– Труп ребенка – не кусок масла, который везде проскользнет! Он бы там зацепился, там и остался… Но его нигде не было. Теперь мне нужно было понять, где же он был. Гаевский даже в своем оптимизме тогда не был уверен, что Ваня действительно жив. Предпочитал держаться за эту версию, но не знал наверняка. Он допускал, что его внука убили случайно или намеренно, а потом попытались списать все на несчастный случай. Тело же спрятали, потому что оно таило в себе указание на настоящее преступление. Чтобы разобраться в этом, ему нужно было выяснить, что не так с летним лагерем. Место это было далеко не элитное – но и не самое плохое. Туда отправлялись в основном не дети из неблагополучных семей, в этом плане Ваня как раз стал исключением. Большая часть отдыхающих была из семей, остающихся в основе среднего класса. Так что и условия там были неплохие, и персонал обученный, и никаких мутных историй за время существования лагеря не случалось. Но Гаевский отказывался сдаваться, он продолжил искать дальше. Если откровенных проблем не было, оставалось сосредоточиться на любых странностях, несовпадениях, событиях, выбивающихся из общего порядка… Таким «событием» неожиданно оказалась психолог лагеря. Она работала там на добровольных началах все лето – устроилась до смерти Вани и продолжила до конца сезона. Такая верность делу не удивила Гаевского, как раз намекнула, что действует профессионал, который не подставится, сорвавшись раньше срока. – Так, стоп! – вмешалась Александра. – Как вы вообще поняли, что на психолога нужно смотреть внимательней? Ей Мария Савельева тоже сразу не понравилась – так ведь она встретилась с психологом лицом к лицу! Гаевскому это было недоступно, он в основном кружил вокруг лагеря, на территорию не совался, права не имел. И все равно бывший военный оказался на удивление наблюдательным. Сначала его внимание привлекла роскошная машина, стоявшая на парковке для персонала. – Эта тачка стоила больше, чем целый корпус лагеря, – указал Гаевский. – Те, у кого такие бабки есть, ребенка своего в дешевый лагерь не отправят и работать там не будут. Он стал наблюдать за машиной и однажды увидел Марию – ухоженную, роскошно одетую, безупречную. Он стал выяснять, кто она такая – общался с родителями других отдыхающих, жалевшими его, подкупал сотрудников лагеря. Выяснилось, что присутствие Савельевой для многих стало сюрпризом, но приятным. И руководству лагеря, и родителям отдыхающих льстило, что работать с детьми будет профессионал такого уровня, человек, нанять которого не получилось бы. Они не знали наверняка, для чего это понадобилось Савельевой, но чаще всего полагали, что у богатых свои причуды, это такой каприз дамочки, ищущей разнообразия. Или ей захотелось сделать доброе дело. Или за такое полагаются налоговые льготы. Или еще что-нибудь. О Савельевой порой болтали, но никого она по-настоящему не беспокоила. Да и с чего бы? Она точно не была угрозой. Единственным, кто усомнился в этом, стал Вячеслав Гаевский. – Почему? – удивился Ян. – Разве она общалась с Ваней? – Он к ней ни разу не обращался. – Тогда откуда подозрения? – До того, как она там появилась, дети в этом лагере не тонули. Теперь уже Гаевский следил не за лагерем – он следил за Савельевой. Смена цели оказалась своевременной: лето закончилось, лагерь закрылся. Но Вячеслав даже не думал об этом, он чувствовал, что напал на след. Савельева вела себя странно. Она не сидела в кабинете, принимая клиентов, она постоянно разъезжала по городу. Гаевскому не всегда удавалось отследить ее маршрут, но куда чаще ее роскошную машину можно было заметить возле отелей, бизнес-центров и даже складов на окраине города, а не возле школ или обычных жилых домов. Гаевский подобрался поближе, он начал подслушивать. Он заметил, что в телефонных разговорах Мария чаще всего упоминала каких-то Поздеева и Павлова. Поздееву полагалось помогать, а Павлову – «разбираться». И произносилось это так, что несложно было догадаться: Павлова привлекают только в крайних случаях, когда по-настоящему разбираться не нужно, все и так ясно. Причем этими двумя Мария распоряжалась свободно, намекая, что они ей должны и никуда уже не денутся. Естественно, мимо такой наводки Гаевский пройти не смог, он стал разбираться, что за люди такие. – И как, разобрались? – уточнила Александра. – Павлова не нашел. С Поздеевым любопытно оказалось… Чинуша это. Крупный. Где-то моего возраста, и дочка у него взрослая, а внучка – совсем малое дитё. Вот и кому из них нужен был детский психолог? Но за что-то ж он задолжал Савельевой! – Это ваш домысел, – заметил Ян. – А вот и ни хрена. Она всегда оставалась уверенной, кто-то ее явно прикрывал… Это мог быть Поздеев! – Прикрывал в чем? Вы выяснили, чем