Перед ней был повзрослевший Мак. Целеустремленный. Она почувствовала себя обманутой. – Ну да. Я слегка разочаровался в коммерческих проектах. Преподавание не так плохо, как мне казалось. Похоже, студенты меня любят. – (Ничего удивительного, подумала Наташа.) – Буду продолжать, пока не пойму, что делать дальше. С точки зрения доходов – не очень. – (Она напряглась.) – И… и придет время, когда нам, Таш, придется решать, что делать с домом. Она знала, куда он клонит. Вечные финансовые разборки. – Что ты имеешь в виду? – Не знаю. Но не могу же я вечно жить на чемоданах. Уже почти год прошел. Она долго смотрела в свой бокал. Значит, вот оно как. Она подняла голову, постаравшись придать лицу непроницаемое выражение. – Все хорошо? Она допила вино. – Таш? – Не могу сейчас думать об этом, – резко сказала она. – Слишком устала. – Понятно. Может, завтра. – Я уже говорила: у меня суд. – Знаю, тогда как-нибудь в другой раз. – Нельзя вот так свалиться с неба, ни с того ни с сего, и ожидать, что я продам свой дом! – Наш дом, – поправил он. – И не делай вид, будто не ожидала ничего подобного. – Последние полгода я даже не знала, где тебя носит. – Можно было позвонить моей сестре и узнать, но ты предпочла, чтобы пыль осела. – Чтобы пыль осела? Он вздохнул: – Таш, я не хочу ссориться. Просто хочу справедливости. Ты же всегда желала, чтобы я остепенился. – Я все понимаю. Но сейчас слишком устала. У меня впереди тяжелый день. И если не возражаешь, давай займемся дележом имущества в другой раз. – Хорошо. Но хочу, чтобы ты знала: мне надо где-то жить, когда я в Лондоне. И если у тебя нет веских возражений, я бы хотел занять комнату для гостей, пока не решим окончательно, как быть. – Хочешь поселиться здесь? – Наташа замерла, не веря своим ушам. – Ну да. – Шутишь? – А что, так уж плохо было со мной жить? – Он улыбнулся. – Но мы разошлись. – Тем не менее половина этого дома принадлежит мне. И я нуждаюсь в крыше над головой. – Мак, это невозможно. – Я справлюсь, если ты справишься. Речь идет всего о нескольких неделях. Прости за бомбовый удар, но, если тебе не нравится, можешь снять себе другое жилье. Что касается меня, я дал тебе возможность единолично пользоваться домом почти целый год. У меня тоже есть права. – Он пожал плечами. – Да ладно. Дом большой. Это будет кошмар, только если мы сами его создадим. Его спокойствие сбивало с толку. Он выглядел чуть ли не довольным. Ей хотелось осыпать его проклятиями. Запустить чем-нибудь ему в голову. Хлопнуть входной дверью и отправиться ночевать в гостиницу. Но под ее крышей была четырнадцатилетняя незнакомая девочка, за которую она только что согласилась нести совместную ответственность. Не сказав больше ни слова, Наташа вышла из комнаты и поднялась в спальню, которую перестала чувствовать своей. Трудновато будет агентам продать дом, в котором разбили голову владельца. Глава 6 Как в случае с лошадями, так и с людьми, дурной нрав легче излечить в раннем возрасте, а не когда он становится хроническим, если его неправильно лечили. Ксенофонт. Об искусстве верховой езды Девочка на фотографии радостно улыбалась родителям, которые держали ее за руки с двух сторон, словно собирались поднять в воздух. «Воспитание чужого ребенка, – было написано на плакате. – Поменяйте чью-то жизнь». Значит, не родители. В любом случае нет семейного сходства. Скорее всего, модели, которым заплатили, чтобы они изобразили счастливую семью. Сару вдруг стала раздражать улыбка на лице девочки. Сидя в кабинете социального работника, она поерзала на стуле и выглянула в окно: были видны кусты и деревья муниципального парка. Ей нужно на Спеапенни-лейн. Ковбой Джон позаботится о Бо, если она не появится, но этого было мало. Ему нужна прогулка. Нужно продолжать тренировки. Женщина перестала писать. – Итак, Сара, мы теперь знаем