– Я так впечатлилась этой красотой, что в первый же вечер прочитала про эти кружевные статуэтки все, что смогла найти. Даже не зная, что в них скрыта какая-то важная тайна. Эта танцовщица – один из образцов изделий, выпускаемых Мейсенской мануфактурой. В середине восемнадцатого века Европу захватила мода на фарфоровые изделия, и в небольшом городке Мейсен, расположенном в двадцати пяти километрах от Дрездена, было основано производство, специализирующееся исключительно на нем. Лиля слушала внимательно, машинально поглаживая пальцами кружевные завитки. Вдохновленная ее искренним интересом, Снежана продолжила свой рассказ. В далеком марте 1709 года немецкий алхимик Иоганн Бетгер передал представителю придворной канцелярии курфюрста Августа Сильного извещение о том, что закончил опыты по изготовлению фарфора. По утверждению ученого, полученные им образцы ничем не уступали в качестве знаменитому китайскому фарфору. Август Сильный своим указом повелел открыть Фарфоровую мануфактуру короля Польского и курфюрста Саксонского, и теперь Европа больше не зависела от чрезвычайно дорогого фарфора из Азии. Полученные образцы обладали удивительной крепостью, не поддавались воздействию жары и кислот, при легком ударе издавали чистый, почти хрустальный звон. Неудивительно, что технология их изготовления держалась в строжайшем секрете. Мейсенские мастера также разработали стойкие пигменты из глазури, позволяющие расписывать изготовленные изделия. Основными рисунками стали цветы и кружевные узоры. Очень скоро мануфактура начала изготавливать не только столовые и чайные сервизы, но и шкатулки, табакерки, письменные приборы, вазы, циферблаты часов, а главное – фигурки и статуэтки. Среди заказчиков Мейсенской мануфактуры числились князья Строгановы, Шереметевы и Юсуповы, особы королевских кровей со всей Европы, в том числе российская императрица Екатерина Вторая, а также знаменитый ювелир Карл Фаберже. Очень скоро в отдельное направление Мейсенской мануфактуры выделился так называемый дрезденский фарфор, отличающийся одной особенностью – кружевной одеждой статуэток. Для их изготовления использовалось настоящее кружево, которое пропитывалось фарфоровой массой, еще влажным прикреплялось к уже готовым скульптурам, которые драпировались кружевом вручную, потом погружались в шликер. После термической обработки в печах при температуре в тысячу триста градусов текстильная кружевная основа сгорала, а ажурный фарфоровый узор оставался в веках. – Теперь ты понимаешь, почему я не могла пройти мимо этой красоты? – блестя глазами, говорила Снежана. – Я делаю стойку на все, что связано с кружевами, а тут такая красивая история. Эти фигурки по новой технологии начали выпускать в конце восемнадцатого – начале девятнадцатого века, но до сегодняшнего времени их сохранилось не так и много. Фарфоровые кружева – вещь очень хрупкая, а потому эти балерины сейчас стоят очень дорого. – И что, сейчас эту красоту уже не выпускают? – спросила Лиля. – Выглядит действительно фантастически. Как пышная пена настоящих кружев. – Выпускают. После Второй мировой войны, когда Дрезден лежал в руинах и завод по изготовлению статуэток, конечно, был разрушен, нашлись энтузиасты, которые возродили его славу. Их звали Оскар и Джоанна Саар. Они перебрались в Ирландию и основали в графстве Лимерик фабрику «Irish Dresden», где по сей день изготавливается эксклюзивный высококачественный кружевной фарфор. Наряды старинных танцовщиц, как правило, украшены цветами в четырех оттенках: розовом, голубом, сиреневом и желтом. А у современных цветовая палитра расширена еще и за счет салатового, фиолетового, оранжевого, синего и белого. Каждая фигурка на основании имеет клеймо в виде ирландского клевера. Но эта балерина именно немецкая, на ней стоит знак Мейсенской мануфактуры – скрещенные мечи. Видишь? Просто они немного замазаны там самым цементом, которым заделано отверстие. Лиля снова перевернула статуэтку и задумчиво осмотрела гипсовую кляксу, действительно отчасти закрывающую клеймо. – И как ты предлагаешь проверить, есть ли что-нибудь внутри? Не можем же мы ее разбить? – Разумеется, нет, – возмутилась Снежана. – Это произведение искусства, во-первых, и