она занималась? – Нет… Но рядом с ней все время были дети! Приходили к ней, и она ездила туда, где дети собирались… Бедные, как мой Ванька! Она бедными больше интересовалась, чем богатыми. При этом большую часть времени не работала, но явно не бедствовала. И Ванька исчез. Как я должен был объяснить это? Как относиться? Гаевский по-прежнему ничего не понимал, но это еще больше раздражало его. Чувство, что он подводит внука, крепло. Он не видел среди детей, мелькавших рядом с Савельевой, никого похожего на Ваню. Это подталкивало Гаевского к версии о том, что его внука все-таки убили каким-то чудовищным способом, на потеху тем людям, которые прикрывали Марию… Ему требовалось терпение, но терпения не было. Гаевский держался из последних сил, а потом к нему явились сын и невестка, попытавшиеся угомонить его привычным способом – с помощью алкоголя. Он действительно напился тогда, но спокойнее от этого не стал. Жажда действия вышла из-под контроля, и Гаевский решил, что должен запугать Марию, добиться от нее признания. Он не просто разбил ее автомобиль. Он выкрикивал все, что узнал о ней, выкрикивал фамилии, которые ему не следовало называть. Именно эти слова мистическим образом стерлись из уголовного дела… А может, и не стерлись, просто следователь не придал значения тому, что показалось ему пьяными бреднями. Зато Савельева все прекрасно поняла. На людях она вновь изобразила святую женщину – ей было не впервой. Но странного алкаша она запомнила, наверняка навела о нем справки и обнаружила, что он дед якобы утонувшего Вани. – Я ждал, что она меня засадит, – хмыкнул Гаевский. – Уж лучше б засадила! Я понял, что она все знает… Она при других улыбалась, но смотрела на меня, как змея… Это она не сорвалась, она специально, она очень хорошо собой владеет… Она хотела, чтобы я знал. Когда меня все-таки отпустили, чуток штрафанув, я обрадовался. Решил, что она просчиталась, в чем-то ошиблась… Дурак был, да? – Дурак был, когда полез к ней открыто, – не удержался Ян. – Ну и это тоже… Я передохнул и снова попытался за ней следить, да не тут-то было: она явно уехала из города, ее больше нигде не было. А может, затаилась? Хотя, скорее всего, уехала. Она ведь знала, что со мной будет дальше. Она сделала все, чтобы ее с этим не связали. А то ж кто-то мог додуматься: я ей машину покоцал, почти безнаказанным остался, вдруг мстить решила? Такая себе причина, но ей и этого не хотелось… У нее все было просто: я далеко, я не при делах! Вот тогда со мной и покончили. Выставлено это все было как ограбление, и даже когда Гаевский смог дать показания, у него не было оснований в чем-то обвинять Савельеву – если не врать, конечно, а врать в том состоянии он не сумел бы. К нему подошли трое молодых людей весьма специфического вида – из тех, от которых сразу хочется бежать. Гаевский и побежал бы, да знал, что догонят. Отставному военному только и оставалось, что сохранить гордость. У него потребовали деньги. Он отдал сразу и без споров. Не потому, что испугался или действительно принял их за грабителей, он прекрасно понимал, чем дело кончится. Ему просто было любопытно, как они отреагируют на покорность, явно не соответствовавшую их сценарию. Троица, к сожалению, оказалась не совсем безмозглой, сориентировались они быстро. Гаевского обвинили в том, что он намеренно отдал им кошелек, а деньги спрятаны где-то у него под одеждой – так что лучше бы ему раздеться прямо здесь, если ему не нужны неприятности. Дальше любопытство Гаевского не простиралось, драку он начал сам, а чем она закончилась – уже не помнил. Он очнулся в больнице. Попытался двинуться – и не смог. Ему показалось, что на него давит что-то тяжелое, и он, еще не до конца пришедший в себя, решил, что это старое одеяло. Но одеяла не было, они в реанимации не полагались. Он ждал, когда лекарства перестанут действовать и он снова сможет шевелиться. Он тогда даже не подозревал, что это не случится никогда. По факту нападения завели уголовное дело. Тех троих искали, но, конечно же, так и не нашли. Беспомощный старик оказался на попечении родни, о продолжении расследования не могло идти и речи. Даже сын подумывал о том, чтобы сдать его в дом инвалидов. Но потом выяснил, какая его отцу полагается пенсия, и выделил уголок в детской. Судя по запаху, на этом он считал свой долг выполненным, а деньги – отработанными. Для Вячеслава потянулись одинаковые дни. За окном сменялись сезоны. Для него это ничего уже не значило. – Я ждал, что она придет ко мне, – криво усмехнулся он. – Найдет предлог, она бы сумела… А в больнице не нужно было и предлог искать, никто бы ее визит не заметил… Кроме меня, разумеется. Но она так и не пришла. – С чего бы ей приходить? – удивился Ян. – Поиздеваться… Тогда