Кэролайн потянула меня за локоть и ускорила шаг. Я тоже – мне не терпелось добраться до места встречи. Мы остановились напротив нужного угла, и на один пугающий миг я решил было, что там ничего нет. Но затем, когда глаза мои немного привыкли к той глубокой темноте, я увидел, как между колоннами и контрфорсами проступает каменный контур. То была полуарка, соединявшаяся со стеной нефа, а прямо над ней висела ржавая масляная лампа – незажженная. Подойдя ближе, мы разглядели три небольшие каменные ступени, которые стены собора обступали так плотно, что туда не попадал даже снег. Саму дверь, очень узкую, из темной древесины, я различил лишь потому, что шагнул вперед и поднялся на одну ступень. Фонарь мне пришлось поставить на пол, дабы ранение моего запястья осталось незамеченным, и левой рукой я негромко постучал в трухлявую дверь. Мы ждали. Затаив дыхание, я не сводил глаз с двери и задавался вопросом, сколько еще мы тут простоим и насколько это опасно. С каждой секундой пульс мой становился все чаще, а ладонь Кэролайн все крепче сжимала мой локоть. И тут что-то звякнуло – в замок вставили ключ. Передо мной возникла прожилка тусклого света, едва не ослепившего нас в ту мрачную ночь, и, тихо скрипнув, дверца открылась, словно за ручку потянул призрак. Я торопливо шагнул внутрь и потянул за собой Кэролайн, дверь захлопнулась за нами с громким лязгом, и звук этот отразился в сводах нефа. Я сразу же почувствовал ту смесь запахов ладана и сырости, тот затхлый дух, столь характерный для церквей, и увидел человека, открывшего нам дверь, – да так близко, что сердце у меня ушло в пятки. Он походил на мумию – бледный и костлявый, весь в морщинах, высокие острые скулы были самой выдающейся его чертой. Одетый в черное, в шапочке причетника и с длинным крючковатым носом, он напомнил мне жутковатого medico della peste[19] – запах ладана и елея, исходивший от его одеяния, только усиливал это впечатление. – Деньги принесли? – спросил он трескучим голосом, глаза его перебегали с меня на Кэролайн и обратно. Ключ из связки, которую он так и не выпустил из рук, все еще торчал в замке. Он был готов выставить нас за дверь, если мы не подчинимся его требованию. Кэролайн забрала у меня фонарь – я держал его левой рукой и, освободившись, смог достать из нагрудного кармана деньги. Причетник недоверчиво осмотрел банкноты, затем свернул их и спрятал под манжету, и кислое выражение его лица сменилось щербатой улыбкой – у него было всего два передних зуба. – Сюда, – сказал он. Мы зашагали за ним в сторону центральной башни, наша поступь эхом разносилась по всему собору. Даже в ту напряженную ночь ни я, ни Кэролайн не смогли не оценить внушительные размеры нефа и сводчатые потолки с арками, сходящимися на такой умопомрачительной высоте, что дымок ладана, казалось, размывал их очертания. Было в этих каменных стенах нечто, вселявшее благоговение, словно за минувшие века они пропитались речами и настроениями и теперь насыщали здешнюю атмосферу их отголосками. Я осмотрелся – все вокруг было древним. Позеленевшие головы, из которых пробивались виноградные лозы; искаженные лица – часть из них демонического вида – выглядывали из-под основания каждой арки; острозубые гаргульи и шуты с жуткими носами. Как людям полагалось достигать духовного просветления в месте, изукрашенном самыми уродливыми чудовищами, каких только можно вообразить? Кэролайн, вероятно, занимали примерно те же мысли, ибо я заметил, что облачка пара, выдыхаемые ею, стали появляться чаще. И неудивительно. Внутри собора было едва ли теплее, чем на улице. Мы прошли под сводом центральной башни, и, взглянув вверх, я ощутил странное головокружение. Те исполинские колонны поднимались в такую высь, что стены башни попросту исчезали за пределами видимости: казалось, что это идеально вычерченная квадратная пропасть, которая уходит в сплошную черноту. Я перевел взгляд влево, на алтарь и орган. Оттуда на нас суровыми лицами взирал ряд покойных монархов, высеченных из темного камня, каждый – с позолоченной короной. На