— Все ли ладно с ними? — не веря своему счастью, прошептал Олексич. — Да чего с ними станется, — отмахнулся гость, — кваску мне подлейте. — Матушка, слышала, сестрицы живы?! Слышала? — Демьян кинулся тормошить мать. — Ты голову найди, помнишь, голову надобно сыскать, — мать смотрела куда-то сквозь сына. — Оставь ее, — положил ему на плечо руку Горшеня, — вернутся сестрицы, может Тимофевне и полегчает. — Дорогой выкуп хозяину за сестриц твоих пришлось заплатить, — здоровяк отломил большой ломоть хлеба, — особенно за старшую, хороша больно, Ахмат продавать не хотел. Ты, боярин, столько серебра и в руках не держал, да и не видывал. А мясо у вас не водится? — Пост нынче, — растерянно промолвил Демьян. «Дорогой выкуп… где столько собрать, чем с побратимом расплачиваться?» — хозяин обвел глазами пустую горницу. — Мы когда после погони неудачной воротились, Темир сильно осерчал, что князей упустили. Отец твой еще жив был. Хозяин просил за него, да куда там, Темир и слушать его не стал, а сестер твоих Ахмату подарил. Хозяин у магометанина стал их выпрашивать, а тот меньшую продает, а Ульку вашу уступать не хочет, уперся. Хозяин и так, и этак. Наконец, сговорились. Няньке велел не сказывать, сколько за девку отдал. Так и помалкиваем. — Я ему верну, все верну, — скорее себя, чем гостя, стал уверять Демьян. — С чего тебе возвращать. Все продашь да сам в холопы подашься, а и то не соберешь. Кашки-то подложите, отощал под Ольговом околачиваясь. — Я у князя займу. Он поможет. — Ну-ну, — хмыкнул здоровяк. — Ерема — я, а то и как зовут не спросили. Мы в леске у Русалочьей заводи стоим. Опасно нам оставаться, порезвились мы здесь, сам понимаешь. Приметит кто, мало не покажется. Завтра в ночь выехать нужно. Как солнышко садится станет, подъезжай, проводим тебя к хозяину. 4 Под утро отчаянно разлаялись псы. Олексич с ближней дружиной вылетели на двор. Собаки брехали в сторону закрытых ворот. Увидев хозяина, к Демьяну подбежал Дружок, разжав мощные челюсти, пес положил к ногам боярина окровавленную тряпицу. Вои переглянулись и стали красться к воротам. Вьюн одним рывком вскочил на забор. — Нет никого. Демьян выглянул на улицу. В свете серых утренних сумерек она была пуста. Истоптанный снег покрывали пятна крови, сгущающиеся у самых ворот. Боярин поднял голову и окаменел, сжимая кулаки. К воротному столбу была приколочена собачья голова. — Выжить из города хотят, запугивают, — Вьюн топором стал отковыривать страшный подарок. — Ну, Дружок то за нас отомстил, — горько усмехнулся десятник, — за зад кого-то таки тяпнул. — Матери больней хотели сделать, голову ей стервятники принесли. Да я в вашем граде поганом и жить не стану! — заорал Демьян в пустоту, покрываясь багровыми пятнами. — Я с такими иудами и в храм один молиться не войду! Да что плохого мы вам сделали?! Отец за семью свою костьми лег, любой бы так поступил. Кто семью свою не оберегает, тот и град свой предаст, и князя предаст. А отец мой был не таков, он верой и правдой Ольгову служил, а вы над вдовой его потешаетесь. Смейтесь, как бы плакать потом не пришлось! — Пойдем, Олексич, пойдем. Ничего ты им не докажешь, — попытался увести Демьяна Горшеня. Молодой боярин тяжело вздохнул, а потом уже спокойно сказал в пустоту спящих заборов: — К осени съеду, как дела улажу. Потерпите, — и сплюнув на снег, ушел во двор. — Куда ж ты съедешь? Зачем ты им то пообещал? — стал укорять его Горшеня. — Успокоится все, в доме отца будешь жить. — Не хочу я с ними жить, смердит от них. В сельцо съеду, от Айдара вернусь, велю хоромы там новые рубить. Хорошо там, Агаше понравится. — В сельце-то опасно, нынче за городней крепостной уютней, — покачал головой старый вой. — Отец тоже так думал, и что? Горшеня смолчал. К полудню Демьян в сопровождении десятников отправился на княжеский двор. Он шел по улицам, ни на кого не глядя, с гордо поднятой головой. Народ громко шептался, однако сына прежнего тысяцкого не занимал. Олексич спиной чувствовал любопытство, смешанное с враждебностью, но ему было все равно. Выходка с собакой выжгла смутно тлевшиеся в душе надежды на примирение. Мириться теперь Демьян не хотел, он, вообще, от них ничего не желал, ему нужен был только князь. — Робша, как уехать? Нельзя сейчас уезжать, — Александр суетливо расхаживал по горнице. — Братец мне тайком шепнул, за отца твоего и других бояр мстить станем. Ахматку проучить нужно, чтобы неповадно было, а ты уезжать собрался. — Мстить? — Демьян