– А что это за варвар, с которым ты сегодня так мило общалась, не дав логофету даже слово молвить? Говорят, ты ему даже улыбалась. Последние слова царственного супруга прозвучали и вовсе холодно – но лед их растаял от одной лишь искренней, ласковой улыбки жены. Разве мог Диоген знать, что мысленно она последними ругательствами, скорее уместными среди воинов в бою или на тяжелом марше, обложила дворцовых сплетников? Впрочем, ответила она вполне честно: – Его зовут Андрей Урманин, это близкий сподвижник архонта Ростислава из Таматархи. – Кесаря. Мы ведь признали его кесарем. Грациозное движение руки Евдокии можно было трактовать как «не все ли равно». – Оттого что мы признали его самопровозглашение, земель и воинов у него не прибавилось. Однако русы сцепились с венецианцами. – И мы должны поддержать союзника в этой борьбе! Прямой, как и его меч… Уж куда ему было плести заговор! Хмыкнув про себя, Евдокия подумала, что если бы она не влюбилась в него с первого взгляда, то свои дни Диоген закончил бы в Нумеро. – Этот союзник разоряет наших купцов и снижает наши доходы. А русы предложили нам очень выгодные условия для торговли, не забыв, впрочем, и себя. Роман отмахнулся: – Я помню! И именно потому мы признали за Ростиславом титул кесаря. Но теперь он враждует с нашим союзником! Глаза василиссы сверкнули, и она изящно прижала точеный пальчик к губам мужа: – На самом деле они все обставили так, будто на корабли венецианцев напал разбойный флот. После чего разыграли морское сражение с ним и наконец доставили оставшихся в Херсоне моряков в Константинополь. Последних они запугали народным восстанием и кровавыми готами… Евдокия очаровательно, звонко рассмеялась, вызвав на лице мужа ответную улыбку. – Да, готы Таврии давно утратили былую ярость и жестокость своих предков. – Но ведь венецианцы об этом не знают! Так что сейчас все зависит от того, что скажем мы с тобой. Если признаем, что на наших союзников напали русы Ростислава, то нам придется начать новую войну. Пусть дож Контарини бросит на Таматарху свои корабли, но он потребует и наших воинов – а русы будут биться отчаянно, мы потеряем людей в схватках с ними. Но ведь можем и подтвердить слова посланника – и тогда они станут правдой. Пусть Контарини оспаривает ее, пусть не доверяет или узнает истину от лазутчиков, все равно настоящего предлога для войны не будет! По крайней мере, для нашего участия в этой войне. Диоген покачал головой: – Нынче Ростислав слаб. Его пешая рать погибла в Грузии в битве с агарянами, на север вернулись жалкие крохи былого войска. И кстати, вел их тот самый посол, Андрей Урманин. Чего вдруг нам их теперь опасаться? Глаза императрицы загорелись еще сильнее, а последние слова мужа она будто не слышала: – Вот видишь! Даже русы уже бьются с агарянами! А что они проиграли в той битве – так кто не проигрывал сражений? Но этот варяг – я слышала про него очень много, его имя в донесениях наших послов звучало регулярно. Именно он доставил в Тмутаракань семью архонта Ростислава, именно он поссорил его с касогами, а позже помог победить их в битве в горах. И именно он возглавил эскадру при атаке на них с моря! Усмирив разбойных горцев, русы освоили торговый путь по Танаису, восстановили хазарские крепости – с этим также связывают имя Урманина. И ведь это он отправился с посольством к музтазхиру ясов Дургулелю, убедив последнего не вмешиваться в наш конфликт с Ростиславом, когда тот принял Корсунь и Сугдею. Он возглавил нападение на Трапезунд и осаждал его по всем правилам военного искусства, а позже разбил остатки нашего флота! Базилевс насупился еще сильнее: – Ты им словно восхищаешься. Его супруге осталось лишь мягко улыбнуться: – Восхищаться, уважать можно и врага, верно? Но не стоит делать талантливого, одаренного человека врагом – по крайней мере, тогда, когда это возможно. Ведь даже то, как люди Урманина атаковали стоящие в порту суда венецианцев маленькими лодками, набитыми бочками с «греческим огнем»… ты разве слышал о подобном ранее? В конце концов, ему хватило ума не идти на конфликт открыто, вместо этого Андрей сумел изобразить нападение варягов-разбойников. Ну и наконец, главное: предложенные им