Внизу хлопнула дверь и раздались шаги — уверенные, основательные. Человек не старался вести себя тихо, осторожничать: слышалось, как выдвигались полки, что-то падало, билось. В доме была удивительная слышимость: можно было различить щелканье выключателем, сопение, хмыканье и даже шелест бумажных листов. Шаги перемещались из комнаты в комнату и наконец раздались на лестнице, ведущей на второй этаж. Шаг — и сердце подруг ухает в пропасть, шаг — и пульс частит, словно минуту назад закончил метаться в стихии «Танца с саблями», шаг — и горло перекрывает спазм. На них надвигалась неотвратимая сила, беда, катастрофа. Аня крепко сжала Наташину руку. Некоторое время было очень тихо, а потом раздался еле слышный, какой-то чавкающий звук совсем рядом с комнатой, где находились подруги, широко распахнулась дверь и в проеме показались коричневые ботинки. Человек подошел к шкафу и стал выбрасывать оттуда вещи: невесомые, кружевные, прозрачные, шелковые, сетчатые… Они падали на пол рядом с кроватью — только руку протяни. Телефонный звонок разрезал густой, пропитанный страхом воздух. Человек не спешил, спокойно ответил на вызов, выслушал, что ему сказали, и вдруг, чертыхнувшись, выскочил из комнаты и ринулся вниз по ступеням. Хлопнула входная дверь, и стало тихо. Мышцы стали оживать, губы уняли дрожь, а горло простилось со спазмом. Подруги одна за другой выползли из своего убежища. — Что случилось? Почему он драпанул? — спросила Аня, отряхивая от пыли спортивный костюм. — Чуть инфаркт не получила, — покачала головой Наталья, держась за сердце. — Давай-ка и мы отсюда уходить! Она подошла к окну, чтобы увидеть тот одинокий березовый листок. Наташе было очень важно, чтобы он был. Она загадала: если его не сорвал ни ветер, ни снег, то все будет хорошо. Листок, потрепанный, но непобежденный, по-прежнему висел на ветке. «Ну вот, все обойдется, если с этой бурой тряпочкой ветер не справился, то и…» Но додумать свои позитивные мысли Наташа не успела, у калитки остановилась полицейская машина. — Вот почему удрали коричневые ботинки, — сказала Анна. — Наверное, ему позвонили те, кто на стреме стоял. Несмотря на ужас их положения, Кречетова прыснула от смеха, так потешно это прозвучало. — Нужно прыгать, — сказала Наташа. — Через дверь не выйти. В конце коридора был балкон, подруги добежали до него и выглянули через тусклое стекло. Невысокий полицейский в толстой пятнистой куртке стоял посреди двора и разговаривал по телефону. Второй крутил головой в явно великоватой ему шапке-ушанке. Потом они переговорили о чем-то между собой и неторопливо пошли к дому. Видимо, дверь оставалась открытой, потому что подруги услышали, как загрохотали в коридоре сапоги. Что Наталья, что Анна — обе боялись высоты, но другого пути покинуть страшное место не было. Наташа перекинулась через тонкие перила и повисла над черным провалом. — Господи, господи, помоги, — прошептала она и отпустила руки. Приземлилась на корточки, не удержалась и повалилась боком на плохо замерзшую землю. Рядом с ней кулем свалилась Веселовская. Она тоже не задержалась на корточках, плюхнулась на четвереньки, оцарапала ладони и взвыла от боли. Наташа подхватила ее под мышки, и, прихрамывая, они покинули опасное место. Когда наконец впереди показалась машина Кречетовой, подруги не чувствовали ничего, кроме холода. Куртки, оставленные здесь же, были промерзшие, ледяные. — Ну их, не надевай, еще больше замерзнем. Лучше я печку врублю, — сказала Наташа, когда они тронулись в путь. Во дворе дачи Кречетовых стоял автомобиль Сергея. — Мамочки миленькие, — выскочила из кроссовера Аня. — Задубела совсем. Найда, увидев хозяйку, бросилась к ней с игрушкой в зубах. — Ой, какая у нас игрушечка красивая, — засюсюкала Аня, шмыгая носом. — А вы где так вывозились? — удивился Сергей, выходя из кухни. — Да скользко на улице. Я упала и подбила ногами Аню. Ну, ты же знаешь, какая я падучая, — отшутилась Наталья. — Она вон ладони оцарапала. Мы пойдем в баню, через пару часов уступим вам. Думаю, Анькины бывшие тоже нарисуются — как же без них? Торопясь, срывая с себя одежду, подпрыгивая от нетерпения, подруги вбежали в парилку. Рухнули на жаркие доски, прижимаясь к ним озябшими телами, вбирая, втягивая в себя их щедрый пыл. Наконец