— Николай, — Аполлон Бенедиктович откашлялся, — Николай чувствует себя нормально, трезв и зол. — Чистая правда, сегодня днем Палевич навестил арестованного и даже принял решение отправить Камушевского в Берков, в Погорье нет никаких условий для содержания узника, а, отпусти такого — сбежит моментом. — Требует отпустить, клянется, что не убивал Магдалену. — И все? — Все. Он не помнит, что произошло, он не помнит даже, как пытался скандалить после обеда. У него в голове все перепуталось. — Но это ведь не он, да? — Не знаю. — Аполлон Бенедиктович не мог лгать, глядя ей в глаза, а говорить правду не хватало сил. Скорее всего, убил именно Николай. Приревновал или просто вспылил без причины и выместил ярость на бедной девушке. — Давайте ужинать. — Предложила Наталья. Странный это был ужин. Большая комната, длинный стол, застеленный неправдоподобно белой скатертью, тяжелый подсвечник, оплывающие свечи, три дрожащих огонька и два несчастных человека. Еда казалась невкусной, вино кислым, а разговоры неуместными. — Сегодня Юзеф приезжал. — Сказала пани Наталия, при упоминании имени пана Охимчика, рука ее дрогнула, бокал опрокинулся, и по белому полотну растеклось маленькое винное море. — Предложение сделал… Новость интересная, однако, не удивительная. Пан Охимчик хорошо выбрал момент, Наталья растеряна, ей требуется мужская поддержка… хоть какая-нибудь поддержка, когда вокруг творятся страшные дела. И, надо думать, Юзеф Охимчик такую поддержку обещал. Аполлону Бенедиктовичу стало противно, точно он стал невольным свидетелем крайне неприличной сцены. — Я… Я сказала, что подумаю. Мне страшно. Он убьет меня, если не соглашусь. Он — оборотень! — Оборотня не существует! — Не выдержал Палевич. — Наталия… Вы позволите называть вас Наталией? Она кивнула. — Оборотня не существует, и никогда не существовало, понимаете? Оборотень — это сказка, и пан Охимчик знает об этом. Он пытается вынудить вас… — Спасибо. — Пани Наталия поднялась, давая понять, что ужин окончен. — Но мне нужны не советы, мне поддержка нужна! Ночь получилась холодной и бессонной. У Аполлона Бенедиктовича из головы не шла несчастная девушка, убитая первой. И таинственный клад, и понятное, но неприятное, желание доктора женится на Наталье Камушевской, и неприязнь последней к погибшей Магдалене, и клятвенные заверения Николая, что он не виноват… Слишком много всего, слишком сложно. Палевич, расчертив тетрадный лист на равные площадки, принялся записывать события по мере их происшествия. От недостатка света скоро заболели глаза, но на подобные пустяки Аполлон Бенедиктович не привык обращать внимания. Все началось с клада. Именно тогда, два года назад, после пожара свет увидела некая старинная бумага с непонятными письменами. Федор, мучимый любопытством, показал бумагу Охимчику, но тот прочесть текст не сумел. Соврал или нет? Скорее всего, соврал, если язык был незнаком, то зачем корпеть над переводом два дня? Слово «клад» после недолгого раздумья Палевич соединил со словом «доктор». Далее Федор говорит о бумаге местному кузнецу и через него находит-таки переводчика. Аполлон Бенедиктович провел еще одну линию, теперь с кладом были связаны Януш, Федор и этот неизвестный брат Януша. Возле последних двух Палевич поставил вопросы, с одной стороны глупо подозревать жандарма, с другой — в жизни всякое бывает, посему, точность пойдет лишь на пользу делу. Теперь Камушевские: Олег, Николай и Наталья. Между Натальей и Охимчиком пролегла жирная черная линия, словно цепь, навеки связывающая эти имена вместе. Линия же между доктором и Олегом была тонкой, поскольку Аполлон Бенедиктович не был до конца уверен, что эта связь имеет отношение к делу. Дальше Магда. Магда и Николай? Безответная любовь? Магда и Олег? Имеет ли отношение ее смерть к смерти князя? Магда и Наталья. Магда и Элиза. Линий стало много, так много, что в робком свете толстой восковой свечи они сливались в одно большое чернильное пятно. Если приглядеться, то пятно расползалось в паучью сеть, а она в свою очередь обрастала все новыми и новыми деталями. Таинственный зверь у дверей. Претензии пана Охимчика и убежденность Натальи в том, что Юзеф и является оборотнем. Определенно, решение обыскать лес было правильным. Правда Аполлон Бенедиктович подозревал, что завтра в лесу будет неуютно — дождь вон как за окном шумит, того и гляди, разлившееся озеро смоет дом вместе с островом — но отменять приказ он не станет. Времени мало, с каждым днем шансов найти убийцу становится все меньше и меньше. Где-то в коридоре хлопнула дверь. Пани Наталия? Господи, а если вчерашний зверь бродит? В конце концов, если в дом проник убийца? Палевич, схватив револьвер, вышел из комнаты. — Пани Наталья? — В коридоре было темно и тихо. — Пани Наталья, это вы? Из темноты донесся смешок. — Пани Наталья, вам плохо? Тьма колыхалась чернильным пятном, на секунду Аполлону Бенедиктовичу показалось, что это нарисованная им же сеть сошла