условия нам очень выгодны. Роман стер с лица недовольное выражение – прежде всего он был базилевсом, и далеко не самым глупым. Он мог позволить себе немного по-простецки приревновать жену или уступить ей в решениях вопросов государственной важности, как то было с первым предложением Контарини. Но в любом случае, когда речь заходила о деле, он начинал думать именно головой, холодно и трезво, отключив лишние эмоции. – Какие же это условия? – Признание Корсуни и Сугдеи свободными городами. И тогда мы получим право на беспошлинную торговлю шелком и пряностями на их рынках, сохраняя за собой эти же привилегии и в землях Ростислава. Роман отрицательно покачал головой: – Мы не можем этого сделать. Был заключен договор с дожем, и мы… – И мы его исполнили, любимый! Голос Евдокии стал тихим и вкрадчивым, полившись в уши супруга, словно сладкий мед: – Мы исполнили его, мы пропустили корабли республики, а наши посланцы подготовили города Таврии к переходу под Венецию. Но союзники сами не удержались, позволив себя прогнать! Ты сполна расплатился с Контарини за военную помощь, а переброску наших войск он обязан организовать по условиям Хрисовула императора Василия. Время прошло, обстоятельства изменились: в конце концов, никто не запрещает республиканцам торговать в свободных городах, заплатив пошлины! Зато наши купцы смогут хоть немного подвинуть венецианцев на рынке шелка и пряностей – и именно благодаря русам. А поддержи мы сейчас Венецию в войне с Таматархой, и в случае победы наши союзники подомнут под себя всю торговлю с Востоком! Ты ведь знаешь, какие это деньги. О высказанной напоследок угрозе посла мудрая женщина разумно промолчала, понимая, что та имеет под собой основания, но в то же время лишь спровоцирует Диогена. А теперь ему осталось лишь согласно кивнуть. Между тем благоверная продолжила: – Кроме того, Урманин передал предложение кесаря о заключении союза против агарян и о его военной помощи! Базилевс усмехнулся: – Теперь уже Ростислав – кесарь? И в чем же заключается его помощь? Василисса лукаво улыбнулась в ответ: – Так сам у него и узнай. Военные союзы – это твоя стезя, мой милый муж! Последние слова несколько развеяли мрачное настроение императора, умом понимающего правоту супруги, но сердцем не желающего предавать союзников. Евдокия же умело указала на его военное главенство, продемонстрировала его важность – а ведь такое будет приятно любому мужчине! – Хорошо, завтра и узнаю. Ласково коснувшись плеча жены, Роман полувопросительно-полуутвердительно заметил: – Ты замерзла. Женщина грациозно потянулась к возлюбленному, а голос ее зазвучал волнующе и маняще: – Так почему же милый муж меня не согревает? Их глаза встретились и вновь засверкали, и вскоре царственные супруги вновь любили друг друга. Страстно и нежно – словно пытаясь насладиться близостью впрок, будто предчувствуя, что их семейное счастье будет коротким, а будущее принесет лишь боль вечной разлуки. Утро следующего дня после приема в Магнаврском дворце Константинополь, квартал Святого Маманта Гонец от базилевса прибыл в дом новгородского купца Твердислава, приютившего нас с Добраном, во время завтрака. Ничего необычного – каша, густо сдобренная мясом, расстегаи с рыбой, блины со сметаной, ароматный сбитень. Дородный купец, в рыжей бороде которого застряли крошки, увлеченно рассказывал об очередном своем приключении, по накалу событий не уступающем историям о Синдбаде-мореходе. Признаться, я так увлекся историей с преследованием его ладьи арабскими пиратами, что даже забыл вовремя откусить от пирога! И в тот самый миг, когда, спохватившись, наконец-то оторвал зубами добрый кусок хрустящего теста с пряной вязигой, в горницу, словно от пинка, влетел слуга Твердислава. Следом за ним стремительно вошел плечистый варяг в начищенном до блеска ламеллярном панцире. – Кто здесь Андрей Урманин? Глухо заворчав, начал подниматься со своего места Добран, купец же застыл с открытым ртом. Но прежде, чем начался совершенно ненужный нам конфликт, я жестом остановил телохранителя и спокойно ответил: – Я Андрей Урманин, посол царя Ростислава из Тмутаракани. Кто спрашивает? Короткая ответная речь на ромайке, произнесенная