Вернувшись домой, Клеменс устроился на работу на завод, где трудилась и его средняя сестра Хелена. Нужно было кормить семью, помогать матери и девочкам, которые тащили на себе весь тяжелый послевоенный быт. Вскоре после того, как старшая сестра Урсула с дочками вернулись жить в свою квартиру, самая младшая, Вилда, выскочила замуж за сотрудника американской дипломатической миссии и перебралась в западную часть Германии, находящуюся под контролем союзников. После того как в 1949 году между ГДР и ФРГ появилась настоящая граница, с Вилдой семья Фальк больше не виделась. Тем более что вскоре девушка уехала вслед за мужем в Америку. Встретились они лишь в 1991 году, после объединения Германии. В 1951 году Клеменс Фальк исполнил свою заветную мечту и поступил на медицинский факультет. Все годы учебы он много и тяжело работал, чтобы не сидеть на шее матери и сестры Хелены, которая жила с ними. Парнем он оказался упертым и, получив диплом, практически всю жизнь проработал в одной из государственных больниц Лейпцига, став, как и его отец, урологом. Женился он поздно, только в сорок два года став отцом. Его единственный сын Вернер Фальк продолжил семейную династию и тоже получил медицинское образование. В данный момент у него процветающая частная практика все в том же Лейпциге. Конечно, в той квартире, обратный адрес которой был указан на письмах, полученных Надеждой Строгалевой незадолго до смерти, никто из семьи Фальк уже не жил. Клеменс оставался единственным ее обитателем, а после его смерти в 2006 году Вернер квартиру продал, поскольку его семья к тому времени обитала в частном доме, большом и удобном. Однако, разумеется, для частного сыщика не составило труда найти господина Фалька и поговорить с ним о тайнах его семьи. – И он легко согласился говорить? – Да, конечно. Для него это вовсе не было закрытой темой. Этот Вернер Фальк очень любил и уважал своего отца. Так вот он знает, что когда тот был в плену, то у него завязался роман с молоденькой русской девушкой Надеждой. Тетя сейчас повторяла то, что Снежана уже знала от Лидии Андреевны. Как молодые люди очутились в квартире Строгалевых и Клеменс украл оттуда статуэтку балерины. Только рассказ Вернера Фалька объяснял, почему именно эта фигурка обладала для его отца такой ценностью, что он решился на кражу, рискуя благосклонностью любимой. Один из давних пациентов Фридриха Фалька, владелец мехового магазина, процветающий бизнесмен Марк Шварцман, был евреем, а потому, разумеется, со всей семьей попал под каток репрессивной нацистской машины. Осенью 1939 года в Лейпциге был создан Юденхаузер, в который переселили еврейские семьи. Попали туда и Шварцманы. Несмотря на то что на помощь евреям власти смотрели косо и у Фридриха Фалька могли возникнуть серьезные проблемы, своего пациента он не бросил, продолжал лечить и даже снабжал лекарствами. Будучи умным человеком, Марк предпринимал титанические усилия, чтобы эмигрировать из Германии, и даже записал своих сыновей на курсы переподготовки, чтобы они выучились рабочим профессиям каменщика и плотника. Шварцманам удалось уехать из Германии в конце тридцать девятого года, и за несколько дней до отъезда он появился в квартире Фальков. – У вас опять проблемы с почками? – спросил его Фридрих. – Я приготовлю лекарство и попрошу сына отнести его вам. Думаю, завтра к середине дня все будет готово. – Нет-нет, – ответил Марк. – Завтра нас уже здесь не будет. Сегодня ночью мы уезжаем в Швейцарию. А там уж как получится. Я пришел сказать вам спасибо, Фридрих. Вы многое сделали для меня и моей семьи за последние годы. Вы сделали больше, чем я мог рассчитывать. – Перестаньте, Марк, – рассердился доктор Фальк. – Мы прежде всего люди. А я к тому же еще и врач. И, будучи врачом, я не могу не быть гуманистом. – Именно поэтому я и пришел просить о новом одолжении именно вас, господин Фальк. Видите ли, в чем дело. Мы уезжаем всей семьей. Но мать моей жены остается. Она тяжело больна, вы это знаете, и не сможет перенести дорогу. Да и полная неизвестность, которая нас ждет, не