— Не больно ласково встречают, — старый вой всматривался в черную дыру волокового окна[5]. — Ждите! — крикнули со стены. Потянулось время. В мертвой тишине ветер доносил только жалобный скрип замерзших деревьев. — Робша, это ж Робша!!! — разорвал спокойствие веселый крик Ольговского князя. — Да открывайте вы уже! Тяжелые ворота приоткрылись, выпуская самого Александра. Молодой князь без шапки и кожуха в одной свите[6] бежал навстречу Демьяну. Олексич, поспешно спрыгнув с коня, тоже рванул вперед. Друзья радостно обнялись. — Я знал, знал… чуял, что вы живы! Не может Робша вот так погибнуть! Что же вы увели поганых в сторону и деру дали, обманули их, да? Демьян отрицательно покачал головой. — Неужто победили? — изумился князь. — Айдар войско вел, дал уйти, — несколько смущенно ответил Олексич. — Ты этого брату не сказывай, — Александр тревожно обернулся на городню, — говори, мол, обхитрили ногайцев. — Зачем? — не понял Демьян. — Я за собой вины не чую. Тут их перебил звонкий молодой голос: — Батя, батя! Это Горшенька меньшой, задыхаясь от быстрого бега, летел в объятья к своему родителю. — Стало быть, отпустили вас поганые? — князь Святослав мерял широкими шагами горницу. — Отпустили, — спокойно ответил Демьян. — И воргольцев отпустили? — Липовецкий князь резко остановился. — И ты биться с ворогами князя твоего не стал? — брови Святослава сдвинулись к переносице. — Не стал, — ольговский боярин смело смотрел в глаза липовецкому правителю. — И выпивал с ними, с одного котла ел? — Пил и ел! — с вызовом сказал Демьян, уже предвидя, что будет дальше. — Они твою землю разоряют, кровь христианскую льют, а ты с ними пируешь?! Хорош у тебя боярин! — с презрением в голосе, обратился Святослав к брату, тихо сидевшему в углу. Олексича захлестнуло возмущение: — Твою землю, княже, тоже разоряют, а ты почему-то здесь! — Я с ними за то расплачусь, крепко расплачусь, — сжал кулаки Святослав, — а за один стол с ногайцами не сяду, мараться не стану! Демьян уже открыл рот, чтобы ответить что-то еще (не в оправдание, оправдываться он не считал нужным), но тут из полумрака, отделившись от закопченной стены, вышел человек, ранее незамеченный Олексичем. Незнакомец был лет сорока пяти, среднего роста, но широкоплечий, с намечающимся небольшим брюшком. Одежда богатая, липовецким боярам на зависть. Темно-русые волосы и борода аккуратно уложены волосок к волоску, жгучие угли глаз и тонкие губы выражали усмешку. Держался он как хозяин. «Воевода», — догадался Демьян. — Дозволь, Святослав Андреич, слово молвить, — и, не дожидаясь разрешения князя, начал говорить. — Зря боярина коришь, он под твою руку двадцать воев крепких привел. Нешто у тебя людей много? Это мне возмущаться надобно — еще два десятка ртов кормить, а тебе радоваться нужно. — Радоваться, что у меня люди трусливые зайцы, — угрюмо бросил Святослав. — Я не трус! — щеки Демьяна запылали. — А людей своих по глупости губить не стану. В том толку никакого нет, никого этим не спасти. — Кроме чести, — презрительно сплюнул Липовецкий князь. — А мне такая честь на крови моих людей не нужна. Я пред тобой и перед князем своим ни в чем не виноват. Оставляли меня ногайцев задержать, так я их задержал. От погони вы ушли. Воев для дружины сберег. Не думал, что такой прием встречу! — Зря князь злишься, если бы у меня хоть с десяток таких молодцов да разумников на заставе сидело, я бы горя не знал, — воевода бесцеремонно похлопал Демьяна по спине. — Ведь правду Федор Евсеевич молвит, — наконец вступился за своего боярина и Александр, — что ты на Робшу взъелся. Если бы он там, в степи полег, кому бы лучше было? Не знаю как ты, а я святому Дамиану свечку поставлю, что он Демьянку уберег. — Ладно, — махнул рукой Святослав, — если обидел, извини, сгоряча чего не скажешь, — повинился он вдруг перед Демьяном. Ольговский боярин, поджав губы, молчал. — Что надулся как сыч? — уже совсем мягко пожурил князь Олексича. — Давай выпьем за встречу. Федор, меда для молодца не пожалеешь? — Куда ж деваться? — тяжело вздохнул воевода, от чего вызвал громкий смех. — Фимка, братину тащи! Демьян Святослава знал как облупленного, тот частенько давал волю гневу, орал почем зря, но потом, остыв, делал вид, что ничего и не случилось. И Александру, и его боярам не раз незаслуженно доставалось от Липовецкого князя. Олексич, привыкнув, не обращал внимания на