– Значит, вы меня понимаете. – Анна лучезарно улыбалась. Неприятный осадок ушел, оставив только искреннюю симпатию к этой замечательной женщине. – Мы с вами одной крови, вы и я. Так и получилось, что в последнюю пятницу сентября Александра Белокопытова приехала к Анне, Павлу и Ольге Шуваловым в гости, в большой, добротный дом в поселке неподалеку от Сестрорецка. Трава на огромном участке за сплошным забором из металлопрофиля была еще совсем зеленой. Разноцветные опавшие листья, усеявшие ее, имели вид заплаток и придавали всему газону, подстриженному и очень ухоженному, вид лоскутного одеяла. Идя по дорожке, выложенной аккуратными белыми кирпичиками плитки, Саша то и дело поглядывала туда, на разноцветные заплатки, и Анна видела, ей очень хотелось пройтись по ним, загребая ногами листья. – Завтра с утра можно будет надуть матрас и полежать в траве, – сказала она заговорщическим тоном. Докторша посмотрела на нее благодарно, а еще чуть удивленно, словно не понимала, как это у Анны получается читать ее мысли. Они с Ольгой вдвоем накрыли прекрасный стол, не вычурный, но разнообразный и вкусный. Анна и пироги напекла, до которых была большая мастерица. На горячее подали рыбу, свежую треску, привезенную из Мурманска, и все закуски были тоже к рыбе, потому что Анна заранее выяснила, что гостья ее любит. Павел открыл вино, разумеется белое. Оно было дорогое, хорошее. И Анна тоже выпила бокал, хотя вообще-то алкоголь не любила и практически никогда его не пила. – Вам бы не надо вино, Анна Валентиновна, – предостерегла Саша, – вы сейчас лекарства принимаете, которые с вином не очень коннектятся. – Да я чуть-чуть совсем, – засмеялась Анна, – я же вообще не пью. Так по языку покатать, вкусовые рецепторы побаловать. Вы не думайте, Сашенька, я врачебные назначения исполняю строго. Если запретите совсем, то и не буду. – Если чуть-чуть, то можно, – позволила Белокопытова. В их гостиной она смотрелась так уместно, как будто провела тут всю жизнь. Уже стемнело, поэтому Павел зажег свет – хрустальную люстру под потолком. Блики, отраженные в сотнях стеклянных граней, танцевали на темных волосах Саши, отбрасывали тени на тонкое, очень красивое лицо. И Анна вдруг мимолетно расстроилась от того, что ее сын давно и прочно женат. Эта женщина очень бы ему подошла. Гораздо больше, чем простоватая и не такая утонченная Ольга. Она подумала об этом и тут же испугалась своих предательских по отношению к невестке мыслей. – А кем вы работаете? – спрашивала между тем Ольгу гостья. – Анна Валентиновна говорила, что Павел – программист и бизнесмен, а про вас, Оля, я не знаю. – А это потому, что про меня и сказать-то нечего, – довольно резко ответила Ольга. – Я не работаю и никогда не работала. Сначала дети были маленькие, а потом везде, где мне было бы интересно, требовался опыт, которого не имелось, а туда, где меня готовы были взять, я идти не хотела. Образование у меня библиотечное, я институт культуры окончила, а так жена при успешном муже. – А дети ваши уже взрослые, да? Моей дочери скоро тридцать. – Саша улыбалась чуть растерянно, потому что не знала, куда уводить этот разговор, ставший вдруг неловким. – По моим стопам не пошла, выучилась на юриста, окончила аспирантуру, работает в юридической компании и никак не хочет делать меня бабушкой. – Нашим детям двадцать шесть и двадцать четыре, – вступил в разговор Павел, видимо пришедший на выручку своей жене. – Младшая дочка работает в моей фирме, такие красивые коды пишет, что я даже завидую. Дает фору папке и точно не пропадет. Живет отдельно, мы ей на окончание института квартиру подарили, так что осваивает взрослую жизнь. А сын у нас давно самостоятельный. Он моряк. Ходит на судах дальнего плавания. С детства о море мечтал, уж даже и не знаю, откуда это у него. – У меня в юности был друг. – Саша снова улыбнулась и оживилась. – Точнее, мы в школе дружили втроем, он, я и мой будущий муж. И нас всех троих звали Сашами, представляете? Так вот он мечтал стать моряком, после