— Хороша служба, как дома в Ольгове побывал, только сынков и жены не хватало, — расчувствовался Первуша. — Да, а на клиросе пели как чисто да душевно, аки ангелы, — поддакнул Горшеня. — Демьян Олексич, тебе-то понравилось, как вороножские пели? — Что? — растерянно оглянулся Демьян. — Я говорю, в церкви пели, чисто ангелы. — А… ну, да… — окунулся опять боярин в горькие думы. — Вот уж истинно, ежели бы чаще в гору к небу главу свою подымали, так многое бы примечали, — философски, но с легкой насмешкой изрек Горшеня. — Да, что вы все надо мной потешаетесь?! — разъярился Демьян, резко разворачиваясь к десятским. — Что я вам плохого-то сделал?! А девку я найду и женюсь, и вы мне все — не указ, и даже князь! — Да, Бог с тобой, Демьян Олексич, нешто мы о тебе чего сейчас худого говорили? — поспешил оправдаться Первуша. — Так ведь, о службе перемолвились. Горшеня только улыбался. «И не спросили на ком, да что за девка. Ясно ведь, знают уж все, подслушивали али князь выболтал», — Демьян опять понуро побрел по улице. — Переживает, — тихо, думая, что боярин не слышит, шепнул Первуша. — Найдется, — уверенно ответил Горшеня. — Может, хватит уже! — не оборачиваясь, крикнул им Демьян. — Да мы про перепелов, — наврал Первуша, — я вот спрашиваю, за перепелами еще пойдем? Все ведь почти проглоты сожрали. — Приманки нет, все птицы склевали, — подхватил новый разговор Горшеня, — сначала надо за ягодой сходить. — Какая ягода? Опомнись, божьи птахи все подъели, снег выше колена! — Так снег — это и хорошо. Я там, в овраге терновника заросли нашел, то, что надо. Птицы ведь когда ягодки склевывают, они часть в снег роняют. А еще, наверное, на нижних ветках плоды какие есть, птахам под снег не забраться, а мы раскопаем, да соберем. Может и на кисель хватит. — Вот еще придумал, чтобы вои дружинные по сугробам ягоды за птицами подбирали! — возмутился второй десятник. — Есть захочешь и не туда залезешь, — отмахнулся Горшеня. Он твердо решил, что люди Олексича голодать при нем не будут, и изыскивал все новые и новые способы добыть пропитание. Старый десятский помалкивал, что уже послал сына и Нижатку тайком проследить за местными, где они и как ловят рыбу. Покупать у вороножских улов по безбожной цене Горшеня не собирался. 5 Демьян пошел со своими собирать мерзлый терн. В тайне он надеялся, что дева опять выйдет на лед или по какой надобности будет крутиться у городни. Но за стенами заставы ольговцев встретила унылая пустота. Пока вои ползали в овраге на коленях, выискивая маленькие сморщенные ягодки, и радуясь, как дети, каждой находке, Олексич с мрачным выражением лица бесцельно мерял сугробы. Память услужливо подсовывала то теплые девичьи губы, то лучистые глаза, то нежные ручки. «Побоялась она, что я обману, сделаю, как князь советовал, что бесчестье ей будет. Вот и не показывается, а если бы я встретил ее еще раз, так все бы объяснил… Если бы встретил…» Вернулись под вечер, голодные и уставшие. Проня, оставленный за кашевара, суетился у очага, помятое лицо, говорило о том, что он проспал счастливым богатырским сном до заката, и еды сотоварищам придется ждать долго. — Тебя, дурень, зачем оставляли! — накинулся на него Первуша. — Есть охота, аж животы сводит, а он только котел на огонь ставит. — Да я не виноват, то домовой меня одурманил, сон напустил, — оправдывался Проня, роняя под ноги черпак. — Говорил я, задобрить его нужно, кашки на ночь в уголок поставить, а то проказничать начнет. Не дали, вот и озорничает. — Я те сейчас как дам тем черпаком по макушке, так и домового задабривать не придется, в следующий раз каша сама вариться станет, — пригрозил десятник, показывая нерадивому кашевару кулак. — Ну, здесь дело долгое, — махнул рукой Демьян, — пойду я к князю. Горшеня отсыпь терну, снесу. В горнице у князя было томно жарко. Александр в одной исподней рубахе валялся на широкой лавке. — Явился? — лениво протянул он, потягиваясь. — Где бродили? Опять за перепелами ходили? — Вот, княже, побаловаться