— Я тоже пыталась рисовать, кисти у Лары тайком брала, и краски. Хотела стать, как она, чтобы восхищались и любили. — Получилось? — Неа. Она же особенная, ее Бог талантом наградил, я же ровную линию не проведу. Такая уж уродилась, бесталанная. — Не говори глупостей. — Это не глупости. — Ника зачем-то понюхала кисточку и, попытавшись сковырнуть желтый шарик застывшей краски — или "охра светлая", или "кадмий желтый средний" — заметила. — Колючая. А раньше мягкая была. Это — белочка. Еще колонок есть, и коза, но Лара больше всего белочку любила. А что мы ищем? — Что-нибудь. — Салаватов и сам не знал, что именно он ожидал найти в Лариных вещах. Адреса, телефоны… — Пароли, явки, кактус на окне… — Как знать, как знать. Мысль простая. Кто-то играет в Лару. Все эти мелкие истории, случаи, детали, придающие образу "воскресшей" правдоподобность — суть хорошее знание чужой жизни. Значит, Лара была близка с этим человеком, а, следовательно, он или она не могли не оставить след в Лариной жизни. Просто шесть лет назад Тимур не заметил его, а сейчас… Вопрос, сумеет ли он уцепить химеру за хвост. Из кучи барахла удалось извлечь единственную более-менее ценную вещь — Ларину записную книжку. Тимур, правда, сомневался, что от этого куцего блокнотика в кожаной обложке будет польза, но и пренебрегать находкой было бы неразумно. Итого в активе имена и телефоны. Таню, Валю, Машу, Галю и прочих Салаватов отмел сразу: вряд ли Ларины подруги были в курсе ее настоящей жизни. В итоге осталось с полтора десятка непонятных номеров с пометками вроде «карт.г. В» и «парк-ая». Во втором случае на ум сразу приходила «парикмахеская», а вот «карт.г. В» — что за зверь? — Телефон имеется? — Имеется. — Ника складывала разбросанные Салаватовым вещи. Вид у нее был недовольный, скорее всего Доминика возмущена столь наглым вторжением Тимура в призрачную жизнь Лары, но молчит, ибо понимает, что сама послужила причиной. Это ей звонит умершая сестра, и ее с собой зовет, а не Салаватова. — Ага, уже вижу. — Тим, с Лариной записной книжкой устроился возле телефона. Салаватова удивлял тот азарт, с которым он принялся за расследование. — Расследование и следствие — однокоренные слова. — Вежливо подсказала Сущность. — Вляпаешься, потом не говори, что я не предупреждал. «Карт.г. В.» расшифровывалось как «картинная галерея «Вандал»». Назваие, мягко говоря, странноватое, но встречались и похуже. Салаватов припомнил, что сия, с позволения сказать, галерея находилась в темном сыром полуподвале — место совершенно неподходящее для выставочного зала, но Лара утверждала, будто это Тимуру ничего не смыслит в искусстве, а в «Вандале» выставляются действительно неординарные и яркие личности. Имелись в виду не сами «личности», а их творения, которые, безусловно, все как одно были гениальными. Значит, «Вандал» продолжает существовать, а вот с остальными номерами дело обстояло гораздо хуже. На месте предполагаемой парикмахерской находился цветочный магазин, еще три телефона теперь принадлежали квартирам, хозяева которых о Ларе слыхом не слыхивали, нашлась так же риэлторская контора, недавно открывшееся кафе, спортзал… В общем, полный мрак. Ника, которая первое время сидела рядом и напряженно прислушивалась к каждому слову, давно ушла на кухню, видать, разочаровалась. Тимур, признаться, и сам потерял надежду и листал книжку из чистого упрямства. Да и что, собственно говоря, он хотел найти спустя шесть лет? Телефонный номер босса наркомафии? Список