– Знаю, знаю. Нет, правда, пойдем, расскажи. – Она тянула его куда-то в сторону и требовала, и теребила, и говорила горячо и звонко, как когда-то давным-давно. И в ее голосе, молодом, родном, звенящем, растворялся и исчезал весь ужас того, что он недавно сделал. Глава четвертая Наши дни. Снежана Теперь Снежана была абсолютно уверена, что Лидию Андреевну убили. Старушка-соседка не страдала галлюцинациями и излишней подозрительностью. Человек, который усыплял ее какой-то отравой, подсыпанной в банку с шиповником, и что-то искал в квартире, существовал на самом деле. И именно этот человек, застуканный старушкой на месте преступления, убил ее и, уходя, забрал банку и статуэтки тоже. Пропажа статуэток доказывала также, что корни совершенного преступления уходят в далекое прошлое. Статуэтки принадлежали загадочному немцу Клеменсу Фальку. Но почему именно сейчас на них открыта охота? С того момента, как пленный Фальк стащил из дома Строгалевых первую фигурку балерины, прошло уже семьдесят пять лет. Тридцать из них не было в живых и Надежды Андреевны, хранительницы оставшихся фигурок и памяти о возлюбленном. Снежану смущало и то, что кружевные балерины стояли на видном месте. Их можно было забрать в самую первую ночь, которую Лидия Андреевна спала под воздействием подсыпанного ей лекарства. Но человек возвращался снова и снова, забрав танцовщиц лишь после смерти хозяйки. Что он искал? Почему именно сейчас? Снежана знала наверняка, что полиция и следователи легко нашли бы ответ на все эти вопросы. Но смерть одинокой старушки признали естественной, и никто не собирался расследовать официально нигде не зарегистрированное преступление. Даже если провести анализ шиповника, пакетик с которым лежал у Снежаны дома, то это ничего не докажет. Жестяная банка, хранившаяся у Лидии Андреевны, пропала. И все же анализ был необходим, хотя бы для признания очевидного факта – соседку убили. Но Зимин наотрез отказался помочь жене, и Снежана решила, что обращаться к нему за помощью повторно ни за что не станет. В конце концов, у нее тоже есть самолюбие. Немного подумав, она нашла человека, который мог ей помочь провернуть это дело в частном порядке. Ее клиентка, приятельница Зимина, помощник руководителя Следственного управления Лилия Лаврова. Снежана была уверена, что Лиля, выслушав ее доводы, во-первых, отправит шиповник на анализ, а во-вторых, ни за что не выдаст ее Зимину. Понятие «женская солидарность» для нее была не пустым звуком. Впрочем, и для Лили нужны были аргументы покрепче ночных шагов и пропавших танцовщиц. В конце концов, их могла забрать домработница или наследница Лидии Андреевны, хозяйничающая в квартире последние несколько дней. Снежана сделала себе зарубку на память, аккуратно спросить об этом, когда все вернутся с кладбища. Следующий шаг – попытаться разузнать что-нибудь о Клеменсе Фальке. Конечно, он вряд ли до сих пор жив, но у него наверняка есть родственники, потомки, которые могут что-то знать. Кажется, Лидия Андреевна говорила, что он из Лейпцига, а это именно тот город, в котором сейчас живет первая жена Зимина. Если знать адрес, она вполне могла бы сходить и поговорить с ними. Вот только как найти адрес? Она вдруг вспомнила, как соседка рассказывала о том, что незадолго до своей смерти ее сестра получила от Фалька гневное письмо, содержания которого Лидия Андреевна не поняла. Впрочем, содержание и не важно. На письме же должен быть обратный адрес, вот что имеет значение. Так-так-так. Снежана закрыла глаза, чтобы лучше вспомнить, что именно говорила за чаем старушка. Точно, она сказала, что письмо так и лежит в ящике стола в комнате Надежды Андреевны, слева от входа. Сорвавшись с места, она побежала в нужную комнату, подскочила к столу, выдвинула верхний ящик. В нем царил идеальный порядок. В левом углу лежал немецко-русский словарь, в центре небольшой альбом с фотографиями. Немного поколебавшись, Снежана достала его и, открыв, пролистала. Видимо, альбом принадлежал Надежде, по крайней мере, женщина на поздних фотографиях была очень похожа на Лидию, но не она. На ранних фотографиях была запечатлена маленькая девочка с любопытными глазами, которая по мере роста превращалась в красивую девушку с нежным, милым лицом и длинными, очень густыми и красивыми волосами. В альбоме хранились несколько групповых