— А у меня брат родился, на Фоминой седмице, так Фомой нарекли. Крепенький такой. Устя вокруг него хлопочет. — Примечай как, пригодится скоро. — Вот всё, вроде, ладно, — вздохнула Агаша, — и в почете ты теперь в граде своем, а хоромы целы? — И хоромы целы, князь новые ворота подарил. — Вот и хоромы целы, есть чем пред батюшкой похвастать, — продолжила Агафья, — а все равно к отцу боязно идти. Уж так боязно, внутри все холодеет. Орать станет, аж крыша затрясется. Бить тебя, должно, кинется. — Не бойся, голубка моя, чай, не убьет. Поорет, поорет да успокоится. — А давай не спать всю ночь, чтобы то неспокойное завтра попозже наступило. — Давай, — согласился муж. И оба, обнявшись, тут же провалились в глубокий сон. — Эй, зятек, вставай! — кто-то тряс Демьяна за плечо. Олексич разлепил тяжелые веки и тут же словно ошпаренный вскочил с лежанки. Потом понял, что нагой, плюхнулся назад на ложе, прикрываясь одеялом. Перед ним в броне и со шлемом в руках, нахмурившись, стоял воевода. — Одевайся, бродники заставу осадили, сейчас на стены полезут. Сече быть, — устало сказал тесть. 4 — Как бродники? — Демьян запрыгнул в порты, быстро замотал гашник, стал натягивать сапоги. — Как, как? — передразнил тесть. — Проглядели мы их, думали из степи придут, а они из леса вышли. — Из леса, — эхом повторил Олексич. — Там же дружина моя стоит! — Стояла, перебили, наверно. — А сечу не слышали? — Демьян нервным движением оправил рубаху. — Нет, тихо. «Может, разминулись все же». Тесть с зятем одновременно рванули к двери. — Батюшка! — послышался голос Агаши. Она лежала, стыдливо завернувшись по самые глаза в одеяло. — Батюшка, броню ему дай. — Где я тебе такую броню здоровую возьму? Выбрала муженька, вон еле в дверь проходит. И как в окно-то влез? — Ивана броня у тебя в коробе лежит. Дай! — взмолилась Агафья. — У всех мужья как мужья, в своей броне в ворота въезжают, а твой — таракан, по стенам лазит. — Батюшка, дай! — Вон за дверью на лавке уж лежит. Нечего, бесстыжая, на отца орать. Демьян подмигнул растерянной жене, надел чужую кольчугу, та пришлась в пору. На ходу затягивая ремни наручей, зажав шлем под мышкой, он побежал вслед за воеводой. По заставе тревожной волной разливались удары церковного колокола. Олексич догнал Федора уже за воротами. Плечом к плечу они летели по той же улице, которой ночью прошмыгнул Демьян. По-всякому зять рисовал себе встречу с тестем, но такого и представить не мог. Железный воевода явно волновался, на виске пульсировала вена, движения стали порывистыми, угловатыми, он беспрестанно бросал обеспокоенный взгляд в сторону городни. Это было так непохоже на Федора, значит все действительно худо. — Сколько подошло? — нарушил молчание Демьян. — Старых знакомых сотня, да они поганых с собой навели. Половцев три сотни насчитали. Может в лесу еще стоят, не разобрать, — Федор нахмурился. — А моих, сам ведаешь, с кривыми, хромыми да хворыми и сотни не наскребешь. — Стены крепкие, осаду выдержат. Степняки к осаде не приучены, — Олексич никак не мог понять причин беспокойства Вороножского воеводы. — Это если на приступ пойдут, а коли измором брать станут? Вы ж у нас все запасы еще зимой выгребли, а новый обоз из Переяславля по весне не пришел. Забыли, что ли о нас там? — Федор зло оглянулся на север. — С голоду передохнем, так тати и без сечи войдут. — Чертовицкой заставе знак подали? — Нет, — отвернулся тесть. — Как нет? Вон же у вас костровая пылает, — на самой высокой башне горел сигнальный костер, посылая в небо столб едкого черного дыма — знак беды. — Не увидят они, отсюда больше дня пути. Да и сколько там воев? Пять десятков. — Все равно, лишние не помешают. А промежные сторожи, разве не передадут? — Сторожи бродники еще в январе сожгли. Новые не успели поставить. Голодных нешто заставишь топором махать. «Если бы сразу с трех сторон внезапно ударить: мои бы из леса выскочили, чертовицкие рекой подошли, да заставские