восьмого класса поехал в Калининград, поступил там в мореходку и исполнил свою мечту. И тоже никто не мог понять, откуда у мальчика из северной глубинки, выросшего в неблагополучной семье, в голове ветер странствий и такая целеустремленность, что он смог сам всего добиться. – Я поначалу переживала, – видимо, тема была для Ольги безопасной, поэтому она снова втянулась в разговор, – страшно все-таки, морская пучина, штормы. А потом привыкла. Если у твоего ребенка есть мечта, от которой глаза горят, значит, ты просто должен ему помочь. Мы с Пашей так решили. – И правильно, – поддержала Саша. – Моему другу детства, о котором я сейчас рассказала, тоже помогли. Правда, не родители. Отца у него не было, а мать оказалась совсем никудышная. Когда Сашке исполнилось двенадцать лет, она его фактически из дома выгнала. И я ужасно горжусь, что именно мне принадлежала идея, как ему помочь. – И как же? – Ольге было действительно интересно, и Анна вдруг растрогалась от того, что у ее невестки очень мягкая душа и нежное сердце. – Разумеется, я сначала хотела уговорить родителей, чтобы мы забрали Сашку к себе жить, но если бы они отказали, с этим нужно было бы как-то жить дальше. Нет, конечно, если бы ситуация была совсем безвыходная, то я бы настояла на своем, но для начала мы с Саней притащили его к нашей классной руководительнице. У нас была совершенно волшебная классная, преподавательница немецкого языка. Мы между собой звали ее «шпрехалкой». – Сашины глаза горели от воспоминаний, которые явно были ей приятны. – Она была одинокая, жила одна, поэтому я надеялась на то, что Сашка сможет у нее перекантоваться хотя бы несколько дней. Но Надежда Андреевна не подвела. Анна вздрогнула. Какой-то жуткий внутренний холод разливался по венам, словно ей вводили на место крови внутривенный раствор для крионирования, то есть замораживания. Она в каком-то детективе недавно читала о чем-то подобном[4]. Качающиеся над головой хрустальные подвески люстры сейчас тоже напоминали брусочки льда. Холодно, господи, как же холодно. – Она просто забрала Сашку к себе жить. – Голос Александры Белокопытовой доносился будто сквозь толщу снега. Как будто Анна лежала в сугробе, а Сашенька стояла над ним. – Три с половиной года тащила его на себе на свою учительскую зарплату. Нет, она, разумеется, не бедствовала. По тому, как Надежда Андреевна жила, было видно, что нужда ей не грозит. И все равно это было сродни подвигу. – Надежда Андреевна? – спросила Анна из-под толщи снега. Он забивал ноздри, рот, забивался в горло, мешая дышать. Оттого и голос ее был совсем чужой, каркающий, не слушающийся из-за замороженных связок. Павел, Оля и гостья недоуменно посмотрели на нее. – Это нашу классную руководительницу так звали. Строгалева Надежда Андреевна. Это она моего друга Сашку взяла к себе жить, и благодаря ей он и смог стать моряком. Сама не знаю, зачем я вам это рассказываю. Набившегося в легкие снега стало так много, что воздуху просто некуда стало проходить. Анна пыталась сделать вдох и не могла. Открыв рот, она судорожно пыталась дышать, но ничего не выходило. «Тащила на учительскую зарплату»… «Не бедствовала»… «Видно, что нужда не грозит»… А что, если он ошибался? Отец. Ее настоящий, точнее, биологический, мог же отец ошибаться, а она, Анна, об этом даже не подумала. Хотя в главном он же не ошибся. И этот мальчик, который вырос и стал моряком, получается, искупление? Мозг, к которому не поступал кислород, отказывался думать дальше. Перед тем как погрузиться в темноту беспамятства, Анна успела отметить испуганные лица сына и невестки и приближающееся решительное и деловитое лицо Сашеньки, доктора Александры Дмитриевны Белокопытовой, а потом потеряла сознание и упала со стула. Когда она пришла в чувство, то обнаружила себя лежащей в гостиной на удобном кожаном диване. Подушки, удобной и красивой, под цвет штор, под головой не было. Все диванные подушки оказались подложены ей под икры, и лежать с ногами выше головы было приятно и