Трубку сняла мама. — Привет, мам! — поздоровалась девушка, постаравшись придать голосу непринужденный тон. — Злата! — воскликнула мама, обрадовавшись. — А я уже и беспокоиться начала. Я звонила и вчера, и позавчера… Ну, как ты там? Как дела на работе? — Мам, у нас здесь случилось кое-что… — Лешка сделал тебе предложение! — перебила ее мать. — Нет, мам! Вообще-то с Лешкой мы только друзья Здесь Сашка Маринку убил! Вчера похоронили! Несколько бесконечно долгих секунд на другом конце провода царила тишина. — Господи!!! — наконец, произнесла мама. — Это было ужасно, мама, — Злата тяжело вздохнула. — Так его ж не было… Ты ж говорила, вы с Маринкой по грибы ходите и вообще сдружились… — Так и было, но он вернулся из Москвы, привез денег, они ушли в запой, а потом он ее зарезал, а Машку забрали. — Ой, Злата! Так как же ты там сейчас… Может, тебе лучше на зиму в город переехать? Ты ж сама говорила, автобус школьный возит учителей из города, и ты бы с ними ездила. — Нет, мам. Ты не переживай. Со мной все в порядке. Нет, ну, может быть, не все, но ведь ты понимаешь, мы с Маринкой успели подружиться. — Ее хоть похоронили по-человечески? — Да, всей деревней собирались. — Ой-ой-ой! — тяжко вздохнула мама. — И до чего водка людей доводит! Папаня наш вот тоже, зарплату получил — и в коме… Так надоело это все, дочка, если бы ты знала! Ну, а Леша знает про Маринку? — Не знаю. Может, Тимофеевна ему и звонила. Мы с ним давно не разговаривали по телефону. Сейчас поговорю с тобой и позвоню ему. — Позвони, Злата. Может, он приедет в деревню? — Нет, мам. Он не приедет. У него ведь эфиры. Да и зачем? Мне здесь няньки не нужны. — Дочка, но ты ведь там совсем одна. Там еще волки по ночам не воют? — Не воют, мама! Ладно, так и быть, может, я выберусь на выходные в город, но если не получится, приезжай ты. Скоро Покров. — Ой, и точно Покров. Злату ль, а ты в курсе, что этот праздник престольный в Горновке? Точно! Позвоню Людке, затаримся и приедем к тебе на выходные. А ты уж постарайся не грустить там, ладно? — Ладно, мамуль! — девушка улыбнулась и, попрощавшись с мамой, положила трубку. Подтянув колени к груди, Злата обхватила их руками «уткнулась в них подбородком. Да, мама была права, на сердце давила тяжесть печали и тоски, щемящее одиночество теснило грудь впервые за все эти месяцы. Но уезжать отсюда она все равно не собиралась. И, кажется, отдала бы все на свете, только бы Виталя был рядом. Прошедшие несколько дней были, наверное, самыми худшими в ее жизни, самыми кошмарными и страшными, но одного в них было не отнять — все эти дни Дорош был рядом. И ей хотелось, чтобы он остался навсегда. Почему он уезжал? Зачем им приходилось расставаться? Неужели для него это так существенно? Ведь дело не в его работе. У них почти совпадали графики, и они запросто могли бы каждое утро ездить на работу вместе. А все вечера проводили бы вдвоем. И ночи тоже. В выходные бы гуляли по окрестностям или вообще никуда не выходили бы. Он смотрел бы телевизор, лежа на диване в столовой, а она, забравшись в кресло с ногами, тихонько набирала бы свой роман, то и дело поглядывая на него из-под опущенных ресниц, и ловила бы его взгляды. Злата Полянская, ценившая свою независимость, сейчас желала только одного: совместной жизни с Дорошем. И ради этого готова была стать, как все: работать в школе, готовить обеды, стирать и гладить рубашки, ждать его с работы и засыпать в его объятиях каждую ночь. Она мечтала стать его женой, представляла, как он наденет ей на пальчик обручальное колечко, а потом они пойдут в ресторан и будут только