с листа и заполонила все пространство. — Пани Наталья. — Он повторял уже лишь для того, чтобы слышать свой голос. Чтобы прогнать детский страх, который выполз так некстати. Маленький мальчик очень боялся темноты и голосов, что живут в ней. Она вынырнула перед самым лицом. Рыжие волосы, белая-белая кожа и зеленые глаза, в которых застыл смех. — Пани… — Т-ссс. — Незнакомка приложила тонкий пальчик к губам. А Палевич ущипнул себя, чтобы проснуться. Но видение не исчезло, наоборот, оно стало четче, реальнее, живее… Личико фарфоровой пастушки, светлое платье, кажется, золотое, но в темноте цвет виден плохо, поэтому платье кажется просто светлым, и белый волк. Волк. Зверь. Настоящий. Желтые глаза смотрели с печалью и насмешкой, точно животное и впрямь понимало неуместность собственного существования. Волк оскалился и тихонько зарычал, совсем как вчера, только вчера Палевич со зверем находились по разные стороны двери, а сегодня… Аполлон Бенедиктович поднял револьвер, видение это или нет, но тварь выглядит ужасающе реальной, и Палевич решил, что если волк нападет, стрелять просто на всякий случай. — Не надо. — Рыжеволосая панночка без тени страха положила руку на вздыбленный загривок. И, странное дело, волк успокоился. — Он этого не любит. — Кто вы? — Я? — Вы. — Не знаю. — Как вы сюда попали? — Не помню. Разве это важно? — Я должен… — Тише, тише, тише! — Перебила незнакомка. — Идемте! И Аполлон Бенедиктович подчинился, хотя больше всего это походило на сумасшествие. Рыжеволосая девушка в старинном наряде и белый волк с желтыми глазами. Зрелище столь невероятное, что даже он, человек в высшей степени благоразумный, готов поверить в существование призраков. — Знаете, — она вдруг остановилась. — А я — ангел! — Неужели? — Да, я — ангел, настоящий ангел. Я только забыла, как меня зовут. — Вы здесь живете? — Да. — Она закружилась на месте. — Здесь. И еще там. И во многих других местах. Я только на небо попасть не могу, хотя очень хочется. Вы бывали на небе? — Нет. — Аполлон Бенедиктович прикидывал, как бы половчее прикоснутся к ней, ему нужно было убедиться, что девушка — существо из плоти и крови, а не призрак. Но волк, словно догадываясь о недобрых намерениях, не спускал с Палевича угрюмого взгляда желтых глаз и улыбался так… пастью. Настоящие волки не умеют улыбаться. — Людям нельзя на небо. Закройте глаза. — Зачем? — Я судьбу предскажу. — А если я не хочу знать свою судьбу? — Палевич кожей чувствовал, что за ее просьбой скрывается какая-то уловка. Девушка, тряхнув рыжей гривой — словно огонь на свободу выпустили — засмеялась. — Каждый хочет знать судьбу, просто не каждый осмеливается спросить. Ты — трус? — Нет. — Тогда почему прячешься? Закрой глаза. Закрой, закрой! — Настаивала она. — Или я обижусь. — Хорошо. — Аполлон Бенедиктович сдался, в конце концов, вряд ли она причинит ему вред. Лба коснулась что-то теплое. Рука? Значит, она все-таки человек? Волк предупреждающе зарычал, и рука исчезла. — Ты храбрый, когда нужно идти вперед, а вот отступить боишься, и страх твой обернется кровью. — Ее голос звучал глухо. — Ты мог уехать, но не уехал, поэтому кто-то умер. И еще умрет. По твоей вине прольется много крови. И чужая судьба изменится. Плохо, когда судьба меняется, очень-очень плохо. Она упрекает? За что? Следовало бросить все и уехать, так что ли? Ведь князю уже не помочь. То есть, после его отъезда все бы успокоилось? — Мне уехать? — Сам решай. Ты будешь любить и ненавидеть. Человек один. Вы будете вместе, но ты до конца жизни станешь корить себя за это. Странно… Я никогда раньше не видела ничего подобного. Не открывайте глаза и тогда вы сможете все сами увидеть. — Нет. — Палевич в предсказания верил не больше, чем в призраков. — Я не стану… В ответ раздался тихий смех, правильно, она добилась того, чего хотела. Исчезла, растворившись в темноте. Улизнула, задув свечу, и теперь Аполлон Бенедиктович при всем желании не смог бы найти след рыжеволосой ведьмы. И волка с собою забрала. Палевич, выругавшись, засунул револьвер за пояс, в полной темноте найти дорогу к своей комнате представлялось делом непростым. Ну, ничего, он справится, и еще: уезжать Аполлон Бенедиктович не собирался. Во всяком случае, до тех пор, пока не распутает этот клубок загадок до конца. А девушка с волком была удивительно, просто невообразимо, похожа на Вайду. Может, и в самом деле без призраков не обошлось? Но рука-то теплая, возразил Палевич сам себе. С этой мыслью и заснул. Тимур В сущности, Светин дом ничем не отличался от дома Шныря — та же унылая серая коробка из железобетона, та же заплеванная лестница, те же окурки и шелуха углам, словно Салаватов никуда и не выезжал. Даже кафе рядом с домом почти такое же — с маленьким залом, хмурой, усталой официанткой и небольшим телевизором в углу. В кафе Тимур заглянул по двум причинам: во-первых, следовало обдумать, как и о чем говорить с Викой, во-вторых, банально хотелось жрать.