неожиданно комфортно. Сфокусировав зрение, все еще немного расплывающееся от приступа дурноты, Анна увидела сидящую на краю дивана доктора Белокопытову, держащую ее за руку и считающую пульс. Неподалеку, поддерживая друг друга, стояли Павел и Оля. В комнате сильно пахло нашатырем. Саша поднесла к носу Анны ватку, и та дернулась от резкого запаха, защекотавшего ноздри, закашлялась, попыталась сесть, но снова опустилась на диван, подчиняясь мягкой, но твердой руке Саши. – Ну вот, очнулась. Только вставать не надо. Анна Валентиновна, как вы себя чувствуете? – Может, все-таки «Скорую» вызвать? – Голос у сына был встревоженный, и Анне тут же стало неудобно, что она причиняет своим близким неприятности. – Не надо пока «Скорую», – ответила Саша. – Но, может, это инфаркт, надо кардиограмму снять. – Пульс хороший, наполненный, ровный, такого при инфаркте не бывает. – Саша говорила плавно, словно нараспев, видимо пытаясь профессионально успокоить и больную, и напуганных родственников. Да, врачом она была хорошим, опытным. – Анна Валентиновна, вы меня слышите? Говорить можете? – Слышу и могу. – Анна вздохнула. Дышалось легко, снег в груди куда-то подевался, наверное, растаял. – Вы простите, сама не знаю, что это со мной. – Я померила вам давление, оно нормальное, не повышенное. Легкая тахикардия есть, но ничего угрожающего я не вижу. Просто обморок. – Но из-за чего? – Павел все еще волновался. – У мамы никогда в жизни не было обмороков. – Возможно, из-за вина. – Саша вздохнула. – Я, конечно, никогда не видела подобной реакции на пару глотков, но Анна Валентиновна сейчас проходит курс восстанавливающей терапии, если у нее индивидуальная непереносимость алкоголя, то вполне могла проявиться такая реакция. Она более характерна для сильного стресса, но никакой ситуации, связанной с эмоциональной нагрузкой, вроде не было. Ситуация была, да еще какая, вот только знать про это Павлу и Оле было вовсе не обязательно. А Саше? На этот вопрос у Анны не было ответа. – Все прошло, – сказала она и все-таки села, спустив ноги с дивана. – Сама не знаю, как это я. Вы простите меня, пожалуйста, мне так неловко, что я вас напугала. – Да уж, мама, испугались мы знатно. – Сын подошел и помог ей подняться. – Хорошо, что Саша оказалась здесь. Благодаря ее навыкам, а также полезной привычке носить с собой нашатырь и тонометр, все быстро закончилось. Я хотел «Скорую» вызвать, но наша гостья не дала. Сказала, что сначала надо понять, что произошло. Как хорошо, что все обошлось. Мама, может, ты все-таки ляжешь? Больше всего на свете Анна нуждалась сейчас в том, чтобы остаться одной и хорошенько подумать. Конечно, неудобно оставлять гостью в компании детей, в конце концов, это она ее пригласила, но сейчас изображать из себя радушную хозяйку было выше ее сил. Кроме того, Анна до сих пор ощущала легкую слабость. Слишком сильным оказалось ее потрясение, связанное с фантомом из прошлого. – Знаете что, я, пожалуй, пойду к себе в спальню, – решилась она. – Приму душ, лягу в постель и почитаю. А вы продолжайте трапезничать и разговаривать без меня. Сашенька, у нас еще есть пирог с брусникой и настоящий домашний наполеон. Я сто лет его не пекла, а к вашему визиту постаралась. – Спасибо, Анна Валентиновна. – Саша благодарно улыбнулась. – Я, признаться, очень люблю пироги. И наполеон – мой любимый десерт. Знаете что, вы ложитесь в постель, а я через полчасика загляну к вам, чтобы еще раз измерить давление. Думаю, что на ночь можно будет сделать вам легкое успокоительное, чтобы вы хорошенечко выспались. Идет? – Да, спасибо, дорогая. Я буду вас ждать. Поднявшись в свою комнату, расположенную на втором этаже дома, Анна некоторое время прислушивалась к приглушенным голосам, доносившимся снизу. Сейчас придет Саша, и она обязательно ее обо всем расспросит. Надо же, как интересно устроена жизнь. Почему Вселенная сделала так, чтобы на ее жизненном пути встретилась именно Александра Дмитриевна Белокопытова? И почему именно сейчас? Какой знак ей подают? Что