— Та вонючая изба — не мой дом, у меня дом в Ольгове, — отдернул руку боярин, — Агафья! — опять заголосил он, вкладывая в крик все силы. Из-под ворот вынырнул Дружок, крутнулся вокруг Демьяна, испугав отпрянувшего Горшеньку. Пес кинулся было ласкаться, но почувствовав резкий хмельной дух, тявкнул и полез назад во двор. — Агаша-а-а… Поверх забора появилось испуганное личико Агафьи. Очевидно, она залезла на что-то зыбкое и теперь, опасаясь упасть, вцепилась побелевшими пальцами в сухие доски. — Что ж ты меня позоришь? — зашептала она. — Агаша, — глупо улыбнулся парень, — лада моя. — Да ты пьян! — зеленые глаза округлились. — Иди домой, люди смотрят. — Агаша, прости меня, прости… Я виноват, но я не хотел. — Сменял ты меня, на князя своего сменял, так чего ж тебе еще надобно? — голос девы дрожал. — Не мог я от всего отказаться, да не только в князе дело, я сын единственный, отец, мать за мной, сестры. Здесь остаться — значит их бросить. Того я не могу! — А вот я ради тебя все бы бросила, — в шепоте Агафьи слышалось презрение. — То бабья доля, совсем другое. — Другое?! — шепот сорвался на крик. — Моего отца значит можно опозорить, то другое?! — Я твоему отцу бесчестья не хотел. — Да что ты? — всплеснула руками Агафья и тут же, пошатнувшись, опять вцепилась в доски. — Видно хмель тебе память укоротил. Уходи, не нужен ты мне. Парень глотнул сырого воздуха. — Не нужен, стало быть, — мотнул он головой, стараясь сбросить с себя хмельной угар. — За другого пойдешь? — Пойду! — с вызовом эхом ответила дева. — Другой теперь вместо меня тебя будет… Даже с высоты забора было видно, как побелело лицо девушки, как она вся напряглась в ожидании страшного признания. Демьян сразу протрезвел. Оглянувшись, он, наконец, заметил большую толпу зевак у себя за спиной: перешептывающиеся бабы, скалящиеся детишки, ухмыляющиеся вои из дружины Святослава. — Другой вместо меня тебя под венец поведет. Прощай, — исправил парень неосторожные слова. Умывшись грязным талым снегом, он, не оглядываясь, побрел прочь. — Ну, что стоите?! — неожиданно крикнул в толпу Горшенька. — Хмельного никогда не видели? А ты — дура! — крикнул он безо всякого почтения дочери воеводы и побежал догонять боярина. Зеваки, перешептываясь, стали расходиться. Голоса быстро смолкли в отдалении. А за глухим забором, сидя на собачьей будке, скрытая от злого любопытства, горькими слезами давилась Агаша. [1] Тул — колчан, сумка для стрел. [2] Повой — головной убор замужней женщины. [3] Оплечье — ожерелье или воротник, украшенный вышивкой. [4] Челюдинки (челюдь) — прислуга. [5] Доброхот — здесь следопыт, лазутчик. [6] Аксамит — плотная, расшитая ткань. [7] Федор Романович — рязанский князь (1270-1294 гг.). [8] Роман Ольгович — рязанский князь (1258-1270 гг.), был зверски казнен по приказу хана Менгу-Тимура. [9] По традиции отвергнутому жениху для смягчения отказа дарили каравай. Глава V. Снег черный и белый 1 «Когда снег по осени землю накрыл, он был белый, пушистый, глаз радовал, а теперь-то что?» Демьяна беспощадно рвало. Он с трудом успел забежать за угол клети, чтобы не позориться перед дружиной. Бражка попросилась наружу, за ней рвались и кишки. Где-то за спиной уже подкрадывалась головная боль, готовая вонзить острые иглы похмелья. Его вои толпились поодаль, озадаченно переговариваясь. — Ушицы ему нужно поесть, такой улов вчера притащили, а он даже не притронулся, — вздохнул Горшеня. — Кваску бы ему сейчас, да где ж взять? — Первуша зло сплюнул. — Все у них здесь дрянь, и бражка их — дрянь! — Да, все — дрянь, — поддакнул ему Пронька, — беда, вот только девки больно хороши. И тут же получил подзатыльник от десятника. — Я же правду сказал? Были бы девки похуже, так и бражку пить бы не пришлось. — Молчи уж. Из-за угла вышел осунувшийся Демьян. — Полегчало? — посочувствовал Первуша. — Полегчало, — сухо ответил боярин, избегая смотреть дружинникам в глаза. — Умыкать будем? — бесцеремонно спросил Проня, отойдя от десятников на безопасное расстояние. — Нет, ей того не надобно… Воды притащи умыться и рубаху чистую, да живей, а то на службу опоздаем. Олексич старался делать вид, что ничего не случилось, все как