снимков, запечатлевших Надежду с учениками, у которых она, по всей вероятности, осуществляла классное руководство. На самой последней из них было написано: «8 «Б», средняя школа № 8, 1986 год». Восьмая школа в те годы считалась самой лучшей в их городе, элитной. Сама Снежана училась в тридцать второй школе, а в далеком 1986 году вообще только родилась. На нескольких карточках, как детских, так и взрослых, Надежда стояла рядом с Лидией. На каких-то любительских была запечатлена с матерью и суровым мужчиной, видимо отцом, когда-то лишившим ее дочери. Снежана представила, как злая чужая воля разлучает ее с Танюшкой, и вздрогнула. Ни за что на свете она не согласилась бы отдать кому-то своего ребенка. Как пройти через такое – и не умереть? Не сойти с ума? Не озлобиться на весь мир? Еще на одной фотографии улыбались в камеру два мальчика и девочка, лет примерно пятнадцати. Снежана узнала место – школьный двор восьмой школы, совсем недалеко от этого дома. Только и надо, что пересечь парк, пройти один квартал до улицы Мира, повернуть направо и прошагать еще два квартала. Она зачем-то вытащила фотографию из уголков, удерживающих ее на странице, и перевернула. «Надежде Андреевне от трех С», – было написано на обороте. Кто такие эти «три С», она не знала, пожав плечами, засунула фотографию на место, закрыла альбом и убрала его обратно в ящик. Вытащила жестяную коробку, видимо тоже привезенную Лидией из-за границы, только не из-под кофе, а четырехугольную, из-под печенья, подцепила ногтями довольно тугую крышку. Письма хранились здесь. Обычные рукописные письма в конвертах с марками, которых давно уже не пишут. Первое письмо, судя по штемпелю, было отправлено из Лейпцига в 1991 году. Ну да, это то, которое Клеменс Фальк написал после того, как рухнул железный занавес и это стало возможным. На втором оттиск гласил, что оно пришло в 1992 году, и в нем Клеменс должен был обвинить возлюбленную в том, что она не сохранила дочь. Вскоре после того, как она получила это письмо, Надежда заболела и умерла. Лидия Андреевна была уверена, что от горя. Немного поколебавшись, Снежана открыла первое письмо и начала читать. Она плохо знала немецкий, поэтому поняла только первую фразу «Дорогая Надя». Второе письмо начиналось обращением «Госпожа Строгалева». Ну надо же, как рассердился. Совать нос в чужие письма было совершенно неприлично, но в них могло быть что-то важное, что пригодится полиции, реши она затеять настоящее расследование. Впрочем, прочитать их Снежана все равно не могла, а забрать с собой, чтобы перевести со словарем, не осмелилась. Никто не давал ей разрешения рыться в чужом столе. Она не полиция, чтобы устраивать обыск. Немного поколебавшись, Снежана приняла промежуточное решение – сфотографировала письма на телефон, чтобы позднее решить, что с ними делать, и убрала обратно в коробку, аккуратно задвинув ящик на место. Конверт с обратным адресом она тоже сфотографировала. Теперь можно попытаться найти потомков Клеменса Фалька. Вот только Зимин не согласится просить свою бывшую жену об этой услуге. Да и сама Мария вряд ли захочет тащиться куда-то, чтобы поговорить с незнакомыми людьми о том, что было семьдесят пять лет назад. Нет, незачем даже и мечтать. Новая пришедшая в голову мысль не дала ей впасть в уныние. Ну конечно, как же она сразу об этом не подумала. Ее швейцарская тетушка, миллионерша Татьяна Елисеева-Лейзен, нашла их с мамой с помощью частного детектива. Вот уж кто-кто, а их дорогая Тата ни за что не откажется помочь любимой внучатой племяннице с небольшим расследованием, а значит, оплатит детектива, который найдет в Лейпциге потомков Фалька и поговорит с ними. Как чудесно все складывается. И остается всего один вопрос: кто тот человек, который мог подсыпать в шиповник снотворное, а потом приходить по ночам и в конце концов нанести роковой удар? И если этот неизвестный убил старушку, потому что она его узнала, то как он в первый раз попал в квартиру, чтобы отравить шиповник? Почему не боялся, что Лидия Андреевна сразу заподозрит неладное? Ладно, с этим она потом разберется. В квартире этажом ниже постоянно бывали только два человека. Домработница Галина Михайловна и Ирма, племянница мужа Лидии Андреевны, с которой Снежане еще только предстоит познакомиться. С учетом давности истории преступник бывал в квартире еще при