стылость начала выбираться сквозь кожу, медленно покидая место своей дислокации. Наташа плеснула воды на раскаленную каменку, и та зашлась, выплюнула облако обжигающего пара. В изнеможении они выползли из парной и, несмотря на перенесенное потрясение, выполнили весь ритуал до конца: душ, скраб, душ, крем. И только после этого подруги взялись за лиловую папку, найденную под подоконником в доме Федотовой. В ней было четыре пластиковых кармашка, в которых лежали копии каких-то документов, вырезки из газет, названия веб-сайтов и флешка. — Ну, и что это? — спросила Веселовская. — Бог его знает, — пожала плечами Наташа. — Явно что-то важное, раз их так спрятали! Только давай завтра разбираться, а то меня ноги не держат. — Давай. Я только и мечтаю, чтобы рюмку выпить. Сил никаких нет! Когда подруги пришли в дом, чтобы уступить баню Сергею, приехали Виктор с Алексеем. — О нет! — закатила глаза Веселовская. — Будет мне когда-нибудь покой?! — Покой нам только снится. Пошли-ка по коньячку, — обняла ее Кречетова и шепотом добавила: — Стресс снимем. Глава 16 Насколько напряженным был субботний день, настолько беззаботным и прекрасным был вечер. Баней сняли напряжение, коньяком подняли настроение. Сергей пытался доказать, что Найда — самая умная собака на свете. То ли оттого, что у той когда-то были хозяева, которые занимались ее дрессировкой, то ли оттого, что она и правда была самой умной в мире, но псина с удовольствием выполнила все команды, которые давал ей нынешний хозяин. Мужчины играли в шахматы. Наташа с Аней сидели на диване, поджав ноги, болтали, смеялись, сплетничали. Но мысль о лиловой папке все равно не давала покоя. А ночью Кречетовой приснился тревожный сон: то ли в Аргентине, то ли в Боливии она ловила каких-то фашистских главарей. — Врешь, не уйдешь, — закричала Наташа и схватила хилого мужичка в черной военной форме со свастикой за штаны. — Ваша карта бита, товарищ группенфюрер, — и Кречетова наотмашь ударила его лиловой папкой. Брюки, еле держащиеся на худосочных бедрах гитлеровца, сползли вниз, явив миру голые куриные ноги. — Что за бред? — вскочила Наташа, обливаясь потом. — Приснится же такая чушь! Нашла в интернете, к чему снится фашист. Оказывается, если во сне с ним борешься, то наяву придется выдержать битву со злом. Ну вот, сон в руку. Наталья тихонько собралась, стараясь никого не разбудить, и уехала в салон. Там у нее свой кабинет, сядет спокойно и начнет во всем разбираться. В «Поэтике» несколько мастеров стояли около ресепшена и хохотали. — Наталья, послушайте, какая хохма произошла, — обратилась к ней администратор. — Звонит клиентка и просит записать ее к Вале на коррекцию. Я в полной уверенности, что раз к Вале, значит, речь идет о коррекции бровей. А клиентка, оказывается, хотела сделать коррекцию ногтей у Гали. Ну и, прикиньте, приходит она к Валентине, а та говорит: «Ложитесь, пожалуйста, на кушетку». Ну, брови же собирается делать. А клиентка спрашивает: «А у вас это разве лежа делают?» Валя ей: «Так удобнее». Клиентка плюхается на живот и протягивает вперед руки. Думает, ей акрил на ногтях будут поправлять. Представляя картину с клиенткой, вытягивающей вперед руки, девчонки заливались смехом. — Валя перепугалась до смерти, выскакивает из кабинета, подбегает к ресепшену и шепотом мне говорит: «Тетка сумасшедшая! Я сказала, чтобы она ложилась брови щипать, а придурошная плюхается на живот и руки тянет — схватить меня хочет», — продолжила рассказ Татьяна. Сегодня она была в платье леопардового окраса и накинутом жилете со вставками из чернобурки. — Да, у нас столько всяких случаев смешных происходит, что книгу можно писать, — покачала головой Галина, мастер по маникюру. Наташа улыбалась, разговаривала, решала деловые вопросы, а сама мечтала как можно скорее заняться бумагами Федотовой, добытыми с таким трудом. Наконец мастера разошлись по рабочим местам и Наталья уединилась в своем кабинете. Сделала себе кофе, села за стол, включила настольную лампу — было темновато — и достала из папки первый конверт. В нем лежало свидетельство о смерти, фотографии, флешка и копия полицейского допроса Юлии Антоновны Такшиной, с которого Наташа и решила начать. Речь шла о смерти очень известного бизнесмена Всеволода