На сей раз мне было позволено увидеть себя саму в удивительно красивом платье. Огненно-рыжее, с желтыми ромбами. — Дама пик бьет всех! — Возвестил карлик, швыряя поверх трех карт четвертую. Я хотела посмотреть, кто она, пиковая дама, но карта упала рубашкой вверх. — Дама пик — старшая! — Карлик шлепнул меня по протянутой руке. — Дама пик… Дама пик… — Кто она? — Она — ангел. Под землею, под травою, под полярною звездою ангел спит… Белый ангел, черный лотос. Еще не нашла? — Нет. — Плохо, плохо… Пики козыри. Достань лотос, козырем станешь. Это король. В этом странном раскладе у королей не было масти, да и короля только два: Марек и Тимур. Тимур и Марек. Пики и червы. Почему? Не знаю, во сне легко обходится без логики. — Две дамы и два короля. О-ля-ля! — Карлик с отвратительнейшими ужимками запрыгал вокруг стола. В этот момент он больше всего походил на уродливую обезьяну, выряженную в диковинный наряд. — Почему дамы две? Их же четыре? — Ты плохо смотрела. Две. Две дамы… — И точно, на столике остались лишь моя и вторая, пиковая карта, да короли. — Две дамы, два короля. Какой интересный расклад? Кто выиграет? Пики козыри! — Почему? — Потому, что они пики, глупая. — Карлик расхохотался, и я проснулась. Голова раскалывалась от боли, а в горле першило. Никак ангина? Вот тебе и прогулка под луной, вот тебе и романтика, небось, к обеду температура прыгнет, горло распухнет так, что глотать не смогу, а тут еще и сны идиотские снятся. Пики козыри. Идиотизм. Год 1905. Продолжение Как и предупреждал доктор, кризис наступил ночью. Аполлон Бенедиктович, несмотря на все свои старания, задремал, однако, как только Наталье стало хуже, очнулся. Она металась по кровати и бредила, звала, стонала, говорила что-то ломким болезненным голосом. Открытые глаза казались черными, а волосы седыми. — Наташенька, милая моя. — Аполлон Бенедиктович, испугавшись, что она может упасть с кровати, схватил девушку за плечи. Хрупкое тело выгнулось, словно дорогая сабля дамасской стали. Несмотря на болезнь, а, возможно, и благодаря ей, у панны Натальи хватало сил, чтобы отбиваться. — Мария! Мария!!! — Палевич кричал, надеясь, что Мария услышит. Он же просил далеко не уходит, просил остаться, предчувствуя, что помощь понадобится. — Мария!!! Наталья, захрипев, вдруг прекратила сопротивление. Она была вся мокрая, точно под дождь попала, но это не от дождя, это от пота. Скорее нужно сменить белье и растереть больную настойкой, которую доктор оставил. Аполлон Бенедиктович подхватил девушку на руки, когда эта Мария еще придет, а тут каждая минута на счету. Наталью он перенес в свою комнату — там белье сухое. Девушка находилась в том странном состоянии, когда не понятно в сознании она или нет. Глаза открыты, но в них пустота, на лице улыбка, но за ней все та же пустота. — Это ты? — Вдруг спросила она. — Это я, милая, ложись. — Аполлон Бенедиктович, как умел, укутал ее одеялом. — Темно. Вокруг все время темно и страшно. Птичке певчей много крови. Деревья видели. И дождь. Дождь шел. Новой жертвы королева… — Ты бредишь. В открытую дверь заглянула Мария, растрепанная, сонная, здоровая. Палевич кивком указал на мокрую Натальину рубашку, брошенную на кресло. — Ох ты, Господи. — За жалостливый взгляд, брошенный Марией на девушку, Аполлон Бенедиктович готов был убить служанку. Нечего жалеть, Наталья выживет, они вместе выживут, только нужно кризис перетерпеть. — Темно, темно на ангела могиле. Я знаю, где, я знаю, кто. Он пришел за мной? — Нет, что ты, здесь никого нет. — Нет. Никого нет. Души тоже нет, она потерялась в темноте. Я не люблю, когда темно. Почему так много крови было? — Это сон. — Пусть он закончится, скажи тому, кто присылает сны, что мне такой не нужен. Остались двое. Он не найдет меня. — Конечно, не найдет, я тебя спрячу. — Пообещал Аполлон Бенедиктович, проводя рукой по волосам. — Я тебя ото всех