хотят рассказать? Анна сходила в душ, переоделась в удобную клетчатую пижаму, которую сын привез ей из Финляндии. Ольга выбирала. Нет, хорошая у нее невестка, а что не такая яркая и стильная, как Саша, так Паше такую и надо было: тихую, домашнюю, держащую на себе весь быт, давая ему возможность заниматься бизнесом. Сама Анна такой никогда не была, работала наравне с мужем, забывала обо всем, погружаясь в свои переводы. Правда, у них всегда была домработница, а еще мама помогала с внуком как могла. Мама… Откинув покрывало на вторую половину широкой кровати, Анна залезла под одеяло и специальным пультом переключила свет с потолочных светильников на небольшое бра на стене. Она даже не думала, что от всех переживаний сегодняшнего дня так сильно устанет. Когда доктор Белокопытова заглянула к ней в спальню, Анна уже крепко спала. Она всегда просыпалась рано, поэтому открыла глаза, когда часы показывали десять минут восьмого. Ну да, наверняка в доме еще все спят. Лампочка у кровати была выключена, значит, Саша действительно заходила к ней вечером и погасила свет. Саша! Она же хотела с ней поговорить. Впрочем, еще успеется, два дня впереди. Гостья уедет только завтра. Анна прислушалась к своим ощущениям. Ничего не болело, голова не кружилась, дышалось легко. Что ж, она выспалась и пришла в себя, только и всего. Она встала с кровати, нащупала босыми ногами тапочки, подошла к окну и вздрогнула. На качелях во дворе сидела, завернувшись в плед, Саша, качалась, слегка отталкиваясь и загребая ногами желтые и красные листья. На подлокотнике-столике стояла большая чашка. Видимо, с кофе. Что ж, будем считать, что это тоже знак. Анна быстро оделась, натянув спортивный костюм, в котором обычно ходила дома. Спустилась вниз, стараясь, чтобы не заскрипела лестница, не разбудила сына и невестку. Если соблюдать тишину, то в субботу они проспят как минимум до девяти. Прекрасно, у нее будет время. Щелкать кнопкой кофемашины Анна тоже не рискнула. Жужжание будет слишком громким. Чайник оказался горячим, значит, гостья тоже старалась соблюдать утреннюю тишину в доме. Анна заварила себе кофе прямо в чашке, сунула ноги в резиновые ботики на шерстяной подкладке, накинула куртку, взяла в прихожей еще один плед. Они специально лежали там на случай возникшего осенью желания посидеть на качелях или подвешенных плетеных креслах. Она толкнула дверь, вышла на крыльцо, зажмурилась от неожиданно яркого солнца. Хороший день сегодня будет. То ли услышав звук ее шагов, то ли просто почувствовав движение, Саша повернулась, намереваясь встать. – Сидите, сидите, Сашенька, я сейчас к вам приду. Она заспешила по пружинящей под ногами траве, пересекла довольно большой двор, подошла к качелям, села рядом с Сашей, пристроив свою чашку на столике слева. – Доброе утро, дорогая. – Доброе утро, Анна Валентиновна. Как вы себя чувствуете? – Отлично. Не беспокойтесь. – Я вчера заходила к вам, как и обещала, но вы уже спали. Я не стала вас будить. Но укол все-таки сделала. Вы уж не обессудьте. Я оставила Павлу ампулу, чтобы он знал, что именно я вам вколола. – Спасибо, но я вам полностью доверяю. Сашенька… Она замолчала, не зная, как приступить к важному для себя разговору. – Да, Анна Валентиновна, я вас слушаю. – У меня к вам будет небольшая просьба. Возможно, она покажется вам странной, но поверьте, мне это очень важно. Черт, кажется, она снова начинала волноваться. Почувствовав это, доктор Белокопытова взяла ее за руку. – Я слушаю, – повторила она. – И не переживайте, пожалуйста. Мы со всем разберемся. Я вам обещаю. – Да. Хорошо. Спасибо. Саша, пожалуйста, расскажите мне про вашу учительницу. – Про кого? – Разумеется, этого ее собеседница никак не ожидала. – Про Надежду Андреевну Строгалеву. – Что рассказать? – Какая она была? Как жила? Что любила? – Зачем вам? – На лице Саши не было ничего, кроме безмерного удивления. – Я в последний раз видела Надежду Андреевну тридцать лет назад. Это было в тот день, когда она умерла. – Как это было?