позволяет нам брать ее с собой. Она остается в Лейпциге, в Юденхаузере. Разумеется, наши соседи присмотрят за ней, и среди них, конечно, есть доктора, но… – Но у них нет возможности выписывать лекарства. Я понимаю, Марк. Я обещаю вам, что присмотрю за фрау Кляйн. – Фридрих, я хочу оставить вам одну вещицу. Очень ценную вещицу. Нет-нет, только не перебивайте меня. Это не только знак благодарности и признательности, поверьте. Это некий запас, который позволит вам пережить трудные времена, которые, я уверен, еще впереди. Мне будет спокойнее, если далеко на чужбине я буду знать, что оставил вам средства, которые вы в крайнем случае сможете потратить на поддержку матери моей Фройде. – Марк, я ничего у вас не возьму. Вам предстоит долгая дорога, обживаться на новом месте всегда сложно и… – Фридрих, поверьте, что я отдаю вам не последнее. Я долго готовился к сегодняшнему дню, хотя и не уверен, что у нас получится сохранить хотя бы часть. Пусть же эта вещь останется у вас. Здесь, в довершение ко всему, безопаснее. Как рассказал частному детективу Вернер Фальк, визитеру удалось уговорить его деда, и тот не только принял врученную ему ценную вещь, но и пообещал надежно спрятать ее. – Если бог даст нам свидеться, Марк, то я обещаю, что верну ее вам в целости и сохранности. – Сохраните ее, Фридрих, если у вас получится, – прошелестел Шварцман. – А если нет, то просто пообещайте, что пустите вырученные за нее деньги на благое дело. Впрочем, можете не обещать. Неблагие поступки не для вас. Вы на них не способны. Он ушел, и ночью его семья действительно покинула Лейпциг. Убедившись в том, что Шварцманы уехали, Фридрих Фальк решил спрятать оставленное ему сокровище подальше от посторонних глаз, даже случайных. О том, где оно будет храниться, знали лишь его жена Мария и сын Клеменс. Старшая дочь Урсула жила с мужем и детьми отдельно, а девочкам – Хелене и Вилде – было решено ничего не говорить, дабы не проболтались. Изящная и очень дорогая вещица была аккуратно размещена в основании одной из стоящих в гостиной на пианино фарфоровых статуэток. Их, купленных на Лейпцигской ярмарке, было четыре. Балерины отличались цветом пачек. Одна из них, надевающая пуанты в розовой пене кружев, и хранила теперь доверенную ей тайну. Фридрих Фальк собственноручно заделал углубление медицинским гипсом, после чего фигурка вернулась обратно на пианино, где и стояла до тех пор, пока советский офицер Андрей Строгалев среди других трофеев не увез ее в Советский Союз. Снежана задумалась, вспомнив воздушные фигурки в квартире внизу. Желтая, сиреневая, голубая. Последняя сейчас стоит перед ней, стоит только поднять глаза. Вот она, на полке. Была еще и розовая, как говорила Лидия Андреевна, самая ее любимая. Та, которую украл Клеменс Фальк, на глазах семилетней девочки завернул в портянку и спрятал в карман ватника. А Лидочка из любви к сестре не стала его выдавать. Вернер Фальк рассказал, где именно его отец спрятал украденную балерину. Единственным надежным и в то же время доступным местом он счел дом, на строительстве которого работал. До того как Строгалевы хватились пропажи, он успел вернуться на стройку, на скорую руку расколупать свежую кирпичную кладку, обустроить завернутую в портянку статуэтку в импровизированной нише и наскоро заделать ее досками и штукатуркой. Если в своем последнем письме к Надежде Клеменс писал, что оставил ей достаточно, чтобы вырастить ребенка, значит, Строгалева знала, где спрятана фигурка и что именно в ней находится? Получается, возлюбленный рассказал ей об этом в ту последнюю встречу перед ее отъездом в Ленинград. Господи, и что же это такое было? Не выдержав неторопливости тетушкиного рассказа, Снежана задала этот вопрос вслух. – Пуговица, – ответила Елисеева-Лейзен. – Ты представляешь? – Пуговица? – глупо переспросила Снежана. – Какая еще пуговица? Разве она может стоить целое состояние? Теперь в голосе тетушки слышалось удовлетворение. Она была страшно рада, что сумела заинтересовать и заинтриговать племянницу. – Еще как может. Дело в том, что это