— Как? — Демьян перестал жевать. — А так, — Александр слегка кашлянул в кулак. — По всему выходит разбойника она дочь, с бродниками якшается. — Да ты о чем? — Олексич подался вперед, упирая руки в стол. — А о том. Ты выслушай, а потом брови хмурить станешь. Посуди сам, у кого сейчас добра столько может быть, только у татей, что на чужое зарятся. Остальные впроголодь живут. — Не нам чужое добро считать! — вспылил Демьян. — Одета бедно, а заушницы княгине на зависть, откуда? — продолжал гнуть свое князь. — Она сказала, от матушки достались. — А у матушки — бабы простой откуда? Не иначе, муженек с какой боярыни при налете сорвал, да на свою жену повесил. — Почему «бабы простой»? Как видно, не простые они, раз у девы холопка есть, — оборонялся Демьян. — Может и не простые, только, что она одна на льду делала, если не простая. Почему холопок не послала холстины стирать, а сама пальчики морозила, а? И зачем так далеко от городни отошла, и у заставы полынью прорубить можно? Не знаешь? А я тебе скажу зачем, нас она поджидала, чтобы в городец пройти помогли, пока воевода в отъезде. — Зачем ей с нами проходить, если ее дозорные узнали да кланялись. Да так кланялись, что пониже, чем тебе, княже. — Так в сговоре они, одна шайка. А мы нужны на случай, если воевода прознает, что бродникову дщерь в город впустили, так на нас свалить можно будет. Мол, липовецкие ее привели, а мы и не причем. Сам ведь знаешь, бродники здесь крутятся, уж несколько раз заставу пытались взять. — Ушли они в степи, я сам видел, — мрачно произнес Демьян. — А все ли? — Она сказала, брата у нее бродники убили, я ей верю? — Может, и убили, не поделили чего промеж собой. — Со стены его стрелой сняли. — Тем более, в бою свои нечаянно попали. В сечи чего не бывает, сам знаешь. Любовь тебя слепит, а мне все видно. Отчего себя не назвала, коли ты ей приглянулся, отчего мальчонка испугался, когда ее опознал, отчего в церкви не была, отчего сама не пришла, а холопку прислала? — князь хладнокровно загибал пальцы. — Не знаешь? А я скажу тебе, нет ее на заставе, весточку снесла, кому нужно, да опять в лес ушла, где стан у них. Сходится все, как не крути. — То тебе обидно, что она не тебя выбрала! Александр скрестил руки на груди: — Больно она мне нужна. Можешь не верить, а другого объяснения нет. Демьяну стало холодно в сильно натопленной горнице. Все действительно сходилось, другие объяснения не шли на ум. — Дозволь, пойду я, княже, — он поднялся, как во сне, натянул кожух, бережно взял рубаху и пошел к двери. — Робша, да не переживай ты так-то. Забудешь, — виновато окликнул его князь. Демьян молча вышел. На дворе на него опрокинулось огромное звездное небо. Тонкий ущербный месяц ухмылялся парню из-за церковной колокольни. Вечности не было дела до терзаний ничтожного человечишки. «Господи, — мысленно прокричал Демьян, вглядываясь в далекие огоньки, — что ж делать-то теперь!?» Дочь воротника — это еще куда ни шло, но привести в родительский дом дщерь душегуба, того, кто, возможно, божий монастырь разорял, кровь невинную проливал, — это совсем другое дело. Можно ли ради любимой на позор всю семью обречь? «Но ведь она не виновата, что у нее отец такой, да может она и не знает о делах его ничего?» — Робша, ты от князя? — услышал Демьян голос земляка. Это один из ольговских бояр Миронег спешил по двору к княжеской избе. — Да, — мимодумно обронил Олексич. — Все о семье кручинишься? — сочувственно похлопал парня по плечу Миронег. Он был одних лет с отцом Демьяна и от того относился к молодому боярину покровительственно. — А ты не кручинься, уныние — страшный грех. На Бога положись. Ибо сказано в Писании… Олексич в пол уха слушал последовавшее далее длинное поучение. «Вот он первый меня отцу и выдаст. Скажет: «Чадо твое совсем стыд потеряло, татя дщерь в подружьи[13] взял». И проповедь вот такую не хуже здешнего попа Леонтия прочитает». Демьян уныло махал головой, делая вид, что слушает. — Хлеб! — вдруг вскрикнул он. — Что хлеб? — остановил словесный поток Миронег. — У князя хлеб пшеничный есть, остался еще