память о Лидии Андреевне, во-вторых. Я не собираюсь ее бить. – Ладно. Давай поступим так. Я возьму статуэтку и покажу нашим экспертам. Обещаю вернуть в целости и сохранности. – Лилька, спасибо. – Расчувствовавшаяся Снежана кинулась подруге на шею. – Да ладно тебе. Мне уже и самой стало интересно, – улыбнулась Лиля. Послышался звук открывающейся двери, в коридоре зазвенел голосок Танюшки, Ирина Григорьевна что-то ей отвечала. – Фух, как мы вовремя закончили разговор, – обрадовалась Снежана и улыбнулась. – Не хочу тревожить маму. Пообедаешь с нами? – Нет, побегу, – отказалась Лиля. – У меня сегодня еще куча дел, да и балерину твою нужно ребятам отдать. Снежинка, я только очень тебя прошу, никуда больше не лезь и ничего не предпринимай. Мы посмотрим, что скажут эксперты, и потом вместе примем решение, что делать. После обеда Ирина Григорьевна собралась и ушла к приятельнице. Снежана помогла ей собрать судочки и баночки с приготовленной едой, закрыла за мамой дверь, уложила Танюшку. Убедившись, что дочка заснула, и, преодолев искушение тоже лечь вздремнуть, поскольку ночью ей удалось поспать совсем мало, она прошла в мастерскую, где на большом столе лежала разложенная ткань, из которой предстояло выкроить платье одной из постоянных клиенток. Впрочем, до того, как приступить к работе, ей было необходимо закончить еще одно дело. Гинеколог Мария Александровна Шапкина вела сегодня прием до двух часов дня, поэтому оставалось совсем немного времени, чтобы застать ее на работе. Набрав найденный в Интернете номер, Снежана спросила, может ли она переговорить с доктором Шапкиной. – А что вы хотели? – спросил ее милый девичий голосок. – Мария Александровна не дает консультаций по телефону. Мы можем записать вас на прием. – Да, конечно, я запишусь, – торопливо ответила Снежана. – Просто мне нужно с ней переговорить. Она разрешила мне позвонить в клинику, чтобы уточнить кое-что перед приемом. – Минуточку, я спрошу. Как ваша фамилия? – Машковская. То есть Зимина. – Снежана пала духом, потому что такой пациентки у Шапкиной не было. Что ж, придется действительно тащиться в клинику. Тем более что и повод обратиться к гинекологу у нее, кажется, в самом деле есть. – Я слушаю вас, – услышала она немолодой, но довольно звонкий голос в трубке. – Алло, что вы молчите? Мне сказали, что вы хотите меня слышать. Напомните, когда мы с вами встречались. Снежана набрала в грудь побольше воздуха. – Мария Александровна, мы с вами не встречались, – призналась она. – Меня зовут Снежана Зимина, я разыскиваю телефон вашей дочери Александры. Мне очень нужно с ней переговорить. – О чем? У вас проблемы с сердцем? Что? Почему с сердцем? Это у ее мужа проблемы с сердцем, потому что он ее разлюбил. Ах да. Александра Белокопытова же кардиолог. – Нет. У меня нет проблем со здоровьем. Дело в том, что я собираю материал для книги о Надежде Андреевне Строгалевой. Это бывшая классная руководительница вашей дочери. – Разумеется, я ее помню. – В школе, куда я обратилась, мне сказали, что Александра была любимой ученицей Надежды Андреевны и может многое о ней рассказать. Видите ли, прошло много лет, и тех, кто может помочь, практически не осталось. – Вам было бы правильнее обратиться к сестре Строгалевой. Они, как я слышала от Саши, были очень дружны. Так, значит, Шапкина о смерти Лидии Андреевны еще не знает. – Да-да. Я знакома с Лидией Андреевной и недавно мы встречались у нее дома. Она рассказала мне много интересных фактов, но все-таки воспоминания учеников – это совсем другое, тем более что сестра Строгалевой много лет жила и работала за границей. Кроме того, Лидия Андреевна умерла неделю назад. – Что вы говорите, а я не знала, – произнес голос в трубке. Звучащее в нем огорчение было легким, как и положено, когда получаешь известие о смерти малознакомого человека. – Вы дадите мне номер Александры? Мария Александровна немного помолчала. – Знаете что, – ответила она наконец, – давайте это вы оставите мне свой номер. Дело в том, что Саша сейчас в городе. Приехала к нам в гости. Я вернусь домой, сообщу ей о вашем звонке, и если она сочтет нужным, то сама вас наберет. – Хорошо, – согласилась Снежана, которая не