дилеров? Адреса, где хранится героин? Адреса, где она доставала дозу. Ну, конечно, как это он раньше не додумался. Следует навестить старых Лариных приятелей, причем из другой, скрытой ото всех жизни, уж они-то, в отличие от Людочек-Манечек-Валечек и прочих институтских подружек должны быть в курсе. Потрясти их и. Глядишь, ситуация прояснится. Одно плохо — Салаватов помнил лишь один адрес и, если со Шнырем за шесть лет что-нибудь случилось, то эта ниточка оборвется. Ну да попытка — не пытка. — Ника, я ухожу! — Желательно навсегда. — Не преминула вставить свои пять копеек Сущность, которой не терпелось отделаться от обязанностей няньки. — Куда? — Ника моментально насторожилась — ни дать, ни взять ревнивая жена, неотрывно следящая за супругом. — По делам. — Это с Ларой связано. Да? Ты что-то нашел, да? — Нет, но… — Я с тобой!. — Нужна ты мне со мной, — пробурчал Салаватов, но Лара уже обувалась. Быстрая она, однако. Впрочем, возможно оно и к лучшему, пусть сама убедится, что он не врет, что Лара на самом деле была не совсем такой, как она помнит, ведь одно дело, когда говорит Тимур, и совсем другое, когда слышишь правду от кого-нибудь еще. А Шнырь, помниться, любил поболтать. Мой дневничок. Пришлось сделать аборт. Уроды! Ненавижу! Считают, что им все можно. Плачу третий день кряду, ничего с собой не могу поделать, слезы хоть немного облегчают душу. Сколько же на мне грязи? Я вся, с головы до ног, один большой комок грязи. Нужно умереть, о мертвых плохо не говорят, значит, и обо мне плохо не скажут. Стану на краю, пропасть попрошу ласково принять, нежностью своей подарить тепло, чернотою смыть грязь с души моей. Не слезами — кровью, смерти тяготеньем и печалью сладкой напою тебя. Не простишь — поймешь. Не поймешь — простишь, что тебе терять. Я — твоя печаль, я — твоя звезда, предала тебя. Растворившись сном, разлетевшись в хлам, я уйду, а ты отомстишь. Забудь. Коли лета снов нет в моих глазах. Лишь моя вина, лишь моя печаль. В жизни смерти нет, в смерти жизнь ушла, и за нею вслед я себя спасла. Убежать, уйти, улететь листом, осень не найти, не ожить весной. Умереть, уснуть, сны в печальном сне, вечности стрела мне пронзила грудь, датский принц когда приказал уснуть. Но какой пустяк, если в смертном сне снова все не так, нет меня во мне. Нет тебя, меня, и спасенья нет, снова я одна, снова ты во мне… Доминика — Ты уверен, что нам сюда? — Я старалась держаться рядом с Салаватовым. — Уверен. В подъезде отчетливо воняло мочой. А стены — просто ужас! Синяя краска облупилась, а цементные проплешины разукрашены жизнеутверждающими надписями типа "задрали суки!". Не понимаю, как можно существовать в подобном свинарнике? У нас дом тоже не из элитных, но никому и в голову не приходит использовать подъезд вместо туалета. Поднявшись на второй этаж — по лестнице, к счастью, Тимур не рискнул воспользоваться лифтом — Салаватов остановился напротив двери, вид которой идеально вписывался в убогий технопейзаж. Дверь мне не понравилась, даже пожалела, что пошла с Тимуром, могла бы и внизу подождать, на лавочке. — Может, выйдешь? — Предложил Салаватов. — Я с тобой. — В конце концов, Лара — моя сестра, и это меня пытаются свести с ума, а не его. Вынужденный визит в гости к неизвестному мне Шмырю удовольствия, конечно, не доставляет, но уж как-нибудь выдержу, постараюсь обойтись без обмороков и испуганного визга. — Не высовывайся и делай, что скажу, понятно? И этот двуногий танк, проигнорировав