Надежде. И кто это мог быть? Та же Ирма, только на тридцать лет моложе. Коллеги по школе. Ученики. Кстати, последнее очень возможно. Коллегам Надежды, если они, конечно, еще живы, уже около девяноста. Даже тем, кто был ее моложе, для кого она могла оказаться наставником, и то к восьмидесяти. Вряд ли они смогли бы инсценировать смерть от падения с высоты. Тут нужны физическая сила и ловкость. А вот ученики на это способны. К примеру, тем, кто в 1986 году окончил восьмой класс, сейчас около пятидесяти. Они могли знать какую-то тайну учительницы, а начали поиски чего-то важного только сейчас, потому что, скажем, после окончания школы уехали учиться в другой город. Могло такое быть? Вполне! Еще немного подумав, коллег Снежана сбрасывать со счетов тоже не стала. У любого старого человека были дети и внуки, которым, умирая, родственники могли специально или случайно раскрыть чужую тайну, и это тоже объясняло временной разрыв в тридцать лет. Значит, что? Значит, надо наведаться в школу. Снежана достала телефон, открыла заметки и написала новую, состоящую из трех пунктов: «1. Лиля. Анализ шиповника. 2. Тата. Поиск потомков Фалька. 3. Школа. Коллеги и ученики Надежды». Ей даже в голову не приходило, что, составляя этот список, она встает на опасный путь и что, знай об этом следователь Зимин, он ни за что не дал бы ей это сделать. Звякнул телефон, принеся сообщение от Галины Михайловны, что похороны заканчиваются и вскоре они будут дома. Нужно поторапливаться. Отложив телефон, Снежана поставила разогреваться то, что требовалось подать горячим, и начала методично выставлять на стол в гостиной салаты и холодные закуски. Изначально сама она не собиралась оставаться на поминки, поскольку близким Лидии Андреевне человеком себя не считала. Однако ее расследование (а Снежана уже не сомневалась в том, что это именно расследование, и именно ее) требовало посидеть за поминальным столом, чтобы присмотреться в первую очередь к Ирме. К племяннице мужа теперь переходило все старушкино имущество, а главное, появлялась возможность бывать в квартире в любое время и искать в ней все что захочется без всякой опасности быть застуканной. Ирма Константиновна Казанцева, преподававшая на филологическом факультете местного университета, оказалась строгой подтянутой дамой шестидесяти лет. Особой скорби она не проявляла, но выглядела неулыбчивой и суровой, или это ситуация предполагала такое поведение. Произнесла несколько дежурных фраз, открывая застолье, и села рядом со Снежаной, предложив всем относиться к происходящему просто как к обеду, без речей и тостов. – Мы не были слишком близки с Лидочкой, – сказала она Снежане в ответ на вопрос, сильно ли она переживает смерть родственницы. – Это она так велела себя называть, когда мы только познакомились. Слова «тетя» не признавала. Я, знаете ли, по характеру человек довольно закрытый, без лишних эмоций, а потому разговоры по душам всегда были, что называется, не мое. Кроме того, они с Николаем Семеновичем, моим дядей, долго жили за границей. Мы виделись не чаще чем раз в год. Конечно, это всегда был праздник, потому что они привозили подарки, всякие диковинные вещички, которыми потом можно было хвастаться в школе или в институте. Они меня любили, потому что своих детей у них не было, но трудно проявлять материнскую любовь, когда одиннадцать месяцев в году находишься так далеко. Да и я каждый раз за время их отсутствия успевала от них отвыкнуть. – Но они же давно вернулись, – аккуратно допытывалась Снежана. – Неужели у двух пожилых одиноких людей не возникало потребности в более близком общении? – Разумеется, мы общались, – Казанцева пожала плечами, – но не близко. Поймите меня правильно, у меня была своя жизнь. Подрастали дети, старели родители, работы была куча, я как раз докторскую заканчивала, то-се… Знаете же, как это бывает. Снежана знала. С двух стариков, которые больше не могли привозить дорогие подарки, взять было нечего, а заботиться о них не хотелось. Она посмотрела на Ирму чуть ли не с отвращением. – Кроме того, Лидочка тоже была вещью в себе. В душу особо не пускала. И самолюбивая очень, гордая. Терпеть не могла проявлять слабость и очень боялась впасть в зависимость от кого-то. Для помощи по дому у нее была домработница, для всего остального она тоже нанимала людей и щедро им