нашлась что возразить. – Запишите, пожалуйста, мой номер. И еще меня всегда можно найти в моем авторском ателье. Оно расположено на первом этаже того же дома, где жила Надежда Строгалева. Распрощавшись с Шапкиной, она приступила наконец к работе. Дело спорилось, и к тому моменту, как выспавшаяся Танюшка известила ее о своем желании встать и отведать киселя с печеньем, платье было уже раскроено и готово к дальнейшей работе. Позвонив в ателье и попросив Катю подняться, чтобы его забрать, Снежана полностью погрузилась в приятные материнские заботы, из которых ее заставил вынырнуть лишь звонок Лилии Лавровой. Бросив взгляд на часы, показывавшие половину шестого, она взяла трубку. – Да, Лиль. – Ну что, мои спецы разобрались с твоей балериной, – сказала Лиля звонко. – Во-первых, отверстие в постаменте фигурки заделано не гипсом. Это смесь обычного столярного клея и зубного порошка. Во-вторых, там внутри нет никакой пуговицы и никаких изумрудов. Снежана испытала острый укол разочарования, тут же сменившийся любопытством. Она успела хорошо изучить Лилю, поэтому расслышала в голосе той нечто многообещающее. – А что же там есть? Лиля рассмеялась. – Ничего от тебя не скроешь, дорогой мой сыщик. В фигурке балерины спрятана записка. – Записка? – Да. Клочок бумаги, оторванный то ли от края газеты, то ли, что скорее, от листа упаковочной бумаги. И на нем чернильным карандашом намусолены отдельные слова, причем на немецком языке. Бумажка довольно ветхая, чуть ли не рассыпается. Ее спасло только то, что хранилась она без доступа воздуха и света. – Лилька, что ты меня мучаешь? – жалобно спросила Снежана. – Что там написано-то? – Всего несколько слов. «Ihre Wohnung. Zimmer rechts. Untere Ecke der rechten Wand». – Лиля, я не настолько хорошо понимаю по-немецки. – Это переводится как «Твоя квартира. Комната справа. Нижний угол правой стены». В общем, ты оказалась права, Снежинка. Этот пленный немец действительно замуровал статуэтку в стену и, похоже, оставил своей возлюбленной записку с указанием, где именно ее искать. Или это она сама с его слов записала. – У меня есть образец его почерка, – вспомнила Снежана. – В квартире Лидии Андреевны в ящике стола лежат два письма Клеменса Фалька, написанные им Надежде в начале девяностых годов. Я их сфотографировала, но не успела перевести. Времени не было. Сейчас я тебе пришлю. – Ну, ты даешь, – искренне восхитилась Лиля. – По-моему, тебе нужно срочно менять профессию, становиться опером и работать с Зиминым в паре. Присылай. Я попрошу Лавру, она переведет. Моя свекровь свободно говорит по-немецки. Записку мне как раз она и перевела. – Лиль, эта записка все еще больше запутывает. – Почему? – Если Клеменс оставил статуэтку именно там, где написал в записке, то за четыре ночи преступник должен был обнаружить нишу и достать сокровище. А он этого не сделал, более того, зачем-то полез ко мне в ателье, хотя квартиру обыскал на совесть. Получается, балерины в стене нет. Точнее, ниши нет. И получается, что либо Надежда Строгалева все-таки достала пуговицу из тайника и перепрятала ее в другое место, либо мы в чем-то ошибаемся. – Ладно, не журись, – успокаивала ее Лиля. – Письма переведем, а потом я подумаю, под каким предлогом можно попасть в квартиру Строгалевых. Они попрощались, но мозг Снежаны продолжал напряженно работать. Она упустила что-то важное. Такое, что не позволяет ей посмотреть на проблему под более широким углом. Дочь мешала думать, потому что тянула Снежану играть. Пришла мама, тут же принявшаяся рассказывать о том, как себя чувствует ее приятельница, и окончательно сбила дочь с мысли. Зазвонил телефон. Высветившийся на экране номер был незнакомым. Снежана взяла трубку. – Алло, слушаю. – Здравствуйте. Это я вас слушаю, – сообщил довольно мелодичный голос в трубке. – Моя мама сказала, что вы меня искали. Меня зовут Александра Белокопытова. * * * Наши дни. Убийца Все шло не по плану. А казалось, так точно все рассчитал. Благодаря болтливости старого немца, которому, похоже, нравилось растравлять старую рану и вспоминать, куда именно он припрятал украденную из дома Строгалевых балерину, место нахождения клада было известно с точностью до пары метров.