— Да, что с ней станется. Только добреет на батюшкиных щах, ей-то работать не надобно, — Антип явно повторял чьито злые слова. «Значит, не сказалась отцу. Или сказалась, да в тайне все от заставских держат». — Вы только этого, — Антип опять шмыгнул носом, — вы про меня не сказывайте, ну, что видели здесь. — С чего это? — надвинулся на него Оська. Парнишка снова тревожно обернулся к реке. — Воевода не разрешает по этому берегу траву косить, кричит — на левый ступайте, а там уж все поделено. Так мы тайком. Да ничего ж плохого не творим! «Ну, на тестя это похоже», — про себя усмехнулся Демьян. — Ладно, не скажем, но уж, раб божий Антип, и ты пока про нас помалкивай. — А заставе зло творить не станете? — Вот те крест, — Демьян перекрестился и полез развязывать калиту. Антип широко заулыбался, ожидая подарка. «С малолетства до серебра охоч, да не жалко. Она жива, здорова и на заставе! Чего ж еще желать?» 2 Ну, вот он — Воронож. В быстро наступающих сумерках черным пятном проглядывал могучий сруб. От реки вернулись последние рыбаки, за ними наглухо затворились ворота. Город готовился ко сну. Ольговцы укрылись за кустарником. — Надо было этого Антипку попросить, чтобы Агафье Федоровне весточку передал, — почесал затылок Проня, — она бы кого из холопок к нам прислала. — По Купаве соскучился? — подтолкнул его под локоть Вьюн. — Да, при чем тут Купава, — Пронька радовался, что в темноте не видно порозовевших щек. — Вон стенищи какие, забираться как? — Я заберусь, веревку вам скину, — уверенно заявил Горшенька. — Всем не надо. Один пойду, — Демьян отсчитал от полуденных ворот пятое прясло. — Помните, умыкать Агафью собирались? Я у них не просматриваемый дозорными угол приметил. Туда бы отдельных сторожей поставить, да воеводе видно невдомек. Фролка заберется, скинет мне веревку, вы следом Дружка привяжете. И мы с псом в город пойдем. А вы назад к нашим ступайте, пусть подступаются да на окраине леса ждут. Не выйду к полудню, подъезжайте к воротам. Дальше, что делать — Первуша знает. — Да как ты один? С тобой пойдем, — не желал оставить боярина Вьюн. — Одному по улице проще проскользнуть. Вас собаки у воеводы на дворе почуют, лай поднимут, а я им не один десяток карасей Горшениных тайком сносил, прикармливал. Может вспомнят. Опять же Дружок поможет. Все, темно уж как надо, пошли. Распластавшись по земле, ольговцы полезли к городне, перебрались через невысокий вал, обходя заточенные колья засеки, спустились в ров. На дне не было воды, снимать сапоги и брести не пришлось. Горшенька провел рукой по гладким бревнам, запихнул за пазуху веревку, достал из-за сапога два ножа и воткнул один из них меж бревен так высоко, насколько хватало роста дотянуться. Подпрыгнув и повиснув на ноже, он воткнул другой чуть выше, подтянулся туда, выдернул первое лезвие, рывком воткнул еще дальше. Жилистый и легкий одновременно, дух захватывало, как он силой рук возносит себя все выше и выше. Оказавшись между башней и крышей заборола, парень начал закреплять веревку, дернул два раза, мол, готово. Наверх полез Демьян, не так ловко, как меньшой Горшеня, но все же достаточно проворно. Вместе они подтащили Дружка. Пес жалобно всхлипнул, оказавшись на высоте. — Назад лезь, — скомандовал Демьян Фролу, — я тебе веревку скину. Дальше Олексич, пустив перед собой собаку, неспешно спустился по скрипучей башенной лестнице и оказался в городе. Дружок, радостно тявкнув, бросил хозяина и рванул по улице к знакомому двору. Демьян позавидовал беспечности пса, ему тоже хотелось вот так же припустить, что есть мочи, рассекая грудью ночной воздух. Вместо этого он осторожно, напрягая слух и зрение, стал красться вдоль вороножских заборов. Изба, в которой Демьянова дружина выживала зимой, совсем скособочилась, крыша провалилась. Когда-то Олексича раздражала ее убогость, теперь он улыбнулся деревянной старушке как знакомой, сладкие воспоминания закружили голову. Демьян ускорил шаг. Впереди показались смутные тени и неясный шепот, пришлось вжаться в забор. Двое мужчин, рассуждая о крепости браги какой-то Малашки, нетвердой походкой, поддерживая друг друга под локти, проковыляли мимо Демьяна. Один, резко отклонившись в лево, чуть не задел чужака рукой. Подождав пока хмельные отойдут подальше, Демьян продолжил путь. Высокий частокол воеводы он признал сразу, прислушался. Тихо. Сильным рывком Олексич взлетел на забор и, спрыгнув, оказался на дворе. Что дальше? К хозяину подбежал Дружок и еще свора настороженных собак. Демьян быстро достал, приготовленные заранее подкопченные ребра и кинул в темноту. Псы смачно захрустели костями. Дорога была свободна. Попасть в хоромы можно было двумя способами: через резные сени или через черный вход для челяди. Оставалось подождать пока расцветет и заявиться к тестю в наглую, постучав в тяжелую дубовую дверь, либо, отодвинув изумленную холопку, ввалиться через заднюю клеть. Но ждать не хотелось. Демьян задрал голову вверх. Широкое оконце под самой крышей поманило его. Из этого окошка светлицы его провожала жена. Ставни распахнуты настежь. Оттуда льется едва уловимый свет: свеча или лучина. А вдруг там Агафья? Демьян полез на клеть. Не Горшенька, конечно, но в детстве тоже по заборам да крышам хаживал. «Ох, стыдоба, ольговский тысяцкий в окошко собрался лезть. Видели бы меня сейчас наши, так сто раз бы подумали, стоило ли озорника такого зазывать». Но руки упорно цеплялись за любой подходящий выступ, поднимая Демьяна все выше и выше. Пальцы ухватились за раму, ночной гость подтянулся и осторожно заглянул в оконце. 