платила. Говорила, что терпеть не может чужой благотворительности, поскольку ее это унижает. – А откуда у пожилой женщины были деньги? Вот моя мама на пенсии, но она ни за что не прожила бы без моей помощи. Когда умер папа, мне пришлось открыть собственное дело, чтобы поддерживать тот уровень жизни, к которому она привыкла, а Лидия Андреевна ни в чем себе не отказывала. Это видно. Она старалась говорить простодушно, чтобы не возникло подозрений, что спрашивает она не просто из обывательского интереса. – Дядя Коля всю жизнь прекрасно зарабатывал. У них были накопления, причем в валюте. – Если Ирму и коробило от чужого бесцеремонного любопытства, то внешне она никак это не проявляла. – Каждый месяц Лидочка переводила в рубли определенную сумму, достаточную для нормальной жизни. Особо не шиковала, но и не нуждалась ни в чем. Так, значит, у Лидии Андреевны были накопления, причем довольно значительные. Интересно, а где она их держала? Если в банке, то потенциальный грабитель вряд ли мог до них добраться. А если дома? Тогда неведомый преступник мог искать именно валюту, потому что не знал, где она лежит. В этом случае к Надежде Андреевне и ее прошлому эта история не имеет никакого отношения. Снежана вдруг почувствовала острый укол разочарования. – Не зна-а-а-ю, – продолжила она играть роль наив-ной дурочки, – валюта – это так хлопотно. Дома держать опасно, вдруг ограбят, а в банке еще страшнее. Вон, в одночасье взяли и перестали валютные вклады выдавать. И как жить в таком случае? – Ну, в рублях-то их выдают без проблем, а для жизни рубли как раз и нужны. Но вы правы, банкам Лидочка не доверяла. Боялась повторения кризиса девяностых, когда ее подруги в одночасье лишились всех накоплений. Им-то с дядей Колей повезло, их тогда в стране не было и все свое добро они при себе держали. А когда вернулись, то особо афишировать накопленное не стали. Хранили дома. В спальне за картиной на стене потайной сейф врезан. Дядя Коля первым делом оборудовал, как вернулся. Лидочка там и украшения свои держала. Николай Семенович ее на все праздники бриллиантами и прочими цацками радовал. Она вдруг спохватилась, что излишне разоткровенничалась и впилась в Снежану глазами, оценивая, использует та полученную информацию или не станет. – Вы не волнуйтесь, я в потенциальные грабители не гожусь, – успокоила та. – Но мне бы на месте Лидии Андреевны было неспокойно. Старая женщина, одна в большой квартире, и что с того, что деньги и ценности в сейфе, любой преступник, захоти он это сделать, легко бы с ней справился. Сама бы все отдала и показала. А кстати, это интересная мысль. Если целью неизвестного мерзавца были валюта и драгоценности, то зачем ему было усыплять старушку для того, чтобы их найти? Проще припугнуть ее, чтобы она отдала ему все добровольно. Не собирался причинять вред и убил из страха, что его опознают? Или все-таки искал что-то другое, то, о существовании чего Лидия Андреевна вообще не знала, а потому и пугать ее не имело никакого смысла? Снежана снова приободрилась. Ее собеседница пожала плечами. – Разумеется, ценности я в пустой квартире не оставлю. Сегодня же вечером заберу, мы с мужем уже договорились. Пароль от сейфа я знаю. Лидочка давно мне его сообщила, именно на случай ее скоропостижной смерти. Деньги на похороны я оттуда и взяла, согласно ее распоряжению. Да и осталось там не так уж и много. Тысяч двенадцать долларов. На пару лет жизни. Так что того, что вы ограбите квартиру, я не боюсь. И Лидочка не боялась. Она вообще относилась к жизни довольно легко, считая, что чему быть, того не миновать. Чего бояться на девятом десятке одинокому человеку, похоронившему всех близких? Совершенно нечего. Да, с этим постулатом Снежана, пожалуй, была согласна. А двенадцать тысяч долларов… Что ж, бывает, и за меньшее убивают. Но Ирма точно знала, что они хранились в сейфе. И где находится этот сейф. И как его открыть. А значит, опаивать Лидию Андреевну средством, которое не позволяло ей выйти из спальни, даже проснувшись, ей было совершенно ни к чему. И ее родственникам тоже. – Что же ваш муж сегодня с вами не пошел? – спросила она, ведомая сыщицким азартом. – И дети тоже. Похороны – эмоционально тяжелое мероприятие, а вы все одна организовали. – Ну, во-первых, не одна, а с Галиной Михайловной. Во-вторых, сейчас так все устроено, что похоронные