прежде. Но чем больше он прилагал усилия, тем явственней проступало уныние. В церкви Демьян сразу заметил ее. Он не смотрел, отворачивал голову, пытался состроить равнодушие, но все равно краем глаза невольно ловил завернутую в аксамитовые одежды тонкую фигуру. Агафья на этот раз не пряталась промеж старух, не перешептывалась с бойкими девками, она стояла, гордо вскинув голову, рядом с мачехой в первом ряду от алтаря, там, где и положено было по праву занимать место дочери хозяина заставы. Красавица тоже не смотрела в сторону Демьяна, но он был уверен… да уверен, что и Агаша чувствует его присутствие. Вокруг все шушукались, криво ухмылялись. Весть о пьяной выходке ольговского боярина еще вчера облетела весь городец, и теперь была главной сплетней заутренней. Любопытствующие переводили взгляд с дочери воеводы на несостоявшегося жениха, пытаясь получить новую пищу для разговоров. Но горе-влюбленные, казалось, внимательно следили за службой, внимая речам молоденького отца Леонтия. Не дождавшись перемигиваний или каких-то других знаков, вскоре пару оставили в покое. Сколько Демьян утром не обливался холодной водицей и не растирал снегом виски, вид у него все равно был помятый и уставший. — Что, Робша, всю ночь по Агашке рыдал? — поддел его в бок Филька Буян. — Не твое дело. — Думал, мне отказали, так тебя захудалого в зятья примут? Петух соколом себя возомнил. — Ты что ли сокол? — усмехнулся Демьян. — Ну, уж как петух под заборами не кричу. Филька видел, что Олексичу худо с похмелья, и явно нарывался на драку, не желая упустить такой удобный момент. — Врезал бы я тебе, да в Божьем храме грешно, — Демьян сжал кулаки. — В храме нельзя, а за храмом-то можно, после службы, — и толкнув соперника в плечо, Буян нырнул в толпу. — Только драки нам сейчас и не хватало, — проворчал слышавший все Горшеня. — Драка мне сейчас и нужна, — Демьян невольно поворотил голову, и тут же встретился взглядом с Агашей. В ее глазах было беспокойство. «Неужто переживает?!» От этого на душе у парня сразу стало благостно, а иглы боли теперь кололи не так жестоко. Народ в церкви оживился. «Биться… биться станут», — полетело со всех сторон. За церковной оградой толпа очертила место поединка, в воздухе летало возбуждение. Демьян с Филькой быстро скидывали с себя кожухи и свиты, чтобы драться в одних исподних рубахах. — Масленая только завтра, Божье воскресение нынче, а вы драку затеваете! — пытался увещевать задир Леонтий. — Пусть разомнутся, — лениво отмахнулся от священника Святослав Липовецкий, — а то от скуки да безделья зачахли совсем. — Их люди, сами разберутся, — с показным равнодушием устранился и воевода. Александр молчал, по его внешне спокойному лицу ничего невозможно было прочесть. Все смолкло в ожидании. Филька был мелковат ростом, но широк в плечах, с развитым торсом на крепких ногах, мужицкими большими кулаками легко гнул подковы и пробивал толстые доски. Однако при всей своей силе и отчаянной задиристости раньше противостоять в открытом бою Демьяну он не мог. Сейчас все было по-другому, Буян рассчитывал на победу, и дело не только в тяжелом похмелье соперника. Все время пребывания на заставе Филька не стеснялся подсаживаться к сытому княжескому столу, зимние испытания не оставили ни следа на его круглых румяных щеках. Олексич же питался со своей дружиной, не желая объедать Александра, и от того заметно отощал. В присутствии не состоявшегося тестя и его красавицы дочери, испуганно выглядывающей из-за отцовского плеча, Буяну очень хотелось поквитаться за все накопившиеся обиды. Широко перекрестившись на распятие церковного купола, Филька бросился на Демьяна. Он яростно начал наскакивать, целясь в лицо, желая сразу же мощной атакой подавить соперника. Но его кулаки встречали лишь пустоту. Олексич только уворачивался, не нанося в ответ ни единого удара. Он отступал по кругу, ведя соперника за собой. — А ольговский-то трусоват! Бегает как заяц! — раздавались смешки вороножских зевак. Получив одобрение зрителей, Буян, сделав несколько обманных ударов в сторону груди и правого плеча, опять попытался достать скулу Демьяна. Тот казался запыхавшимся и уклонялся все менее ловко.