3 Это была Она! Она!!! Агаша сидела на широкой лавке в исподней рубахе и расчесывала рассыпавшиеся по плечам густые волосы. Пламя свечи, кланяясь налетающим из окна порывам ветра, освещало милое лицо: озорной изгиб бровей, курносый носик, пухлые губки. Демьян замер, у него перехватило дыхание. Он завороженно смотрел, как ходит в тонкой руке резной гребень, как блестят, играя бликами, пряди. Проведя по темно-русым волосам последний раз, девушка встала, чтобы загасить свечу, и тут ее взгляд упал на очертания человека в окне. Она истошно завизжала и бросилась к двери. — Агаша, это же я — Демьян! — опомнившись, крикнул муж. — Демьян? — эхом повторила она растерянно, застыла на мгновение, а потом с таким же громким визгом, но только бешенной радости, кинулась на шею любимому. — Демьянушка, любый мой, соколик мой, живой, живой! — приговаривала Агафья, жарко целуя мужа. — Ежели в светлицу не затащишь, упаду, — насмешливо предупредил он. — Ой! — Агаша потянула Демьяна за шиворот, и он кубарем вкатился в горницу. Где-то внизу за дверью раздались возбужденные голоса, топот ног приближался. — Под лежанку лезь, — приказала Агаша, и Олексич послушно юркнул в щель. Дверь с шумом распахнулась. — Чего орала?! — услышал Демьян раздраженный и одновременно обеспокоенный голос воеводы. У носа зятя прошли сапоги. — Сон страшный приснился, — пролепетала Агаша, — сон дурной. — Дура! — сплюнул Федор. — Чуть сердце не выскочило. Орешь как полоумная. — Но я же не виновата, что сон приснился, — оправдывалась дочь. — Домовой ее душил, такое с девицами на выданье бывает, — проскрипел старческий голос очевидно няньки. — При свече нечего дремать. Ежели девица на выданье добро батюшкино беречь станет, так и сны дурные сниться не будут, — ехидно бросил Федор. Свеча тут же погасла. — Давай, голубка, я с тобой заночую, — предложила старуха. — Не надо! — поспешила отказаться Агаша. — Уж все хорошо, не боязно мне. Воевода развернулся на каблуках и вышел, в сердцах сильно хлопнув дверью. Шаги смолкли, наступила приятная тишина. Демьян высунул голову и плечи из-под лежанки. Муж с женой потянулись друг к другу губами и… Агафья с шумом скатилась с лавки, Демьян не успел ее подхватить. Оба испуганно стали прислушиваться, но за дверью все так же было тихо. Пара закатилась негромким смехом. — Демьянушка, — мягко проворковала жена. От ее голоса побежали мурашки. Демьян обнял Агафью за плечи, потянул к себе. И они слились в одно целое. Он не стал набрасываться на нее как тогда в их первую ночь — дико и необузданно, теперь ему хотелось приласкать ее, утопить в любви, окутать нежностью. В темноте он не видел лица, но чувствовал нарастающий жар женского тела, слышал ускоряющееся дыхание, сладкие вздохи, тихий стон… Оба без сил лежали на деревянном полу, глядя в черноту потолка. Широкая грубая рука накрывала тонкую ладошку. — Может на лежанку? — робко предложила Агафья. — Там мягче. Демьян подхватил жену и отнес на широкое ложе, засыпал снова поцелуями. — Ты что же отцу не призналась? — спросил он, слегка кусая за ушко. — Я собиралась, собиралась, да так боязно. Подойду, вроде бы вот сейчас и скажусь, а он как зыркнет на меня глазищами, и я прочь бежать. Страшно мне. — Теперь уж я сам все скажу, — Демьян потерся щекой о нежную щечку. — Выйдем по утру да в ноги к нему упадем. — Ох. А знаешь, мне иногда кажется, что он уж все знает. То про переяславских женихов без умолку твердил, а теперь даже и не заикается. И смотрит так с усмешкой, будто ждет, когда же я виниться стану. Хотя, откуда ему знать? Не могла же попадья выболтать? Устинья тоже обещалась молчать. А может живот уж видно? — Чего видно? — вздрогнул Демьян. — Ты что же не заметил? — Агафья положила руку мужа на чуть покатый животик. — Да что ж сразу не сказала, а если бы придавил? — Давить пока нечего, мал еще. «Дите, дите у меня народится! И жена, и дети. Жива семья, не смогли раздавить». — Хорошо, что ты приехал, — мурлыкала Агафья. — Вдвоем легче сказываться. Это одной боязно. А как там дома? Я дурная, и не расспросила тебя. Матушка в здравии ли? — В здравии, тебя ждет. — А… — жена заволновалась, — а про сестриц слышно что? — Меньшую домой привез, при матери сидит, а старшая Ульяна у побратима в наложницах. — Бедная, — вздохнула Агафья. — Любовь у них, — Демьян откинулся на подушки. — А-а-а, — протянула Агаша, укладывая голову мужу на грудь. — А в граде сильно тебя бранят али жить можно? — осторожно спросила она. — Да ты не думай, я не боюсь, ехать с тобой готова, это я так, просто спросила. — Тысяцкий я теперь вместо отца. Позвали. — Олексич ждал, что жена подивится. — А я так и знала, чудилось мне, — улыбнулась она, — сон об том приснился. — Ведунья ты моя, — губы опять потянулись к губам.