была шубная пуговица. Марк Шварцман же торговал мехами. Даже у современных шуб есть одна крупная пуговица у самого горла, ну, ты знаешь. Да, Снежана знала. – Так вот это была именно такая пуговица. Изначально восемнадцатого века. Серебряная. Со вставкой из настоящего перламутра, обрамленной четырнадцатью изумрудами. – Ничего себе! – Это еще не все. Самый крупный изумруд весил четыре карата, самый маленький – один карат. Шесть изумрудов весили по три карата каждый и еще шесть – по два. – Тетя! Сколько же эта пуговица может стоить? – Снежана внезапно охрипла. – С учетом, что изумруды в ней эксклюзивные, а не коммерческие и обладали прозрачностью и глубиной цвета, то по нынешним временам, как сказал мой ювелир, который, сама понимаешь, понимает, о чем говорит, их стоимость составляет примерно восемь-девять тысяч долларов за карат, плюс антикварная стоимость вещи. Снежана быстро посчитала в уме. Получалось, только изумруды тянули на двести восемьдесят – триста пятнадцать тысяч долларов. Интересно, можно убить за такую сумму или все-таки маловато? Впрочем, антикварный характер вещицы мог делать ее воистину бесценной. Хотя что может быть дороже человеческой жизни? – То есть потомки Клеменса Фалька знали о том, какую именно ценность он стащил из квартиры своей возлюбленной, но был вынужден оставить в Советском Союзе? И что же, они никогда не думали о том, чтобы найти эту пуговицу и вернуть себе? – Вернер Фальк сказал, что их отец был уверен, что Надежда Строгалева достала эту вещицу из тайника, местонахождение которого он раскрыл ей в их последнюю встречу. Сначала он надеялся, что она использовала пуговицу, чтобы достойно вырастить их ребенка, а потом, когда узнал из ее письма, что Надежда отказалась от дочери, решил, что она оказалась эгоисткой, которая использовала клад исключительно для себя. В конце концов, ее отец украл практически все ценности, которые хранились у семьи, где он был расквартирован. Почему же его старшая дочь не могла оказаться тем самым яблочком, которое падает недалеко от яблони. В общем, они считали пуговицу безвозвратно утерянной. Им и в голову не приходило ее искать. – Получается, что о ценной пуговице внутри фарфоровой статуэтки злоумышленники могли узнать только от Надежды Строгалевой. Клеменс Фальк ошибся, она ее не доставала. Именно потому, что ее заставили отдать дочь чужим людям и она до конца своих дней не могла простить себе этой слабости. Я, конечно, совсем ее не помню, но, тетя, я уверена, что Надежда Андреевна была очень благородным человеком и не стала трогать клад, на который не имела морального права. Клеменс оставил ей пуговицу на ребенка, и раз того не было, она не стала ничего искать. – Возможно, – согласилась Елисеева-Лейзен. – Лидия Андреевна про эту тайну ничего не знала. Но кто-то другой был в курсе. Я полагаю, что это мог быть мальчик, которого Строгалева взяла на воспитание. Ее ученик. Она могла открыть страшную тайну только ему. А он, в свою очередь, поделиться со своими ближайшими друзьями. Больше никто ни в Германии, ни в России просто не мог об этом знать. – А вот и нет, – торжествующе парировала тетушка. – В Германии о том, что пуговица очутилась в России, знали потомки ее настоящих владельцев. – Не поняла. – После войны часть уехавших евреев вернулась в Лейпциг. Среди них оказалась и семья Шварцман. Клеменс Фальк уже учился на медицинском факультете, когда у них в квартире появился Марк Шварцман. – Он хотел забрать оставленную ценность? – Нет-нет, он же оставил ее в благодарность за помощь. Он хотел узнать о судьбе семьи своего благодетеля, был крайне опечален тем, что его дорогой Фридрих погиб, но выражал большую радость, что его вдова, дочери и сын живы и здоровы. В разговоре он спросил про пуговицу, мол, пригодилась ли она, и Клеменс все ему рассказал. – Тетя, но это было больше семидесяти лет назад. – Да, но это еще не все. Вернер рассказал, что около пяти лет назад к нему приходил один из потомков Марка Шварцмана. Кажется, правнук. У него другая фамилия, Вернер не запомнил, как именно он