из ворот вышли; можно было бы испугать татей. Не разобрали бы они сразу, сколько нас, — мысли бурлили в голове Демьяна. — Да жива ли дружина? Неужто просмотрели татей, да быть того не может! Эх, Горшеня бы все понял, сам бы весточку в Чертовицы послал, а Первуша и не додумается. Хотя бы на рожон не полез. Дал бы Бог, сообразить, когда ударить лучше». — Так вот, зятек, — прервал его мысли воевода, — не хотел под мою руку идти, а умирать за рязанскую землю все равно придется. — Да, поживем еще, — усмехнулся Демьян. На крепостной стене ратные уже заняли положенные места. Внизу бабы разводили костры, кипятить воду и варить смолу. У каждой за пояс был заправлен топор, недалеко стояли вилы и косы. Женщины готовились встать на место убитых мужей. Дети таскали дрова. Отец Леонтий спешно бегал вдоль прясла, исповедуя и причащая готовящихся к битве. Увидев Демьяна, он хитро улыбнулся. Олексич поклонился ему в пояс. Воевода при этом ехидно крякнул. Федор явно все знал про венчание дочери, но думать об этом было недосуг. По лестнице, с которой совсем недавно крадучись спускался ольговский боярин, тесть с зятем поднялись на забороло. Демьян заглянул в волоковое оконце. «О-го-го!» Большим черным пятном пространство от леса до засеки занимали всадники. Нападающие еще не рассредоточились вдоль стен для штурма, но и стан разбивать для долгой осады не спешили. С гиканьем они мельтешили вдоль закатной стены. В плотном клубке всадников сложно было разглядеть, где здесь русичи, а где половцы. Единый враждебный рой, ощетинившийся копьями, готовился к броску. От реки шел густой дым, это догорали вороножские ладьи. Демьян внимательно разглядывал толпу бродников: нет ли про меж них раненых, не валяются ли где в стороне тела убитых, нет ли пленных. «Не встретились, затаились мои. Они бы как ягнят себя перерезать не дали, кого-то с собой бы да прихватили». У Олексича росла уверенность, что Первуша сумел избежать столкновения с татями. Да как подать ему знак? — Не спешат, — тесть стоял у соседней бойницы. — Ну, так и мы спешить не будем. Что не спросишь, как про вас с Агашкой прознал? — Так пса моего наверно во дворе увидел, — Демьян хитро прищурился. — Да я не про то. Знаешь от кого про венчание ваше прознал? — воевода махнул зятю приблизиться. Олексич послушно подошел. — Попадья проболталась или сам Леонтий тебе сказался. — Дождешься от них, — хмыкнул Федор. — Миронег Военежич боярин князя твоего мне с гонцом весточку прислал. У Демьяна округлились глаза, на миг он позабыл даже о бродниках. — Как? — только и смог выговорить он. — А так. Поздравил меня с зятем достойным, мол, сам бы такого желал. Демьян хмыкнул. — Рассказал, как тебе там не сладко, что ежели б не князь, так и в город тебя не впустили бы, того и гляди прибьют. Ну, я Леонтия прижал, он во всем и сознался. Разъярился я, несся по улице, как мы сегодня на городню бежали. Думал, добегу, прибью негодницу. Влетел во двор, а она у забора стоит, скрючилась вся, выворачивает ее. Тут я и смекнул, что брюхата. Поостыл, все ждал, когда ж она неразумная в ноги падать станет, да разве ж от нее неблагодарной дождешься, — тесть махнул рукой. — Так то так, — Демьян внимательно посмотрел Федору в глаза, — одно не понятно — зачем Миронег к тебе гонца посылал? Уж точно не затем, чтобы с зятьком поздравить. — Это точно. Жаловался боярин ваш, что житья в Курской земле не стало, просил, чтобы я пред светлым князем Федором Романовичем словечко замолвил. Смекаешь? — Смекаю, — угрюмо ответил Демьян. — Видишь, зятек, не все как ты твердолобые упрямцы, и разумные у вас люди есть. — Да, иуд везде хватает, — сплюнул Олексич. — Федор Евсеевич! Федор Евссеевич! — на забороло вбежал молодой отрок. — Там воевода ихний говорить с тобой хочет. Переговариваться зовет. — Там — это где? — сдвинул брови Федор. — У ворот главных. — Пошли, — махнул Демьяну тесть, — послушаем, чего гостям надобно. Глава VI. Волки 1