я был не в себе, психовал жутко, вот и подумал, что она может… А потом понял, что ей это не нужно. Она профи. От меня избавились, чтобы я не мешал, так-то я для нее ничего не значил. Ну а что с Ваней случилось… Я так точно не узнаю. Может, не узнает уже никто. Судьба Вани в какой-то момент выстроилась вполне четко – не для Гаевского, для близнецов. Вот пострадал в необъяснимой аварии Тимур Максаков. Его мать поняла, что он может умереть в любой момент – или стать инвалидом, и тогда отец откажется от него. Ей нужно было вернуть прежнюю власть над мужем, и она наняла Марию Савельеву, которая каким-то образом добыла ей очень похожего ребенка. Все сходилось… А потом рассыпалось под весом неумолимых дат. Ваня Гаевский пропал летом – но не тем летом, когда умер Тимур, а за год до этого. В то время с настоящим Тимуром Максаковым все было прекрасно, никто не догадывался, какая чудовищная участь его ждет. До аварии оставалось полгода… В комнату заглянула невестка Гаевского, бросила удивленный взгляд на близнецов. – Вы еще тут? Мне показалось, вы ушли… – Уже уходим, – кивнул Ян. – Спасибо, что уделили время. В квартире и в коридоре они не разговаривали. Не только потому, что боялись быть подслушанными, там просто дышать не хотелось. А вот на улице стало легче – снаружи по-прежнему царила непобедимая солнечная осень, шелестевшая золотыми листьями и полыхавшая тяжелыми гроздьями рябины. – Ну и что у нас теперь осталось? – спросил Ян, когда они отошли подальше от подъезда. – Осталась Вера в роли подозреваемой, только она теперь предстает какой-то совсем уж хтонической садисткой… Получается, она заранее готовилась к замене собственного сына. – На кой ты вообще держишься за Веру? Ей это не выгодно ни с какой стороны: она этим ребенком мужа контролирует, зачем ей устраивать цирк с конями, меняя мальчиков? – Я за нее держусь, потому что видела ее рядом с нынешним Тимуром и с прежним, – пояснила Александра. – Того она любила, этого сторонится. – Если она любила его, тем более нет смысла убивать! – Может, убила не она, а кто-то еще… Она же просто вынуждена была согласиться на замену, когда Тимура не стало. Ребенка не вернешь, а жить хорошо хочется – и да, я понимаю, как кошмарно это звучит! – И что это за любовь такая? Я, конечно, не мать – по той простой причине, что не женщина. Но я предполагаю, что, если Вера действительно любила сына так, как ты говоришь, не согласилась бы она подыгрывать ни за какие деньги. – Да уж… Тогда давай искать, кому еще его жизнь выгодна! – Погоди с жизнью, давай на смерти сосредоточимся, – предложил Ян. – Возможно, если найдем того, кто напал на Тимура, а потом убил его, поймем, кто устроил подмену… – Вообще никак не сходится. Смерть его, допустим, выгодна другим наследникам Максима Максакова. Он, если помнишь, не самый здоровый дядька… На тот свет, скорее всего, отправится еще до совершеннолетия сына. Его состояние достанется сыну, дочери, жене и сестре. Жену вычеркиваем, она получает то же, что и сын. – Дочь тоже вычеркиваем по понятным причинам, – кивнул Ян. – Остается только сестра. – Если и так, насколько я поняла, ей уже принадлежит половина компании… Сколько бабла вообще нужно одному человеку? – Это лирика, мотив все равно есть. – Мотив для убийства, – уточнила Александра. – Для возвращения мальчика из мертвых посредством другого мальчика мотива нет никакого. Так что сестру мы можем с большой-большой натяжкой притянуть к нападению на пустыре. А замену подготовил кто? Причем за полгода до нападения! Да еще и не зная, выживет ли Тимур при наезде автомобиля… Если бы умер, что тогда делать с Ваней? Убить ребенка просто так, потому что план чуть-чуть сбился? Ян наконец сдался: – Куда ни повернись, везде трындец какой-то… – Это да. Но есть и хорошая новость: до того, как мы пришли сюда, было немного хуже. У нас были только подозрения насчет Савельевой, теперь хоть понятно, что нужно основательно присесть ей на хвост… Не доводя до избиения, больницы и паралича, конечно. – Этого постараемся избежать. Я попробую узнать, что за Павлов и Поздеев так запомнились Гаевскому. С чиновником точно должно получиться, если таковой вообще существует, но и Павлова поищу. – А почему это вдруг звучит так, будто заниматься поиском будешь ты один? – поразилась Александра. – Потому что так и будет. – Занятно. А я куда исчезну? – Все туда же и к тем же. Признаюсь, сначала твоя идея поселиться возле Максаковых показалась мне сомнительной, но теперь я рад, что ты там. Если до милой Марии дойдет хотя бы намек на то, что тело найдено, она может замести следы экстремально, она не зря вертится рядом с Тимуром. Ну и сам Тимур остается ценным источником информации, если мы поймем, как его обработали.