вдвоем. Никаких гостей, никакой пышности. Только он и она. Злата раз десять брала в руки мобильный телефон, находила его номер, но нажать на вызов так и не осмелилась. И в конце концов набрала номер Блотского. У Леши был эфир, а Злата как-то не подумала об этом. Он сбросил звонок, а через минуту перезвонил. — Поставил самую длинную композицию, которую только смог найти в картотеке, а потом блок рекламы! — смеясь, сообщил он. — Прости, Лешка, я как-то и не подумала. — Конечно, ты давно уже не слушаешь мои эфиры! — попенял ей Блотский, впрочем, без особого упрека или обиды. — Ты ж знаешь, у меня теперь тетрадки… — Конечно, знаю! Ты хоть роман свой пишешь, Злата? — Ой… — горестно вздохнула девушка. — Понятно. Но что ж ты так… — Знаешь, как у нас в образовании? Сначала четверть началась, теперь она заканчивается. А писанины столько… Но скоро каникулы, и тогда я только и буду писать роман. А как ты, Лешка? — А я вот, Злата, решил последовать твоему совету… — Ты решил последовать моему совету и всерьез заняться музыкой? — недоверчиво переспросила девушка. — Да, — парень засмеялся. — Ну, можно так сказать. Не уверен, что из этого получится что-то путное, но… — Ой, Лешка! — только и смогла сказать Злата. — Но это ж здорово! Лешка, да я не сомневаюсь, у вас все получится толково. Я же слышала, как ты поешь, — стала горячо заверять его девушка. И не смогла сказать про Маринку. Надо было сказать, но ей не хотелось расстраивать его. У него ведь еще несколько часов эфира. Они простились, пообещав друг другу созвониться в самое ближайшее время, и Злата снова осталась одна, окруженная тишиной пустого дома. На следующий день Полянскую ждал сюрприз. Вернувшись после обеда с работы, она не обнаружила на входных дверях замка, а в столовой на диване сидела Анька и увлеченно играла в игрушки на Златином ноутбуке. Оказалось, это мама Златы попросила Аньку поехать в деревню и побыть с сестрой, чтобы та не скучала и не грустила. Анька временно не училась и не работала, в районном центре в какой-то момент ей стало скучно, вот она и вняла просьбам тетки и своей матери и поехала в Горновку. В первый момент Злата даже обрадовалась ее приезду. Но через несколько дней присутствие Ани стало раздражать к тому же она не имела возможности нормально поговорить с Дорошем, а уж встретиться и подавно. На выходные, как и обещали, приехали ее мама с тетей Людой. Выходные, наполненные смехом и голосами, были шумными и веселыми. Перед Покровом они все вместе делали в доме генеральную уборку и стирали к зиме занавески, а на следующий день накрыли стол и позвали в гости бабу Нину Тимофеевну и бабу Маню. Вечером, когда все собрались уезжать, Анька решила было задержаться, но Злата вежливо и настойчиво попросила ее уехать. С ними, конечно, было хорошо но ей нужны были тишина, уединение и покой. Оказывается она уже успела к этому привыкнуть. Глава 21 Быстро промелькнули золотые деньки октября. Потом пришел ноябрь, серый, унылый, дождливый, промозглый. Солнце, казалось, забыло их край. Ночи были длинные, темные, непроглядные. В Пилиповку в лесу за огородами по ночам выли волки, и после наступления темноты девушка не решалась выходить из дома. Печальной была эта пора, и даже не потому, что заканчивалась осень, а за окном был самый грустный и тяжелый месяц в году. Погибла Маринка, и Злата очень тосковала по ней. Дорош тоже был нечастым гостем в большом доме с цветными ставнями. Нет, он, конечно, приезжал только не так часто, как девушке того хотелось, не так часто, как ей это нужно было. И каждый раз у него находились очень