выходки буйного правителя. Но в этот раз обида глубокой бороздой залегла в душе, и хмельной мед, дурманящей волной растекавшийся по телу, не мог ее вытравить. — Ну вот, обошлось. Говорил тебе — соври, — Александр и Демьян шагали по узкой улочке от дома воеводы на двор, выделенный для ольговских дружинников. — Я прав, — уперто стоял на своем Демьян. — Конечно, прав, только и ты на брата не серчай, он здесь от неведения да безделья с ума сходит, вот и чудит. А воевода местный, — Александр понизил голос, оглядываясь, — чистый разбойник, скуп, мочи нет. — А мне он таким не показался. — Это, потому что он тебя защищал, да ты Федора еще плохо знаешь. Объедаем мы его, видишь ли, а сам три шкуры с нас за жито дерет. Мы ему бродников отогнать помогли, так никакой благодарности. И все допытывается, знают ли рязанские князья, что мы тут зимуем. Смотри не проговорись! — И его понять можно, он для своих припасы готовил, не знал, что такую ораву придется кормить. — Кормит, как же! Наживается на беде нашей. Да, что я говорю, сам поймешь. А с едой здесь и вправду туго. Охотиться пытались, куда там. Вся дичь разбежалась, далеко в лес уходить надо. Здешние рыбу ловят и на Вороноже, и на Дону, а мы как не пытались — ничего. Может, они места рыбные знают, али еще какие секреты? А только нам ершей на ушицу тоже за серебро покупать приходится. Демьян невольно погладил матушкину калиту. — Зато здесь девки есть, — вдруг весело подтолкнул князь боярина, — дочки да сестры ратников местных. Некоторые очень даже ничего, особенно есть такая Матрена — огонь, а не девка! Как глянет, так все внутри переворачивается. — Ох, княже, княже, — улыбнулся Олексич. — А что здесь еще делать, хоть на девок поглазеть. Они, правда, нас побаиваются, по домам больше сидят, но в церкви увидеть можно, да у колодца. Мои ухари у криницы так и крутятся. — А много ли здесь людей? Крепость большая, — Демьян окинул взором уже спящий город. — Ратных пять десятков, воротников[7] с десяток, холопов воеводы десятка два. Почти все с семьями: бабы, детишки. Отец Леонтий с матушкой при храме Ильи пророка живут. Вот теперь и мы зимуем в избах для рязанской дружины отстроенных. Все б хорошо, да голодно. Завтра обоз из Чертовиц должен прийти, там запасов больше осталось, овса для лошадей прикупить можно будет. — Прикупим. 2 Демьян, сидя посреди слабо натопленной избы, вместе со своими десятниками делил купленную еду. — Это лошадям, — жестом показал он Первуше, какие мешки оттащить в сторону, — люди потерпят, а коням досыта кушать надо. Это в дивы для старцев, Вьюн вызвался отвезти. А это — нам… на сколько протянем. Не густо, правда… Олексич встряхнул сильно истощавший кошель: «Хватит ли на следующий раз? Да и будет ли где купить?» — Ну, что носы повесили!? — весело крикнул Горшеня, вскакивая с лавки. — Сыты будем с Божьей помощью. Он начал рыться в углу среди наваленных грудой дров. — Вот, — старый вой извлек небольшой мешочек, быстро развязал тесемки и высыпал на стол алые ягоды шиповника, — выменял у вратарей[8]. — Ты этим нас кормить собираешься? — усмехнулся Первуша. — Видать, тебе на морозе головушку застудило. Мы тебе что — птахи? — Дурень, — беззлобно ругнулся Горшеня, — это не для вас. Приманка это для куропаток. Заметил я, на том берегу их целые стаи летают, не гуси, конечно, но на похлебочку хватит. — Так силки нужно плести, — ухмылка на лице Первуши сменилась явным интересом. — Не нужны нам силки. Сколько ты петлей наловишь? С десяток? Есть способ и получше. Старый вой поставил на стол кувшин с очень узким и длинным горлом. — Там что брага? — оживился и Демьян, — Понял, мы ягоды в хмельном вымочим. Куропатки наедятся, да пьяные заснут, а мы их в мешок, да в котелок. Так? Горшеня захлебнулся хохотом, от смеха чуть не свалившись под лавку. Долго он вообще ничего не мог сказать, беззвучно тряся головой, потом со стоном все же произнес: — Ох, боярин! Ох, насмешил! Напоить перепелов! Я до такого и не додумался бы! — и десятник опять зашелся в беззвучном смехе. — Да будет уже тебе, Горшеня, — Демьян потряс его за локоть, — Сказывай, как надо. Десятник отер набежавшую слезу. — Пусто здесь, — он перевернул кувшин дном вниз, — нам хмельное ни к чему. Собирайтесь на ловы[9], сами все увидите. — На ловы? — раздался голос за открывающейся дверью. В избу неспешно вошел князь Александр. — И меня с собой возьмите.