миг я испытал глупый страх, что они сейчас оживут, спрыгнут со своих затейливых постаментов и изобьют нас скипетрами. Я посмотрел вперед – Кэролайн и причетник уже были у противоположного трансепта, ярдах в двадцати от меня. С помощью свечи служка разжигал фонарь Кэролайн. Я подошел к ним, и он повел нас в дальний угол того крыла, к двери столь же узкой, как и та, сквозь которую мы сюда попали. – Идите наверх, – сказал он, – пока не достигнете лестничной площадки. Оттуда вам… – А вы что, с нами не подниметесь? – возмутилась Кэролайн. – Мы ведь вам не гроши заплатили. – Я все еще могу вышвырнуть вас отсюда, – заявил причетник, сжимая в руках большую связку ключей. – Или можем позвать архиепископа, если хотите. Кэролайн задохнулась от его наглости, но ничего иного нам не оставалось. – И без него обойдемся, – шепнул я ей. – Не обращайте внимания на боковые двери на площадке, – продолжал тем временем причетник, – и пройдите до конца длинного коридора, где будет еще один лестничный марш. Вам нужно будет пересечь трансепт по крыше. Потом увидите дверь – она там одна такая. Оттуда поднимайтесь наверх. Крышку люка я оставил открытой. Он отпер дверь, и когда та открылась, поток сырого ледяного воздуха выплеснулся в неф. Кэролайн, все еще негодуя, повернулась и быстро зашагала вверх по спиральной лестнице. Я последовал за ней, но перед этим еще раз мельком взглянул на причетника, который закрывал за нами дверь. – Удачи, – сказал он, растянув рот с двумя желтыми зубами в странной улыбочке, которая мне совсем не понравилась. Я шел за Кэролайн, поднимаясь по очень тесной спиральной лестнице, и живо представлял себе, как Макгрей натер бы здесь плечи. Перил не было, поэтому слева мне пришлось упираться рукой в холодную стену, а справа помогать себе локтем. Вскоре у меня сбилось дыхание. Впрочем, Кэролайн пришлось даже хуже, чем мне: она путалась в длинных полах юбок и плаща, поскольку руки у нее были заняты фонарем и револьвером. – Можем нести наблюдение с башни! – язвительно передразнил я ее, а затем Макгрея с его акцентом: – Ох-х, ага, какая чудненькая идея! – Это вы сейчас… шотландский изображали? – спросила она, судорожно втягивая воздух. И это мы еще до первой лестничной площадки не добрались. Когда мы наконец достигли ее, нам обоим потребовалась передышка. Кэролайн отдала мне фонарь и рукавом промокнула пот со лба. Все еще тяжело дыша, я поднял фонарь, чтобы изучить окружающее пространство. Как и обещал причетник, перед нами был длинный сводчатый коридор, а также две деревянные дверцы, каждая – шириной полтора фута от силы. Замков на них не было, только ржавые задвижки, которые, вероятно, рассыпались бы в прах, дотронься я до них. Как и было велено, мы проигнорировали их и дошли до конца прохода. Там, рядом с лестничным маршем, обнаружилась еще одна дверь. Сквозь замочную скважину, истертую за десятки лет, тянуло холодом. Кэролайн толкнула дверь, ибо единственной своей годной рукой я держал фонарь. Кэролайн забрала его и пошла вперед. – Я могу нести свет, – сказал я, шагая по ступеням. – Вы и так уже оружие держите. – Сама справлюсь, благодарю покорно. Я раздраженно закряхтел, чувствуя, как с висков льет пот. – Да, я знаю, что справитесь. Предложение помощи не подразумевает, что я считаю вас неуклюжей калекой. – Зрите в корень, мистер Фрей, – задыхаясь, парировала она. – Из нас двоих сейчас калека скорее вы. – Вот же упрямая паршивка, – процедил я себе под нос, и мы потащились дальше. От подъема по бесконечной спирали меня мутило, и вонь селитры, исходившая от ступеней, никак не облегчала ситуацию. В конце концов мы добрались до следующей лестничной площадки, и мне пришлось опереться рукой о стену, чтобы отдышаться. Перед нами было две двери. Та, что слева, являлась источником сквозняка: ветер свистел в замочной скважине и трещинах рассохшихся досок. Сквозь щели в двери справа пробивался не ветер, а слабый свет. – Похоже, эта ведет к верхнему углу южного трансепта и окну-розе, – сказал я, но Кэролайн было не до меня. Она открыла