веско, с подобающим достоинством, произвела речь на варяга. Степенно поклонившись, он сбавил тон и представился: – Я десятник императорской этерии[36], мое имя Сигурд. Базилевс приглашает тебя, посол, он желает представить тебе свое войско. У меня слегка отлегло от сердца. Нет, понятно, что коли бы нас хотели пленить, то одним представительным воином не отделались бы и, наоборот, обошлись без политесов. Тем не менее, получив именно приглашение Диогена, я буквально воспрянул духом – хоть и постарался не показывать этого слишком явно. Холодно, с достоинством поклонился и ответил: – Я принимаю предложение базилевса. Во дворе купеческого дома нас ожидал конвой из десяти воинов, один из гвардейцев под уздцы подвел ко мне рослого белого жеребца с богатым седлом. Последний факт меня порадовал – кажется, его можно расценить как проявленную благосклонность императора. Впрочем, с другой стороны, добираться на встречу с базилевсом пешком просто не представляется возможным. Бодро улыбнувшись нахмурившемуся Добрану, замершему на пороге (а ведь у самого-то на душе кошки скребут), я легко вскочил в седло. И кажется, впервые в жизни обошел окружающих в этом искусстве – судя по тому, как тяжело забрался на своего жеребца десятник, к верховой езде он не шибко приучен. Последний факт вызвал мою невольную улыбку и ответный, неприязненный взгляд Сигурда. – Ну что, этериот, веди меня к своему государю! Учения, этакие маневры, проводятся за внешним обводом стен Царьграда, в часе пути конным в сторону Салоников. Пару лет назад – крепкое испытание, но после степного похода этот путь показался мне не более чем легкой, освежающей прогулкой. Приближаясь к месту проведения маневров, я по достоинству оценил разворачивающееся на моих глазах действо: под четыре тысячи воинов отрабатывали комбинированные атаки и защиту от действий врага, причем с участием тяжелых всадников. Последних я по привычке именую про себя катафрактами, хотя у ромеев они носят другое имя – клибанофоры. Так вот, на моих глазах атакующие сблизились с условным противником, вперед вышла цепочка стрелков – судя по дистанции огня, все они вооружены составными луками. Затем последовал слитный залп – защищающиеся сомкнули щиты над головами, а в двух десятках шагов перед ними в землю впился смертельный град. И тут же стрелки отступили сквозь ряды собственных копейщиков, а в образовавшиеся коридоры хлынули колонны конницы. Всадники на скаку перестроились в клинья, пешцы же противника ощетинились частоколом пик, на одно колено встали менавлиты, уперев контарионы в землю… Не дотянувшись до образовавшегося «ежа» считаные метры, катафракты развернули лошадей и проскакали между фалангами. Выйдя же на крылья, они сблизились с очередными… мишенями?! Я не ошибся: со ста пятидесяти шагов из глубины уже единого клина в полтысячи всадников в воздух взмыло под полторы сотни стрел. И все они ударили в широкие дощатые щиты, обычно используемые при штурме крепостей. Увиденные мной действия тысяч воинов были четкими и отлаженными, словно работа единого механизма. Но наибольшее мое удивление вызвал вид легких наездников, последовавших за тяжелыми кавалеристами. Вскоре я увидел, как они поднимают с земли условно раненных, сажают их в свои широкие седла с двумя парами стремян и перевозят в тыл атакующих. До того мне казалось, что там находится палаточный лагерь одной из сторон, теперь же стало очевидно, что там организован временный госпиталь – и я только укрепился в этой мысли, увидев, как забегали и засуетились издалека кажущиеся маленькими фигурки людей, принимающих «раненых». Заметив мою заинтересованность, Сигурд пояснил: – Это криванты. Им обещана плата за каждого спасенного раненого. Слова десятника я встретил легкой полуулыбкой: – То есть без платы они не станут спасать несчастных? Вот он, пример истинной воинской взаимовыручки! И сколько же денег выделяет базилевс для сохранения жизни изувеченных в походе двадцатитысячного войска? Изменившийся в лице варяг даже придержал коня, чтобы не ехать рядом со мной. Кажется, я окончательно нажил себе врага в лице гвардейца… Зря, конечно. Но не критично. Главное, чтобы эта история не повторилась с императором.