей жизни не появился Влад Лисицын и не разрушил наш хрупкий мирок. Нам не хватало того, кто оберегал бы от таких уродов, как Лисицын. Куда делся отец, ни я, ни мама не знали. Он испарился, когда узнал, что мама беременна. У неё не осталось ни одной фотографии с ним, потому что по странной случайности телефон, на котором хранились фотки, утонул в стиральной машинке. А в социальные сети она никогда не загружала совместных снимков. Так что не смотря на то, что влюблена она в него вроде как была, на память от него осталась только я. Рефлексия настолько меня охватила, что я глубоко и тяжело вздохнула, агенты на меня оглянулись, Соловей встревожился. — Яра, ты как? Нормально все? Мы болтаем, а тебе может отдохнуть? Ты, вон, сил сколько потратила. Усталость я чувствовала, но пока спать не хотелось, я неуверенно пожала плечами. — Попозже. Просто вспомнила свою семью и подумала, что зло иногда вылезает из таких мест, откуда не ждешь, — проговорила я.