– Для меня она уже есть. Вы работаете в полиции, Ян Михайлович. Что бы вы назвали худшим преступлением? Лично для вас. – Я рейтинги не составляю. Но Максаков на самом деле не нуждался в ответе, он задал вопрос лишь для того, чтобы выйти на нужную ему тему. – А вот для меня есть то, что я не могу простить: предательство. Предательством я считаю все, что делается за моей спиной, любую ложь или попытку манипулировать мной. Если бы меня чуть меньше били в спину, я добился бы в жизни куда больше. Но точно я знаю одно: пресекать это нужно как можно раньше. – Хорошая речь, запомню, если надумаю поступать в театральный. А теперь я пойду, пожалуй, потому что устал повторять: это была рутинная проверка. Я тоже не любитель пристраиваться со спины. – Шутите, значит? Ну-ну. Давайте сделаем так, чтобы у вас не пропало настроение шутить. – Давайте, и для начала я распрощаюсь. – Всего доброго, Ян Михайлович. Он видел, что Максаков ему поверил. Похоже, Беленкову с самого начала не удалось пробудить серьезные подозрения и настоящую враждебность. Максаков прекрасно знал, что он теперь чист… Он был уверен в этом, Ян чувствовал. Потому он и ограничился простым честным разговором. А значит про мальчика он ничего не знает. Вот что было главным достижением этой встречи, вот за что Ян был готов даже благодарить Филиппа. Просто наблюдая за Максаковым, изучая его, невозможно было угадать, как много ему известно. Но теперь Ян не сомневался: Максим не догадывался о преступлении, произошедшем как раз у него за спиной. В этом была какая-то гротескная ирония… Дорога к ресторану, беседа и вечерний час пик задержали его, желание ехать за город пропало окончательно – особенно при том, что он был по-прежнему лишен автомобиля. Ян позвонил сестре из такси и предупредил, что ждать его не следует. Между делом поинтересовался, добралась ли до поселка Ева. Конечно же, не добралась. Файлы она утащила с собой, теперь нужно было распечатывать снова, но это могло подождать до завтра. Ян доехал до пустой квартиры и заснул почти сразу, предыдущие ночи были не из спокойных. А когда он проснулся, Ева уже была в комнате – снова сидела на подоконнике и наблюдала за ним. – У тебя сейчас фаза определения себя как кошки? – поинтересовался Ян, не покидая постель. – Эта фаза длится всю мою жизнь. Отсюда хороший обзор. – А могла бы разбудить завтраком в постель вместо вырывающего душу взгляда. – Завтрак в постель оставил бы неприятные ожоги, которые портили бы мне настроение позже. – Не стоит воспринимать подачу в постель так буквально… Хотя ладно, забудь, безопасней будет самому дойти до кухни. Завтракать Яну все равно не хотелось – аппетита после долгого сна не было. Зато хотелось кофе, и в этом Ева к нему присоединилась. Правда, Ян сделал себе самый обычный американо, а вот кофе его гостьи был бы крепче, только если бы Ева жевала молотые зерна без воды. – Что ты знаешь про Павлова и его дочь? – неожиданно поинтересовалась она. – Ты прочитала файлы, которые я тебе дал? – Очевидно, что да, и ты не запрещал. – Тогда ты знаешь то же, что и я. Юрист, вдовец, из Владивостока. Дочке Инне двенадцать лет, воспитывает ее один. Почему ты вдруг спросила? – Потому что мне интересно, насколько хорошо ты проверил эти данные. Ева никогда ничего не говорила просто так. Если что-то казалось ей очевидным, она чаще молчала, чем объясняла. Если ей хотелось поиграть, она начинала задавать вопросы, на которые никогда не было простых ответов. Так что Ян уже догадывался: он что-то пропустил. Это и не удивительно, учитывая, что ему тележками вывозила нервы внезапно образовавшаяся пара из Беленкова и Максакова. Но он все равно не отказался бы получить информацию понятно и быстро. Увы, с Евой так нельзя. Ей бесполезно объяснять, что на кону и кто может пострадать, она не поймет. С ней нужно играть по ее правилам. – Да все я проверил! Имя настоящее, он жил в указанном городе, пару раз мелькал в местных газетах – но новости были не особо важные, вроде участия в каких-то уголовных процессах профессионально или благотворительности. С ним не связано скандалов. По его жене тоже все более-менее ясно, после ее смерти был некролог, подтверждающий его версию событий, никто не обвинял Павлова в инсценировке, да и сложно убить человека с помощью онкологии! – Проще, чем ты думаешь, но сейчас не об этом. Что насчет девочки? Ян начинал терять терпение: – Девочка как девочка, дочка его, в школу перевелась из Владивостока, живет с отцом. Что еще ты хочешь услышать? – Да, по документам все верно. Все сделано правильно, все есть. – Ты намекаешь, что документы подделаны? – Намекаю? По-моему, я это уже сказала и повторила. – Ты просто себя со стороны не слышишь, – вздохнул Ян. – С чего ты взяла, что они подделаны? Ничто не указывает! Ева смотрела на него, и в ледяных глазах невозможно было прочитать вообще ничего – ни осуждения, ни презрения, ни вызова. Она казалась не человеком даже, а очень дорогим манекеном, в который раз уже. Но при этом она положила на стол свой телефон и включила запись. На кухне зазвучали два женских голоса. Один из них несомненно принадлежал Еве – но не каждый понял бы это. Не