Андреевича Такшина. Кречетова помнила его еще с девяностых годов: он открыл первую в городе контору по обмену валюты. Разбогател он тогда в одночасье. Потом у него появились ломбарды, какая-то фирма по выдаче быстрых кредитов. И вот некоторое время назад он умер, об этом трубили все газеты. Сначала подозревали жену, ей единственной была выгодна его смерть. Но потом дело переквалифицировали в несчастный случай. Смерть Такшина была очень странной: он отравился, выпив по ошибке вместо порошка от простуды раствор для окраски замши. «Накануне я купила невероятные замшевые перчаточки. Прямо под мою дубленку. А потом случайно зажала ее, в смысле перчатку, в дверце машины, и получился небольшой такой типа шрамик. Там цвет стал чуть светлее. Я так расстроилась… Потом подумала и купила краску, чтобы развести ее в воде и подкрасить шрамик». Буквы у вдовы Такшина были круглыми, наползающими друг на друга. Дальше она написала, что Всеволод Андреевич почувствовал, что заболевает, и, видимо, вместо пакетика с лекарством всыпал в воду порошок для покраски замши. Сама Юлия, как она утверждала, пришла домой, покормила мужа, потом вынула из сумочки купленную краску, бросила ее на стол и ушла в торговый центр «Олимп», где пробыла несколько часов вместе со своей подругой, известной светской львицей, а по совместительству женой депутата, Эллой Татариновой. Протокол допроса Эллы прилагался. Домой Юлия вернулась около десяти вечера, муж был уже мертв. Наталья отложила бумаги в сторону. Все выглядело очень странно. Чтобы такой зубр, как Такшин, мог умереть такой пошлой смертью? Перепутать пачки… Хотя всякое бывает, смерть вообще-то не выбирает. Кому-то подарит счастье расстаться с жизнью на поле брани, а кому-то — угореть в машине в объятиях любовницы. Кречетова вытряхнула из конверта снимки. На одном был запечатлен пакетик из-под вышеупомянутой краски фирмы «Успех», на втором — пакетик лекарственного препарата «Термоспад». Они, конечно, похожи — разноцветные мазки на белом фоне, — и если использовать их в темноте, то можно перепутать. Но кто же будет засыпать лекарство в сумерках? Ну хорошо, засыпал впотьмах. Но вкус… На пачке «Термоспада» написано: «С малиновым вкусом», вряд ли у краски такой же. И представить себе, что госпожа Такшина подкрашивает перчатки, а тем более собственноручно, — это уже ни в какие ворота. Последнее, что осталось в конверте, — флешка. Наташа вставила ее в ноутбук и уставилась на экран. Это была запись с камеры наружного наблюдения. Немного понаблюдав за снующими туда-сюда людьми, она вернула накопитель в конверт, так и не поняв, что она увидела. Потянувшись, Кречетова убрала документы в сейф и поехала в магазин хозтоваров. Интересующую ее краску она нашла сразу, продукцией этой фирмы была заставлена целая полка: это были и чистящие средства, и моющие, и убивающие запах, а самое главное — окрашивающие. Краска была как в аэрозолях, так и в пакетиках. В инструкции было указано, что средство нужно растворить в теплой воде, а затем «погрузить в него предмет, нуждающийся в окраске». Интересно, как Юлия собиралась закладывать в него перчатку? Что после такой процедуры станет с замшей? Она же задеревенеет. Не проще было бы прыснуть на «шрамик» из баллончика? Вот эта часть показаний Такшиной — просто бред! Как полиция это все проглотила? Не зная зачем, Наталья купила пакетик «Успеха» под номером 18, который был отражен в протоколе. Вернулась в салон и позвонила Веселовской. Та приехала очень быстро, вбежала к Наталье в кабинет, стягивая на ходу куртку. — Ты меня в гроб загонишь, — с порога начала она. — Сидим мы с Виктором в ресторане… — О! — оживилась Кречетова. — Неужели одни сидите, без твоей свиты? — и тут до нее дошло. — Он что, тебя в ресторан пригласил? — Вот то-то и оно. Представляешь, звонит сегодня и предлагает пообедать вместе. Я просто в осадок выпала, разволновалась! Все-таки он единственный. Да что там говорить, сама знаешь. Сидим, вино попиваем, вспоминаем… А тут подружка моя дорогая названивает и требует, чтобы я немедленно к ней приехала. — Господи, да я же не знала. У тебя что, языка нет? Не могла сказать, что не можешь? И чего тогда примчалась? — Как чего? Из любопытства. Ты же все намеками говорила! — Анна уселась в кресло.