тебе принес, — Демьян поставил на стол невысокий туес с мерзлым терном. — Сметливые у тебя людишки, — подивился Александр, подсаживаясь к столу. — Слышал, воевода из Чертовиц вернулся? Говорит, кабанчики в округе появились, на охоту зазывает. Завтра поедем, косточки поразомнем, это тебе не перепелки. Эх, на вепря бы выйти в одиночку да местным носы утереть! — молодой князь мечтательно прикрыл глаза. — Это да, — согласился Демьян. В дверь робко постучали. — Входи! — крикнул Александр. Появилась нечесаная голова меньшого Горшеньки. — Я это… мне Демьяна Олексича надобно, — промямлил он, низко кланяясь. — Ну, чего там стряслось? Первуша Проньку черпаком убил? — усмехнулся боярин. — Да нет…, — замялся парнишка, растерянно поглядывая на князя. — Говори уж, — махнул рукой Демьян. — Там к тебе девица приходила. Олексич так быстро рванул к Горшеньке, что чуть не опрокинул стол, Александр на лету подхватил, готовый рассыпаться синими ягодами, туес. — Тише ты, окаянный, — засмеялся он. — Что за девка? Какая из себя? — Демьян нетерпеливо дернул отрока за рукав. — Красивая такая, — Горшеня описал в воздухе руками довольно дородную фигуру. — Может такая? — Олексич нарисовал более стройный стан. — Де нет, боярин, вот такая, — опять широко развел руки парнишка. — Я же говорю, красивая. — А роста? — у Демьяна еще была надежда. — Вот такая, — провел Горшенька гораздо ниже, чем хотелось бы боярину. — Ай, да Робша! Всех местных девок околдовал, сами к нему приходят! — князь заливисто расхохотался. Демьян равнодушно отвернулся, возвращаясь к столу. — Она передать просила…, — начал отрок. — Ступай! — одернул его Олексич. — Как это ступай? — замахал руками князь, подмигивая Горшеньке. — Сказывай, что она там боярину передала. — Сказала, дескать, ее хозяйка прощения у Демьяна Олексича просит, а за, что он, мол, сам ведает. Да, чтобы на нее не серчал, гостинец ему шлет. Под ошеломленным взглядом Демьяна Горшенька метнулся в сени, занес огромный узел и с поклоном поставил на стол. — Вот, — выдохнул он. — А как хозяйку зовут, ты спросил?! — разволновался Олексич. — Так я думал, ты ведаешь, — парень удивленно захлопал ресницами. Князь снова расхохотался. — Дурень, ты, дурень, — вздохнул Демьян. — Давай уж смотреть, что там за подарочек, — Александр нетерпеливо начал развязывать края большого шерстяного платка, в котором оказался берестяной короб. — Ого, — присвистнул он, доставая большой пшеничный каравай. — Теплый, представляешь, еще теплый! От вида аппетитной румяной корочки все трое сглотнули слюну. — Кто же она — твоя зазноба? В городце голодно, князья ржаной хлеб напополам с лебедой едят, а тут такое богатство, — Александр опять запустил руку, выставляя на стол небольшой горшочек, горло которого было перевязано тряпицей. — Мед! Мед! — закричал он, сдергивая холщевую крышечку. Демьян наклонился над горшком, там был не хмельной напиток, не сбитень, а самый настоящий мед, летний дар трудолюбивых пчел, растопленный чьей-то заботливой рукой, и от того янтарный и тягучий. Парень не удержался и обмакнул мизинец, золотая капля игриво побежала по пальцу, приятно холодя кожу. На дне короба оказалась рубаха из искусно сработанного тонкого сукна, окрашенная в зеленый цвет с узором из диковинных цветов и длинноногих петушков по вороту и подолу. Воистину княжеский подарок! Демьян, глупо улыбаясь, таращил глаза на щедрый девичий дар. — Вот тебе и дочь воротника! — изумленно выронил Александр. — Хорошо здесь воротники живут. Робша, а не податься ли нам в дозорные вороножские, а? Как думаешь? Олексич не хотел думать. Осознание, что дева его помнит и привечает, затмевало все остальное. Он отрезал от каравая одну треть и отложил на стол, большую часть сунул Горшеньке: — На, отцу отдай, путь поделит на наших. Ступай. Отрок с поклоном удалился. Князь с боярином, осенив себя распятием и прошептав молитву, сели есть, макая пшеничные ломти в мед. — Послушай Робша, забудь ты эту деву, — неожиданно сухо сказал князь.