представился. Он рассказал, что в семье бережно хранится память о реликвии, переданной Фалькам, и что у него есть желание и возможность проследить ее путь уже после того, как она попала в Советский Союз. Он расспрашивал о деталях этой истории, в том числе выяснил домашний адрес Надежды Строгалевой. Так что вполне мог приехать в Россию и в ваш город, а там прикокнуть старушку. – Пять лет тоже немалый срок, – усомнилась Снежана. – Не так уж это и много, если надо сначала найти повод, чтобы приехать в Россию на более или менее длительный срок. Не туристом же он собрался, чтобы обтяпать все дельце за неделю. И ты еще учти ковидные ограничения, которые запросто могли спутать все планы. Вспомни, что даже я смогла приехать к вам на год позже, чем собиралась. Но и это еще не все. Как рассказал Вернер, его отец, разочаровавшись в Надежде, начал активные поиски их пропавшей дочери. И, представь себе, нашел ее. – Да ты что! Не может быть, Строгалева же тоже ее искала, но безрезультатно. – У скромной учительницы гораздо меньше возможностей, чем у успешного заграничного врача, к услугам которого были лучшие частные детективы. Так вот Клеменс Фальк нашел свою дочь, отданную Надеждой на удочерение. До своей смерти он успел несколько раз с ней повидаться и в том числе рассказал историю о пуговице и статуэтке балерины. После того как сам он скончался, общение с женщиной и ее семьей продолжил Вернер. Дочь Клеменса и Надежды зовут Анна, она живет в Санкт-Петербурге, когда мы договорим, я пришлю тебе ее адрес. Ну что, я тебе помогла? – с лукавством в голосе спросила Татьяна Елисеева-Лейзен. – Тата, милая, конечно, помогла. Ты даже не представляешь как. Твой частный детектив – просто чудо. Спасибо тебе, дорогая моя. – Снежинка, я только надеюсь, что ты будешь вести себя благоразумно и не вляпаешься в неприятности. – Голос тетушки построжел. – Лучше всего, если ты передашь всю имеющуюся у тебя информацию мужу. – Конечно, тетя, я так и сделаю, – лицемерно согласилась Снежана. – И еще раз спасибо тебе. Положив трубку, она дождалась, пока телефон звякнул, принеся сообщение с адресом. Итак, старую тайну пуговицы с изумрудами, которую Клеменс Фальк в 1948 году доверил Надежде Строгалевой, после их смерти могли знать несколько человек. В их число входили Вернер Фальк и его дети, потомок Марка Шварцмана, собиравшийся на поиски в Россию, живущая в Питере Анна Шувалова и «три С». Или Снежана еще что-то упускает? Несмотря на испытываемую усталость, Снежана знала, что точно не заснет. Нерешенная задача жгла мозг, заставляя мысли бегать по кругу. Что ж, из всего надо извлекать пользу. Раз уж не спится, можно сесть за коклюшки, тем более что за плетением ей лучше всего думается. Пальцы ловко и привычно замелькали над валиком, в то время как голова прикидывала, чем именно Снежана займется утром. Пожалуй, позвонит в клинику, где до сих пор работает Мария Александровна Шапкина, запишется к ней на прием и попробует аккуратно поговорить о ее дочери. Легенду, чтобы не вызывать подозрение, она придумает, не вопрос. Она очнулась от работы, с изумлением обнаружив, что ее кружевная карта почти полностью готова. Сколько же это времени-то? Стоящие на полке часы показывали пятнадцать минут третьего. Надо срочно ложиться спать, иначе завтра она будет ни на что не способна. Взгляд с часов переместился на фигурку балерины в кружевной пачке, украшенной голубыми цветами. Скорее по наитию, чем движимая чем-то конкретным, Снежана встала, подошла к полке и взяла балерину в руки. Пальцы скользнули по прохладному фарфору, погладили завитки. Она перевернула статуэтку и замерла. Отверстия в основании не было. Оно оказалось совершенно ровным, но не гладким. Если по краям фарфор был блестящим, обливным, то в середине можно было нащупать шероховатость, к тому же слегка выступающую над поверхностью. Так могло быть, если дырку в основании осознанно замазали чем-то, что надежно укрывало от чужих глаз какую-то тщательно сберегаемую тайну. Сердце Снежаны быстро забилось. Она помнила, как тетя говорила, что