убедительные причины. Он то болел. И ведь действительно болел девушка слышала по голосу. То в командировку его отправили от работы. Нет, Полянская конечно, все понимала, но тоска по нему от этого не становилась меньше. В начале декабря пришли морозы и пошел снег. Он шел несколько дней, заметая леса, поля, луга, дороги и дома мягким, пушистым покрывалом. Зима властно и уверенно вступила в свои права. Выпавший снег не растаял, как бывало в последние годы, даря надежду на то, что Новый год в этом году может быть снежным и морозным. Злата решила, что Виталя и вовсе перестанет приезжать. Дороги жутко заметало. Деревня была почти безлюдной и глухой, и дорожные службы не очень-то торопились с утра по раньше расчистить снег. В один из этих первых зимних дней, когда из-за метели не унимающейся несколько дней, свет то гас, то загорался опять и Злата не гасила керосиновой лампы и боялась выйти на улицу, не представляя, как завтра будет добираться на работу в дверь настойчиво постучали. Полянская в первое мгновение решила что ослышалась. В такую вьюжную ночь и собаку из дома жалко выгнать а уж в то, что кто-то из деревенских в такую погоду решится высунуться на улицу, девушка и вовсе не верила. Стук повторился и испугал ее. Она решила не открывать, но потом, опомнившись, бросилась к дверям: в деревне могло что-нибудь случиться. Она распахнула входную дверь, и на веранду ворвались ветер и снег. И Дорош. — Привет, моя золотая! — почти весело поздоровался он. — Ну и как тебе начало зимы? Ладно, не стой на холоде! Иди лучше и открой мне дверь с той стороны, я машину во двор загоню! Сказать, что Злата была удивлена, увидев на пороге своего дома Виталю, значит, ничего не сказать. Она была поражена, изумлена, ошарашена. Мужчина загнал машину во двор и прошел в дом. Снова отключилось электричество, и только свет лампы рассеивал кромешную тьму в столовой. Виталя разделся, повесил куртку на вешалку и вошел в комнату. — Ты рада меня видеть? — спросил он, пристально глядя на нее. Девушка ничего не сказала, просто подошла к нему, прижалась и обвила руками его шею. В ту ночь они долго не могли уснуть, до умопомрачения предаваясь любви. Свет до утра так и не появился, а в окне все продолжал мерцать огонек. А утром они разгребали сугробы у ворот, чтобы открыть их да и машина долго не желала заводиться. Но Виталя не пожалел о своем приезде. Ни об одной минуте, проведенной со Златой Полянской, он не жалел. Он даже отвез ее на работу но главным было не это. После той ночи девушка нескоро ожидала увидеть его, но прошло пару дней, и он снова приехал, а потом еще. и еще, и еще… В один из таких его приездов они отправились в лес чтобы срубить елку или сосенку, это уж как повезет, а потом нарядить ее в канун католического Рождества. Злата старалась идти след вслед за Дорошем, но то и дело, путаясь в собственных ногах она смеясь, падала в снег. Загребая его обеими руками, девушка подбрасывала серебристую пыль в ярко-голубое небо, проглядывающее сквозь тяжелые ветки сосен, и пыталась читать стихи: Чародейкою Зимою Околдован, лес стоит - И под снежной бахромою, Неподвижною, немою, Чудной жизнью он блестит. Сверкая и переливаясь в ярких лучах холодного зимнего солнца, снег, мелкий и колкий, опускался ей на ресницы и румяные круглые щеки, превращаясь в капельки воды. — Злата, ты простудишься! — улыбался мужчина и поспешно возвращался назад. Протягивая руку, он поднимал ее и, отряхивая, касался губами ее щек. — Нет, ну, конечно же, нет! Мне совсем не холодно! Виталя вот я тебе точно говорю, елки в этих лесах не растут!