непонимающе глядел на князя. — Вам что мало? Опять полезете? Новый набег на княжения хотите, мало вам сел пожгли? — Робша, за отца мстить не хочешь? Что ж ты за сын? — Алексашка скривил губы. — Я погибели земле своей не хочу, мертвых уж не вернешь. — Если магометанина этого безнаказанным оставить, так он и будет руками ногайцев край душить. А коли поймет, что татары пришли да ушли, а мы здесь рядом, да всегда к сечи готовы, так хвост-то поприжмет. Понял, о чем я? — Не понял, — сухо ответил Демьян. — А понимать то следует. Не отпущу я тебя. И все тут. — Как не отпустишь? За мной провожатых прислали. Уедут, я дорогу к становищу побратима один не найду. — Еще раз пришлют. Велика беда, — хлестнул равнодушием князь. — Там же сестры мои. Мать ждет. Семья моя в беде, а тебе и горя нет! Не ожидал я такого. — А я не ожидал, что ты от меня тайком повенчаешься. — Это-то тут при чем? — не понял Демьян. — А при том, что мы многого не ожидаем. Сестры твои в безопасности, давно уж у побратима сидят, так и еще побудут. А нам дело нужно сделать. Святое дело. — Ты месть святым делом называешь? — Забываешься, боярин! — разозлился Александр. «Ну, думай, Демьянка, думай, как князя уломать. Соображай, голову тебе Господь на что дал? На жалость надавить не выходит, заслуги былые напомнить, так еще больше разъярится. А ехать нужно сегодня!» — Прости, княже, за дерзость, — сменил тон Олексич. Александр довольно улыбнулся. — Прости, княже, — повторил Демьян, выверяя слова. — Отпусти только меня. Я дружину тебе свою всю оставлю, Первуша поведет. А мне в дорогу Горшени да пары воев хватит, — боярин заискивающе посмотрел князю в глаза. Александр задумался. Демьян в напряжении следил за ним: «Не отпустит, так все равно сбегу. И будь, что будет, а сестер матери верну. Второй раз семью не предам». — Горшеню мне, а с Первушей поезжай, — все же смилостивился князь. — Спасибо. Дозволь, пойду я, — заспешил к двери Олексич, пока Алексашка не передумал. — Воев отца израненных мне еще навестить нужно да в дорогу собраться. — В Днепре не потони, разлив скоро, — напутствовал его уже мягким тоном князь. — Несет тебя нелегкая. — Постараюсь. Сами берегитесь. Да подумайте крепко, прежде чем… — Иди уже, — раздраженно махнул Александр. Олексич выбежал на крыльцо, и только тут вспомнил, что так и не попросил денег на выкуп. Вернуться? Толи даст толи нет, а передумать может. Где ж взять? Демьян пошел к богатому двору Миронега… — Что ты, Демьян Олексич, нет у меня ничего. Видишь, дочери на выданье, приданое нужно, а села-то мои поганые пожгли. Сам аки медведь в берлоге лапу с голоду сосу. Да если бы было что, так неужто я сыну Олексы бы не отдал. Ан нет ничего, пусто. Да рад, что сестриц ты обрел, да поди еще у кого поспрошай, у князя, например. Да я… — Ладно, пойду, — Демьян устало поднялся с лавки и перекрестился на красный угол. — Пойди, пойди, — Миронег тоже поспешно осенил себя распятием. — Ты только, Демьянушка, выйди с заднего двора. Уж не обижайся, люди сейчас с торга возвращаются, увидят, что ты от меня выходишь, пакость какую сотворят, а у меня дочери на выданье, сам понимаешь. Ничего не ответив, Демьян без поклона вышел. Больше в граде просить ему было не у кого. В Курске жила родня матери, дядьки не отказали бы любимому племяннику, но Ерема ждет его к закату, а до Курска и назад, даже если загнать коней, за день не обернуться. Обойдя воев отца, побеседовав с вдовами погибших, пообещав по возможности помощь (и кто за язык тянул, само как-то вылетело), совсем раздавленный Демьян вернулся домой. Солнце быстро скользило к горизонту, времени оставалось мало. На дворе собралась вся дружина, у каждого по паре коней. Несколько лошадей были навьючены припасами. Горшеня проверял, ладно ли приторочены мешки. — Мы все собрали, ехать готовы. — Вы не едете, — кисло улыбнулся Демьян, — князь всех не отпустил. Я беру Первушу, Вьюна и Проню. Ты, Горшеня, в мое место за главного. Десятника слушайте. — Как не пустил? — не понял старый вой. — Да ты объяснил ему? — Пытался. — Во те раз. Горшеня сдвинул седые брови. — Ведь туда вас черниговские проводят, а назад как? Одним возвращаться придется, да по чужой степи, да с лебедушками нашими. Обидеть любой сможет. О чем он думает?! — О мести он думает. На слободы Ахматовы опять полезете. Дружину мне сохрани. — Ни чему их жизнь не учит. А серебра на выкуп дал? — Я не просил. Не будем об том. Я пойду — с матерью попрощаюсь.