кусок и мед. Ты поди, Миронег Военежич, побалуйся, князь уважит. — Откуда ж у князя богатство-то такое? — подивился старый боярин. — Ладно, пойду, проведаю. Я и так шел насчет лова завтрашнего потолковать. Слышал же, на ловы идем? — Слышал, слышал, — Демьяну не терпелось отвязаться от словоохотливого Военежича. «Хлеб теплый еще был! — ликовал он в душе. — Теплый! Значит отсюда из городца, а то бы остыть успел. Никакая она не бродникова дщерь, а дочь мужа какого нарочитого[14] при воеводе местном. И пара для боярина ольговского самая что ни наесть подходящая… Ну, почти подходящая, да уж улажу как ни будь… А рубаху она из приданого своего достала, что для мужа заготовила. Стало быть, люб я ей, очень люб! Ох, зеленоглазая!» Он прижал заветный подарочек к груди. Сердце весело прыгало, мир снова стал прекрасен и ярок. [1] Заборол (забороло) — верхняя часть крепостной стены, с навесом, защищающим ратников от стрел. [2] Шелом — здесь коническая крыша сторожевой башни. [3] Городец — небольшой, укрепленный город. [4] Прясло — участок крепостной стены, расположенный между двумя башнями. [5] Волоковое окно — небольшое оконце в забороле для стрельбы, могло закрываться (заволакиваться) деревянной задвижкой. [6] Свита — одежда из сукна, надеваемая поверх рубахи. [7] Воротник — ратник, охраняющий крепостные ворота. [8] Вратарь — то же, что и воротник. [9] Ловы — охота. [10] Корзно (корзень) — плащ. [11] Басни — здесь сказки. [12] Стрый — дядя по отцу. [13] Подружья — подруга, жена. [14] Нарочитый муж — знатный, уважаемый человек. Глава IV. Не твое! Глава IV. Не твое! 1 На ловы Демьян выбрал Ветерка. Для утонченной Зарянки местный глубокий снег был тяжким испытанием. Мохнатый конек, застоявшийся в стойле, радостно трусил теперь среди вековых дубов, выпуская клубы пара из широких ноздрей. Ловчие большой толпой доскакали вверх по Вороножу до примеченного места, а дальше разделились для загона, широким кольцом окружая кабанью лежку. Александру, как младшему князю, досталась для облавы наветренная сторона, а это значит, обладая отменным нюхом, животные учуют его людей в первую очередь и побегут в противоположном направлении, где их ждут сулицы и стрелы ловчих Святослава и вороножского воеводы. — Братец с богатой добычей вернется, да надомной еще и потешаться станет! — злился молодой князь, чувствуя, что все его надежды на ловчую славу рушатся. — Ничего, — утешал его Миронег, — сначала погоним на них, а промахнутся, так на нас кабанчики поворотят. Будет и нам, где разгуляться. Но Александр лишь раздраженно сжимал губы, он всегда легко мирился с ролью второго сына, и брату редко прекословил… всегда, но не на охоте. Здесь ему хотелось быть первым, лучшим, ловить завистливые, восхищенные взгляды. Князь нервно мял рукавицу. Демьяна детская обида Алексашки забавляла, он, не обращая внимания на ворчание князя, любовался солнечным днем и искрящимся снегом, тело грела заветная рубаха. Вдруг, взгляд остановился на цепочке следов, огибающих заросли лещины. Олексич потихоньку ткнул Александра в бок, князь растерянно оглянулся. Прижимая палец к губам, Демьян указал глазами в сторону куста. Александр не удержался и радостно вскрикнул. — Что, княже, не плохо тебе? — испугался Миронег. — Да, нет. Так только живот как-то крутит. Вы тут постойте в засаде, и коней наших придержите, а мы с Робшей пройдемся, вон у него как-то тоже не ладится. Демьян демонстративно схватился за живот. — Это вы меду вчера с голодухи объелись, — сочувственно покачал головой Военежич. — Да как некстати, сейчас загон пойдет, а кабанчики на нас выйдут, непременно выйдут, дождемся своего… Добры молодцы, не дослушав причитания, спрыгнули с коней и бросились в заросли. — А сулицы зачем с собой похватали, здесь бы кинули? — заохал им вслед старый боярин, но ответа не последовало. Уже чувствуя носом добычу, друзья, погружаясь по колено в снег, спешили по следу не хуже ловчих псов. — Крупный, в снег глубоко ныряет, точно вепрь! Робша, вепрь!!! — задыхаясь от предвкушения, громко шептал Александр. — Тише, княже. Слух