притворяясь, она всегда говорила ровно, негромко, почти монотонно. Однако на записи ее голос звенел колокольчиком, был даже переполнен эмоциями и выдавал в своей обладательнице молодую специалистку, из которой жизнь еще не выбила вдохновение. Второй голос принадлежал женщине куда старше. Этот был хорошо поставлен – голос той, кто привык говорить много, внятно и красиво. Повелительные нотки намекали на руководство, но точно не на бизнес-уровне. Голос скорее для наставления, чем для приказов. – Здра-а-авствуйте! – пропищала на записи Ева. – Вы же Елена Владимировна? Куликова Елена Владимировна, я правильно попала? – Я слушаю вас. – Я вас надолго не отвлеку! Я звоню из Москвы, из новой школы Инны Павловой… – Подождите, из Москвы? Сколько же у вас сейчас времени? У вас же, наверно, еще ночь! – О, это совершенно не важно, мне главное было попасть в ваше рабочее время, раз уж я вас отвлекаю! Так вот, про Инну… – Да-да, я слышала. Кто это такая и при чем тут я? – Ну как же – Инна Павлова, она у вас училась, первоклашкой к вам пришла, а потом во втором классе отчислилась. Она теперь учится в нашей школе. Мне нужно узнать… – Девушка, подождите! Вы что-то перепутали. Вот поэтому не нужно звонить ночью! Я никогда не учила никакую Инну Павлову. – Может, вы просто не помните? Она покинула Владивосток четыре года назад. – Я могу не помнить всех своих учеников, но когда мне называют их имена, вспомнить несложно. Я знаю фамилию Павлов – но это взрослый человек. – Уж не Аркадий ли? – Именно так. Ева обрадовалась так, будто только что смогла установить мир во всем мире: – Так ведь Инночка – его дочка! Ну как же вы не помните? – Я как раз помню, что не было у него никакой дочки. Да и не могло быть. Инне, о которой вы говорите, лет одиннадцать-двенадцать. – Да, ей двенадцать… – Девушка, я вам еще раз повторяю: вы не туда попали. Аркаша был моим соседом, он женился на моей бывшей ученице, ей тогда восемнадцать было, а через год у нее уже болезнь нашли – и года за три она, бедняжка, зачахла… Она никого родить не могла, и уж тем более ребенку на тот момент не могло быть восемь лет. – Да, не сходится… Может, это его дочь от первого брака? – У него был один брак. Пожалуйста, не отвлекайте меня больше. На этом запись оборвалась. Вряд ли Ева вот так нагло повесила трубку, все ее постановки были безупречны. Она наверняка долго извинялась и очень вежливо прощалась, но записывать такое и правда не стоило. Яну хватило и того, что он услышал. Гениальный шаг со стороны Евы, что скрывать. Аркадий Павлов подготовился ко всему, обеспечил себе идеальное прикрытие, его документы были безупречны. Он подкорректировал все, даже социальные сети – это не так уж сложно, просто хлопотно. Но он не мог изменить память людей, которые его знали. Он просто не думал, что кто-то начнет приставать к ним с расспросами… А зря. Из документов можно было узнать и номер школы, в которую якобы ходила Инна, и адрес дома, где жил во Владивостоке Павлов. Ян даже не сомневался: то, что учительница оказалась еще и соседкой семьи, не совпадение, Ева специально отыскала такого человека. Получается, Инны Павловой не было… а девочка все равно была. Отец ее не скрывал, она ходила в школу, ее многие видели, она не просила о помощи. Но Ян слишком хорошо помнил, что сказала ему старшая сестра: при должных усилиях ребенка можно приучить к чему угодно. Даже к противоестественному. Эта мысль резанула по живому, отозвалась в душе горячей волной гнева. Ян не удержался, вскочил на ноги, чуть не опрокинув стул. Он понимал, что это глупо, но жажда действия была слишком сильна, ему казалось, что, если он хотя бы не начнет двигаться, она сожжет его изнутри. Ева осталась на месте, наблюдая за ним с привычным равнодушием. – Думаю, тебе следует позавтракать, – сказала она. – Переизбыток сахара и кофеина в крови плохо на тебя влияет. – Ты ведь понимаешь, зачем ему эта девочка? Если бы он хотел просто удочерить ее, не было бы нужды в такой постановке! Но ему требовалось нечто большее, ситуация, не вызывающая подозрений… К взрослому мужчине, который живет один с падчерицей, присматриваются с недоверием. А кто заподозрит, что родной отец способен на такое? – Ты не знаешь, что «такое» там происходит. Хотя я предполагаю, что ты мыслишь в верном направлении. Он не зря так радикально сменил город. Ему нужно было место, где его совсем никто не знает. Вряд ли это гонка за жизнью в столице, ему и во Владивостоке было неплохо. Можно догадаться, что он скрывает. Просто доказательств нет. – К черту доказательства, девчонку нужно вытаскивать оттуда! – Поспешностью ты сделаешь хуже, – осадила его Ева. – Это продолжается четыре года. Сегодняшний день ничем не отличается от вчерашнего или завтрашнего. Девочка прижилась там. Если ты вырвешь ее оттуда силой, ты станешь врагом и все испортишь. – Но нельзя же… чтобы так… – Как? Ты не знаешь, как именно. Его склонность к юным девушкам подтверждается возрастом его жены. Но при этом тягой к маленьким девочкам он не отличался – это могли заметить его враги, которых у него наверняка было немало, и устроить скандал хотя бы в прессе. Для юриста это тоже был бы тяжелый удар.