конторы за тебя сами все делают, только плати, а это, как я уже сказала, не проблема. А в-третьих, помогать мне особо некому. Сын с семьей в Москве живет, дочка здесь, но она третьего ребенка родила, кормящая мать, ей уж на кладбище точно делать нечего, а муж мой месяц назад ногу сломал. Упал на улице, перелом сложный, операция требовалась. Из больницы его уже выписали, но из дома он пока не выходит. Она снова метнула на собеседницу обеспокоенный взгляд, видимо кляня себя за длинный язык. Снежана прекрасно понимала, какие тревожные мысли блуждают сейчас в ее голове. Вот ведь рассказала совершенно постороннему человеку, что вечером собирается вынести из квартиры хранящиеся тут драгоценности и деньги и по улице понесет их совершенно одна. – Зять меня сегодня встретит, – торопливо добавила Ирма, подтверждая правоту Снежаниных догадок. – После работы сюда заедет. Покормлю его, а он мне поможет порядок тут навести. – Да, конечно, это правильно. – Мягко сказала Снежана и потянулась за пирожком, чтобы дать Казанцевой время успокоиться. Тревожить Ирму и вызывать негативные эмоции не входило в ее планы. Мало ли что понадобится еще уточнить по ходу расследования. Собеседница тоже отвернулась, явно радуясь, что тяготящий ее разговор закончен. Больше в квартире Лидии Андреевны Снежану ничего не держало, поэтому минут через десять, попрощавшись с присутствующими, она ушла домой и первым делом позвонила Лилии Лавровой. Та к ее необычной просьбе отнеслась с пониманием. – Конечно, я сдам этот твой шиповник на анализ, – ответила та, выслушав эмоциональный, но четкий рассказ. Снежана умела вычленять главное. – Ты только будь готова к разочарованию, потому что с вероятностью в девяносто процентов смерть твоей соседки действительно вызвана естественными причинами. Ты права в том, что ее родственникам не было ни малейшего смысла ее усыплять, они могли забрать ценности из квартиры в любой момент. А если ищут что-то имеющее отношение к прошлому, то почему ждали столько лет? – Лиля, я понимаю, что все это выглядит очень странно, и поверила бы, что просто, как сейчас принято говорить, натягиваю сову на глобус, но банка с шиповником и две фарфоровые статуэтки действительно пропали из квартиры. А еще халат. Домработница сказала, что Лидия Андреевна никогда не выходила к завтраку в халате. Она использовала его, только чтобы дойти до ванной, а потом переодевалась в домашний костюм и лишь в таком виде выходила к столу и приступала к домашним делам. Она не могла отправиться в библиотеку в халате, но нашли ее именно в нем. Понимаешь? – Она могла именно в этот день отступить от своего правила. Решила почитать в постели, потому что плохо себя чувствовала. А у пропажи статуэток может быть очень простое объяснение. Домработница забрала на память, старушка отдала кому-то, кто приходил к ней в промежутке между твоим уходом и ее смертью. В конце концов, тебе она подарила статуэтку, так почему кому-то другому не могла? – Могла, – уныло согласилась Снежана. – Я понятия не имею, кто к ней ходил. Я вообще все эти годы ею совершенно не интересовалась. Старушка жила как тень. Иногда столкнемся на лестничной клетке, поздороваемся, и все. Если бы не Зимин, то она бы и сейчас ко мне не пришла. – А Зимин, я так понимаю, эту тему обсуждать не хочет? – Лиля подавила смешок, но Снежана хорошо его расслышала. Лаврова хорошо знала ершистый характер своего коллеги и друга. – Нет. А я не могу настаивать. У нас сейчас все… – Она замялась, подбирая подходящее слово. – …непросто. – Знаю, – вздохнула в трубке Лиля. – Зимин у нас вообще такой, непростой. Ты уж потерпи, Снежанчик. Не бросай его, он без тебя пропадет. – Не пропадет, – заверила его Снежана. – Ему без меня совершенно нормально. Одной заботой меньше. – Да ладно тебе. – Лиля снова засмеялась. – Это он просто вид делает, потому что ему, как, впрочем, и всем мужикам, страшно утратить свою самостоятельность и независимость. Все им кажется, что на их свободу кто-то посягает, хотя она и даром никому не нужна. Я же вижу, что он рядом с тобой совсем другим человеком стал. Спокойным, уверенным, внутренне расслабившимся. И видимо, вот эта новизна ощущений его и пугает. Сейчас засел в своей старой квартире, как в берлоге, страдает и упивается своими муками, как когда-то. Страдание – это же наркотик, ты не замечала?