существование звонка, пнул несчастную дверь изо всех сил, та и открылась. Как в сказке. Впрочем, вонь в квартире стояла отнюдь не сказочная. Господи, неужели здесь еще и живет кто-то? От этого запаха, по моему представлению, и тараканы разбежаться должны были! Впрочем, Тимур, тот даже и не чихнул. Я же поняла, что, если зажать нос пальцами, а дышать через рот, то дышать можно. В принципе можно, а это уже достижение. Узкий коридор, темный и забитый какими-то коробками — подозреваю, в них хозяева хранят тухлое мясо и гнилые овощи — порадовал тремя дверями. Снова сказка — налево пойдешь… кухню найдешь. Во всяком случае, неимоверно грязная газовая плита свидетельствовала о том, что сие помещение когда-то давно было именно кухней. С прошлых времен остались шторки неопределенного цвета, колченогий стол, стул и умывальник. А хозяева где? Неужели не слышали, как дверь вылетела? Сомнительно. Вторая комната отличалась от кухни лишь отсутствием плиты и присутствием людей. Они лежали прямо на полу. Трое. Нет, четверо, субтильную девчушку, прикорнувшую у батареи, я не сразу заметила, и едва не заорала от ужаса, когда та вдруг поднялась и, протянув руки к Тимуру, залопотала что-то непонятное. А эти, которые на полу, лежат и не шевелятся, точно мертвые. В первую секунду я так и подумала, но, приглядевшись, поняла, что они не мертвые, они спят. Зачем Тимур пришел сюда? Какая связь между этой квартирой и Ларой. И почему он не уходит, ведь понятно же, что эти люди говорить не способны, они вообще ни на что не способны. Уходить надо, пока не случилось нечто ужасное, а он стал столбом посреди комнаты. Зачем? Девушка перешла на крик, и Салаватов бросил: — Увянь! К моему удивлению, она действительно увяла, осела на землю, словно хрупкий ночной цветок, застигнутый лучами солнца. Ну и бред же в голову приходит! — Это наркоманы, да? В коридоре было страшно, и я подошла к Тимуру. Пришлось переступить через тело одного из НИХ. — Да. — Им хорошо? — Не знаю. Наверное, да. — И ей? — Девочка у батареи не давала мне покоя, такая она была… невесомая. Фея из сказки. Светлые волосы, прозрачная кожа, глаза, похожие на разлившуюся вселенную. Такие лица рисовала Лара, такие глаза смотрели на меня со всех ее картин, она хотела смотреть на мир такими глазами. И смотрела. Тимур специально приволок меня сюда, специально, чтобы заставить сомневаться в Ларе. Салаватов рассматривал комнату со смесью непонимания и брезгливости. Святой, да? По какому праву он осуждает их? А если для этой девушки укол — единственная возможность быть счастливой? — Пошли. — Сказал Тимур. — Куда? — Здесь Шныря нет. — А где он есть? — Не знаю. Надо подождать, он надолго не уходит, за хату боится. — Этот твой Шнырь… — Он не мой. — Хорошо, этот не твой Шнырь, он тоже… ну, как они? — Наркоман? — Наркоман. — Повторила я невкусное слово. Мы заглянули во вторую комнату — пусто. Перспектива ждать неведомого Шныря не вдохновляла. Казалось, еще минута, и я навеки пропитаюсь этой вонью, но Тимур уходить из квартиры не пожелал, занял единственный более-менее целый стул на кухне, а мне стоять пришлось — на черную от грязи табуретку сесть я не решилась, ладно, не гордая, постою. — Шнырь, он наркоман, но не такой. Колеса, травка, а вот уколы — ни-ни. Знает, чем это заканчивается. Хотя, с другой стороны, вопрос времени, может, уже и на иглу сел. И подох где-нибудь в канаве, как пес бродячий. — Брешешь все. — Раздалось прямо над ухом. От неожиданности я подпрыгнула.