спрячу. — Спасибо. — В серых глазах мелькнуло нечто, похожее на сознание. — Спасибо. Я расскажу тебе про клад. Я знаю, где похоронен ангел. А они… Они сами виноваты. — Кто? — Все. Они все виноваты. Но почему же столько крови… Доминика Прикрываясь больным горлом, я провалялась в кровати до полудня. На самом деле мне было неудобно перед Мареком за невыполненное обещание, и перед Тимуром за то, что я вообще дала такое глупое обещание Мареку. Воображение с готовностью рисовало картины грандиозных ссор, в которых была виновата я и только я. Лучше уж пусть они как-нибудь сами разберутся, я же пока с дневником разберусь. Да, стыдно, но Салаватову я соврала, сказав, что дневник полностью расшифрован. Не полностью, осталась ерунда, какие-то полстранички, исписанные мелким Лариным почерком, но весь ужас в том, что на этих несчастных страницах использовался другой шифр. Я сидела. Я думала. Я чертила схемы и все без толку — буквенная абракадабра оставалась буквенной абракадаброй. Наверное, на этих страницах находится важная информация, если Лара поменяла принцип шифровки. Может быть, там сказано, как найти могилу ангела? Пики козыри… Бред. В дверь вежливо постучали. Никак Марек — Салаватов себя церемониями не утомляет, он, если уж стучится, то делает это так, что дверь ходуном ходит. — Войдите. — Тетрадь на всякий случай засунула под подушку и поспешно скорчила рожу, которая должна была продемонстрировать гостю нечеловеческие страдания, испытываемые мною. — Доброе утро. — В комнату вошел Егорин, вежливый, как церемонемейстер ее величества королевы, и оглушительно красивый, словно новогодний салют. — Доброе. — Просипела я в ответ, гадко горло моментально перестало болеть, должно быть, присутствие Марека благотворно сказывалось на моем организме. — Горло вот… болит. — Уж не заболела ли ты? — Поинтересовался Марек тоном заботливой нянюшки. — Температура есть? — Не знаю. Не мерила. — Это зря. Нельзя относиться к себе с таким небрежением. Сейчас померяем температуру, потом попьем горячего молока с рыбьим жиром… — С чем?! — С рыбьим жиром. — Марек, присев на кровать, принялся щупать мой лоб. — Температура, если и есть, то небольшая. — Я не хочу жир! — Меня аж передернуло, только представьте, горячее молоко и жир. Бр-р, это даже не гадость, этому даже названия еще не придумали. — Надо. — Я уже выздоровела. — Неужели? — Не поверил Марек. — Выздоровела. Я и не болела, мне просто… просто хотелось поваляться в кровати, запрещено, разве? — Нет, конечно, не запрещено. А мы тут уже волноваться стали. — Зря. — Я чувствовала, что стремительно краснею, и ничего не могла поделать. Стыдно-то как, взрослая, а веду себя, как избалованное дитя. — Значит, поход на пляж не отменяется? — Поинтересовался Марек. — Сейчас спущусь. Он намек понял и, выразив надежду, что мое присутствие скрасит скромную трапезу — надо думать, в виду имелся обед, вышел. Ф-фу, давно не ощущала себя такой дурой. Страус я, вернее, страусиха, толстая и глупая, при любой опасности засовывающая голову в песок. Скинув подушку на пол — полегчало — я рассмеялась, жизнь идет, нечего прятаться, нужно… Что именно нужно делать, чтобы не отстать от жизни, додумать я не успела: взгляд упал на тетрадь, раскрытую на зашифрованной странице. Она лежала… боком, ну, не то, что вверх ногами, а именно боком, то есть повернутой на девяносто градусов. А глаза выхватили первое слово. «Ангел». Лара умудрилась придумать шифр простой и вместе с тем действенный: она писала слова не в ряд, слева направо, как пишут нормальные люди, а в столбик. Столбик к столбику, буква к букве и, если пытаешься прочесть текст, выходит полная нелепица. А, поверни тетрадь, и все становиться понятно. Прочесть? Марек ждет, не следует его обижать, в конце концов, будет вечер, будет свободное время, тогда и прочту в тихой, спокойной обстановке, когда над душой никто не стоит.