у него тонкий, почует, — Демьян опять предупреждающе поднес палец к губам. — Сулицы — слабовато, надо было и рогатины прихватить. — Чтобы все догадались да за нами рванули. Нет, Робша, один на один хочу выйти. Сначала стрелой, потом сулицу метну. А ты не встревай, на подмогу подлетишь, только если угроза мне будет. Ну, до этого не дойдет, — князь беспечно улыбнулся. Ловчие натерли кожухи и порты снегом, пытаясь ослабить дымный запах. Походка стала мягче и тише. След уводил на север в противоположную сторону от облавы. Вскоре у корней дубов стали встречаться разрытые ямы, снег широкими полосами был тщательно перепахан до земли. Так глубоко погрузиться могло только сильное здоровое животное. Легкое волнение пробежало по венам молодых охотников. И вот за деревьями послышалось раскатистое низкое хрюканье. Кабан ест, а ест, значит, занят, теряет обычную чуткость, можно подобраться поближе. Сквозь ветки показалась мощная бурая холка с серебристым отливом. Князь жестом показал боярину: «Расходимся». Для броска нужно зайти вепрю в бок. Александр взял десную сторону для атаки, Демьяну нужно было держаться чуть поодаль, заходя с левого края. Ольговский князь потянулся к тулу[1], вынимая легкую стрелу, она яркой искоркой сверкнула на морозном солнышке. Это был самый опасный способ лова, стрелять нужно точно в лопатку, туда, где в глубине необъятной туши бьется сердце. Промахнешься, и вепрь попрет на тебя со всей умноженной болью яростью. Александр выступил из-за дерева, натянул тетиву, раздался легкий свист. Кабан взвизгнул, подлетев вверх, и рухнул на снег. — О-го-го! — радостно закричал князь, бросаясь к поверженной добыче. — Стой! — предупреждающе крикнул Демьян, и не зря. Вепрь извернулся всем телом, вскочил на ноги и ошалело стал топтаться на месте. Стрела застряла в шее. Князь успел подбежать опасно близко, и Олексич резко свистнул, вызывая зверя на себя. Кабан, низко опустив массивную голову, рванул в сторону боярина. Демьян выставил вперед сулицу, понимая, что та сломается так же легко, как тонкая лучина. Единственная возможность спастись от мощных клыков, отпрыгнуть в последний момент перед самым пятаком вепря. Но глубокий снег замедлял движения кабана, он не набирал нужной для ловчего скорости, зверь успеет среагировать на обманный маневр. «Успеть выхватить нож!» — пронеслось в голове у Олексича. И тут какой-то грязно-белый комок шерсти прыгнул на холку вепрю. Кабан повалился набок, началась яростная возня. Подбежавший сзади князь взмахнул острым лезвием, на это раз удар был точным. Огромное животное обмякло, заливая снег горячей струей крови. Пес, облаяв для порядка мертвое тело, бросился в объятья боярина. — Дружок, Дружочек! — ласково трепал за шею, выпрашивающего ласку пса, Демьян. — Ты как здесь оказался, а хозяйка где? — За своими надо уходить, а то, как бы вместо красавицы ее батя с дружками не вышел, — князь, вытирая нож о снег, тревожно оглянулся. — Видишь, Робша, до Вороножа отсюда пешему пол дня пути, а ее собака одна в чаще бегает. А ты мне не верил, губы от обиды дул. Демьяну нечего было возразить, теперь уже и теплый хлеб не мог развеять подозрения. Связных объяснений, как на подмогу сумел примчаться Дружок, у молодого боярина не было. Либо девка — ведьма, и ворожбой выведала, что любому грозит беда, либо она дочь татя, чье логово недалече от лова. И то и другое парня не могло радовать. Но ярким солнечным днем все казалось не таким уж мрачным и безнадежным, как накануне. Истинно говорят старые люди: «Утро вечера мудренее». Возвращаясь с князем по своим следам, Демьян время от времени наклонялся погладить бегущего у правого сапога пса. «Можно много зароков себе давать — не встречаться, забыть зеленоглазую, но, если она вот так возьмет да из чащи ко мне выйдет, да ручкой поманит, ведь побегу. И про князя, и про мать с отцом, наверное, позабуду… Ладно уж, чего гадать, будь, что будет». Стоило Олексичу так подумать, как пес тявкнул и рванул куда-то вглубь дубравы. Демьян попытался его подозвать, но Дружок не откликнулся и больше не появился.