подробности твоей истории и можем составить программу опеки. Постараемся найти для тебя временный дом, пока твой дедушка не поправится. Как ты на это смотришь? Женщина говорила с ней, как если бы ей было столько же лет, сколько девочке на плакате. В конце каждого предложения интонация повышалась, как в вопросе, хотя никаких вопросов она не задавала. – Я из команды приема и оценки оказания услуг детям. Посмотрим, как мы можем тебе помочь. – Как это работает? – спросил Мак, сидевший рядом. – Есть семьи, которые… берут детей только на короткий срок? – У нас в картотеке много приемных семей. Некоторые молодые люди, наши клиенты, остаются в такой семье всего на одну ночь. Другие могут задержаться на несколько лет. В твоем случае, Сара, будем надеяться, срок окажется коротким. – Только пока твоему дедушке не станет легче, – добавил Мак. – Конечно, – подтвердила женщина, слишком поспешно, как показалось Саре. – Молодых людей, которые оказываются в такой же ситуации, что и ты, Сара, очень много, много и семей, которым нужна помощь. Ты не волнуйся. За завтраком Мак и его жена разговаривали только с ней, но друг к другу не обращались. Она гадала: если они поссорились, то вдруг из-за нее? Она не помнит, чтобы Папá и Нанá когда-нибудь ссорились. Нанá шутила, что может поссориться с Папá, а он с ней – нет. Когда Папá сердился, он замолкал и лицо у него становилось каменным. Все равно что со статуей спорить, говорила бабушка с заговорщическим видом, словно это была шутка, известная только им двоим. На глаза навернулись слезы, и Сара стиснула зубы, чтобы не расплакаться. Она уже жалела, что пошла с Маком и Наташей. Вчера вечером она была напугана, но теперь увидела, что ее жизнью распоряжаются люди, которые ее не понимают. Женщина просматривала записи: – Вижу, у твоей бабушки с дедушкой имеется распоряжение суда об определении места твоего жительства. Сара, ты не знаешь, где твоя мама? – (Девочка покачала головой.) – Можно спросить, когда ты видела ее в последний раз? Сара бросила взгляд на Мака. Они с Папá никогда не говорили о матери. Было странно вывешивать белье семьи перед незнакомыми людьми. – Она умерла, – с запинкой ответила Сара, испытывая немую ярость из-за необходимости об этом рассказывать. – Несколько лет назад. На их лицах отразилось сочувствие. Но Сара никогда не скучала по матери: она скучала по Нанá. Мать никогда не дарила ей теплых объятий, не протягивала руки, в которые можно упасть. Это была лишь тень матери, беспорядочная и непредсказуемая. Сара помнила ранние годы как череду образов: какие-то чужие дома, сон на кушетках, звуки громкой музыки издалека, ссоры и еще странное чувство мимолетности. Потом, когда она стала жить с Нанá и Папá, пришли покой и упорядоченность. Любовь. Женщина что-то записывала. – Ты уверена, что нет друзей, у которых ты могла бы остановиться? Может быть, какая-нибудь семья? В ее вопросах слышалась надежда, словно ей не хотелось заниматься Сарой. Но Сара вынуждена была признаться, что не знает никого, кто хотел бы пригласить ее к себе домой, да еще на неопределенное время. Она не пользовалась популярностью. Те немногие друзья, что у нее были, жили в таких же маленьких квартирах, как и ее собственная. Она не была ни с кем достаточно знакома, чтобы обратиться с такой просьбой, даже если бы захотела. – Мне надо идти, – тихо сказала она Маку. – Я знаю. Не волнуйся, я сообщил в школе, что ты опоздаешь. Сейчас важнее решить, что с тобой делать. – А где, ты говоришь, сейчас находится твой дедушка? – улыбнулась женщина. – В больнице Святой Терезы. Мне сказали, его должны перевести в другое место, но не знаю когда. – Это мы выясним. Ваша связь не прервется. – Я смогу навещать его каждый день? Как делала до этого? – Пока не могу сказать. Все будет зависеть от того, куда мы тебя поместим.