Фридрих Фальк, спрятавший внутри кружевной танцовщицы драгоценную пуговицу с изумрудами, замазал основание гипсом. Ну да, то, что сейчас она ощущала под пальцами, было очень похоже на гипс. Интересно, а могло так случиться, что старший Фальк вложил пуговицу не в розовую статуэтку, а в голубую? Ведь перепутать мог и он сам, и следом за ним его сын Клеменс. А что, если он утащил из дома Строгалевых и где-то спрятал не ту балерину? Что, если пуговица, за которой охотится неведомый преступник, сейчас находится здесь, в квартире Машковских, и только небольшой слой гипса или чего-то похожего отделяет Снежану от тайны, скрываемой более семидесяти лет? Первым ее порывом было разбить фарфоровое кружево, чтобы разгадать скрываемую в нем загадку. Однако силой воли Снежана удержала себя от этого шага. Во-первых, жалко кружевную танцовщицу, она действительно очень красивая. Во-вторых, если там ничего нет, а у Снежаны просто разыгралось воображение, то она потом не простит себе, что испортила память о Надежде Андреевне, бережно врученную ей старушкой-соседкой. В-третьих, если пуговица все же внутри, то извлекать ее нужно при свидетелях. Еще немного подумав, Снежана решила, что с самого утра позвонит Лилии Лавровой и все ей расскажет. Пусть Лиля думает, что делать. Найдя, на кого переложить ответственность за едва не совершенную глупость, Снежана решительно поставила статуэтку на полку и повернулась, готовая отправиться наконец в постель, однако услышанный ею звук заставил ее остановиться и замереть. Тук-тук, тук-тук-тук. Тихий равномерный стук доносился снизу, из квартиры Лидии Андреевны. Точнее, из библиотеки, в которой пожилая женщина встретила свою смерть. Он был еле слышным, Снежана ни за что не обратила бы на него внимания, если бы в столь поздний час находилась не в мастерской, а в своей спальне. Похоже, что кто-то аккуратно, стараясь не привлекать внимания, простукивает стены в комнате под ее ногами. Сейчас она с особой горечью пожалела, что муж не ночует дома. Если бы следователь Зимин сейчас тихо спал в их супружеской кровати, она бы разбудила его и отправила посмотреть, что происходит этажом ниже. И он, то есть следователь Зимин, обязательно поймал бы преступника, убившего Лидию Андреевну и теперь орудующего в пустой квартире. Но муж уже месяц в своей супружеской постели не спал. И с законной женой не спал тоже. На этом месте своих размышлений Снежана вздохнула. Того, что проделывал с ней муж, ей, оказывается, сильно не хватало. Просидев довольно долго в старых девах, Снежана неожиданно распробовала интимную сторону семейной жизни, что называется, на вкус и пришла к выводу, что ей нравится. Врожденная скромность не мешала ей быть темпераментной и страстной, и в ту пору, пока муж еще ее любил, он частенько говорил, что даже не думал, что и в этом ему так с ней повезло. Когда они последний раз занимались любовью? Она попыталась вспомнить. По всему выходило, что в Татьянин день. Ну да, так своеобразно отмечали дочкины именины. К тому моменту муж со старшей дочерью уже переехал на старую квартиру и напряженность между ними была, но в Татьянин день случилось кратковременное перемирие, и, уложив Танюшку спать, они принялись целоваться как сумасшедшие. И все это закономерно закончилось как всегда, потому что уж в постели они точно никогда не ссорились и находили полное взаимопонимание. Когда все чудесное, чему положено было случиться, произошло, он встал и ушел, потому что Ксюша была дома одна, и это так сильно задело Снежану, что она дала себе слово, что больше спать с мужем как с приходящим любовником ни за что не станет. Да он, надо признать, и не предлагал. Ну да, в среду будет ровно пять недель, как муж обнимал ее в последний раз. Ужас как давно. Мысль совершила очередной кульбит, и Снежана вдруг поняла, что за эти пять недель в ее жизни не было не только супружеского секса. Критических дней тоже не случалось, а она, находясь в растрепанных из-за выходки Зимина чувствах, а потом погрузившись в расследование смерти соседки, об этом даже не вспомнила.