дверь, ведшую на крышу трансепта, вьюга отвесила нам безжалостную ледяную пощечину, и мы начали свой мучительный путь вперед, терзаемые свирепой стихией. Я прятал лицо от ветра, придерживая шляпу на голове. Мне почти ничего не было видно ни с той, ни с другой стороны, лишь фонарь в руках Кэролайн сиял крошечным сгустком света над безмерной громадой собора. Справа от меня был оловянный габль трансепта, укрытый снегом. Слева тянулся неф с остроконечными окнами и арочными контрфорсами. Впереди, высокая и массивная, словно черный монолит, возвышалась центральная башня. Вдоль крыши пролегал кованый поручень, но, даже держась за него, было трудно справиться с приступами головокружения, когда налетал очередной шквал ветра. Мы шли, поскальзываясь на заваленном снегом проходе, – каждый шаг требовал немалых усилий, – пока Кэролайн наконец не достигла основания башни и не потянула за железную задвижку. Дверь распахнуло ветром, Кэролайн торопливо шагнула внутрь и очутилась на маленькой площадке. Я вошел следом и был вынужден приложить серьезное усилие, чтобы подтянуть и закрыть за собой дверь. Мы оба перевели дух, прежде чем двигаться дальше. Впереди нас ждал самый длинный лестничный марш, спиралью поднимавшийся на немыслимую высоту. Мы миновали еще одну продуваемую насквозь дверь, которая, похоже, вела на центральную крышу нефа, но ступеньки все не заканчивались. Когда я уже подумал, что вся моя жизнь обратилась в мучительное восхождение по кругу, мы достигли узкого окна, вырезанного в стене толщиною в три фута. Кэролайн присела, чтобы перевести дух, руки ее, опустившие фонарь на пол, дрожали. Я остановился рядом и манжетой стер пот с лица. – Это… была бы… идеальная ловушка, – пытаясь отдышаться, сказал я. Меня пробрала дрожь при мысли о том, каково было бы застрять здесь, в полной темноте, посреди бесчисленных ступеней, ведущих в обе стороны. Мне вспомнилась жутковатая улыбочка причетника, и я схватил фонарь. Чем раньше мы выйдем на открытое место, тем лучше. Последний марш мы преодолели молча, и я шел, радуясь, что воздух становится все холоднее и подвижнее. Вокруг запорхали снежинки, и мы наконец добрались до выхода на крышу башни. Люк действительно был открыт, последние ступени – припорошены белым. Я выскочил наружу – ноги горели, а сам я слишком устал, чтобы издать хоть некое подобие восторженного возгласа. Вся крыша была в снегу, глубоком и нетронутом, – до нашего появления, а ветер на такой высоте, не встречая никаких преград, дул совершенно безжалостно. Я тут же лишился шляпы. Я обернулся, поставил фонарь на снег и протянул руку Кэролайн. Она с благодарностью схватилась за нее, хотя лицо ее выражало нечто иное. – Вот мы и на месте, – громко сказала она, поскольку вокруг ревел ветер. Мы подошли к северной стороне башни, Кэролайн достала крошечный театральный бинокль, и мы оба уставились вниз. Перед нами расстилался весь Йорк, и светилось в городе лишь несколько окон. Я прищурился, дабы рассмотреть старинные дома эпохи Тюдоров, теснившиеся вдоль узких улиц. Покосившиеся и осевшие от времени, они наводили меня на мысль о рядах костлявых стариков, которым удавалось сохранять вертикальное положение тела лишь потому, что стояли они, упершись плечами в плечи соседей. Чуть дальше виднелись фрагменты городской стены, подсвечиваемые горящими окнами домов, а возле средневековых ворот – уличными фонарями. За этими обветренными камнями не было ничего, кроме густой тьмы, – будто стена та служила границей существующего мира. Ветер, холодный и напористый, так бился мне в грудь, словно вот-вот должна была разразиться ужасная буря. Мадам Катерина заявила бы, что я увидел ее «внутренним оком». – А вот и они, – произнесла Кэролайн, указывая на лужайку перед собором чуть правее от нас. Я увидел оловянную крышу дома капитула, круглую и остроконечную, как ведьмин колпак, которая соединялась с нефом Г-образным проходом. Чуть левее, посреди ровного поля, я различил маленькую черную точку. – Макгрей? – спросил я. – Харрис, – ответила она и передала мне бинокль.